Летом 1563 г. дьяк Старицких князей Савлук Иванов узнал, что они плетут очередной заговор. Хотел сообщить в Москву. Но Евросинья с Владимиром пронюхали о его намерении. Опасного свидетеля бросили в тюрьму, только прикончить не успели. Возможно, рассчитывали выпытать, кто еще среди их окружения сохраняет верность царю. А у дьяка среди дворовых нашлись друзья, он сумел переслать письмо Ивану Васильевичу. Государь срочно послал гонцов в Старицу, потребовал Иванова к себе. «По его слову» начались «многие сыски». Сразу же раскрылись «великие изменные дела». Попутно посыпались неизвестные факты из прошлого. Например, всплыла давняя попытка побега в Литву Семена Ростовского. Теперь выяснили, что Ростовский в тот раз действовал не сам по себе, а был связан со Старицкими. То есть еще семь лет назад Старицкие через него навели контакты с Сигизмундом!
Владимира и Ефросинью взяли под стражу. Но опять включились «защитные механизмы». Последовало ходатайство митрополита и духовенства. А Дума откровенно не желала судить заговорщиков. Если оказалось невозможным наказать Бельского, то царского брата тем более. Да и Ивану Васильевичу при подобном раскладе получалось неудобно требовать наказания родственников. В итоге выработали весьма мягкий компромисс. Старицкие покаялись перед Освященным Собором, и царь «гнев свой им отдал». А после этого Евросинья, как бы по собственному желанию, постриглась в монахини в Воскресенском монастыре на Белоозере. В обители ей определили щедрое содержание. Ее сопровождали слуги, 12 ближних боярынь, которым дали поместья около монастыря. А брату царь вернул удельное княжество, только заменил его бояр и чиновников своими людьми.
По сути, заговор остался безнаказанным. Иван Васильевич разве что постарался застраховаться на будущее, изолировал главную смутьянку и удалил от Владимира верное ему окружение. Что же касается стародубских изменников-воевод Фуникова и Шишкина, то и они были помилованы. Но ведь и в Литве знали – на Руси неладно! Есть на что надеяться! Католическая церковь подталкивала Сигизмунда продолжать войну, вела широкую агитацию, без ограничений слала деньги, и в Германии набирали полки наемников. Выпрошенное перемирие враги использовали лишь для передышки. Затягивали переговоры, а в конце 1563 г. вообще сорвали их.
Что ж, Иван Васильевич предусматривал подобный вариант. Если Полоцка оказалось недостаточно, надо было подтолкнуть неприятелей к миру еще одним ударом. Из Полоцка выступила рать Петра Шуйского, из Вязьмы – князей Серебряных. Им предписывалось взять Минск и Новгородок-Литовский. Но 26 января 1564 г. под Улой армия Шуйского была разгромлена. Погибли командующий, князья Семен и Федор Палецкие, литовцы захватили весь обоз и артиллерию. А армию Серебряных Радзивилл ловко нейтрализовал. Направил гонца с донесением о битве такой дорогой, чтобы его наверняка перехватили русские. Воеводы, узнав о судьбе Шуйского, повернули назад. Победа праздновалась по всей Литве и Польше. Труп Шуйского привезли в Вильно, демонстрировали публике. Шок Полоцка был преодолен. Шляхта воспрянула духом, бряцала саблями. И сейчас-то о мире даже речи не было.
А в Москве начали разбираться в причинах трагедии и обнаружились явные признаки предательства. Войско Радзивилла было маленьким. Он не рискнул вступить в бой с ратью Серебряных, да и Шуйского не одолел бы. Но наши воины не знали, что рядом враг. Они шли по территории, которую контролировали русские. Доспехи везли в санях. Двигались налегке, без строя, растянувшись по дороге среди лесов и болот. Зато Радзивилл прекрасно знал маршрут армии, устроил засаду в удобном месте. И удар нанес точный, прямо по ставке воевод. Потери-то оказались ничтожными, 200 человек! Остальные 20 тыс., одним махом лишенные командования, просто бежали – и все вернулись в Полоцк. У Радзивилла не хватило воинов даже для того, чтобы преследовать их… По подозрению в измене были арестованы боярин Иван Шереметев и его брат Никита, наместник Смоленска. Но сразу подали голос заступники. Набралось 80 поручителей, готовых внести залог, и Шереметевых освободили.
И тогда-то, в начале 1564 г., в Москве стали твориться дела загадочные и чрезвычайные. Были убиты без суда бояре Михаил Репнин и Юрий Кашин. Рассказ Курбского, будто Репнин поплатился жизнью, отказавшись на царском пиру плясать в маске со скоморохами, не более чем клевета. Иван Васильевич никогда не был склонен к подобным развлечениям. И если таким образом «провинился» Репнин, почему пострадал Кашин? Да и сам Курбский запутался. То писал, что Репнина убили на пиру, а Кашина на другой день, когда он шел в церковь. Позже сообщал, что их убили вместе. Но исследователи выявили истинную причину. Именно Репнин и Кашин, двоюродные братья из рода Оболенских, каждый раз выступали инициаторами поручительства за опальных и изменников! Они являлись организаторами саботажа.
Спустя какое-то время к ним добавился третий убитый, Дмитрий Овчина-Оболенский. Еще один родственник и соучастник Репнина и Кашина. Картина получается, мягко говоря, своеобразная. Царь получал информацию о заговорщиках, но не мог покарать их по закону! Понимал, что Боярская дума «своих» не выдаст. А безнаказанность вызывала все более тяжкие последствия. Государю пришлось самому нарушать законы, отдавать тайные приказы покарать виновных. Но и аристократы смекнули, откуда ветер дует. Разразился скандал. Бояре устроили коллективный демарш, подключили митрополита, духовенство, и Ивану IV пришлось объясняться. Что ему говорили, что он отвечал, осталось за кадром, но больше подобные акции не повторялись.
А между тем главным виновником разгрома Шуйского являлся Курбский. Стоит подчеркнуть, что к этому бывшему советнику Иван Васильевич относился весьма лояльно. Сохранял о нем какие-то хорошие воспоминания, не смешивал с другими деятелями Избранной рады. Курбского не привлекали к ответственности за преступления Адашева и Сильвестра, не наказали за позорное поражение под Невелем. В походе на Полоцк государь назначил его воеводой сторожевого полка. Потом послал в Дерпт – наместником Ливонии. Хотя в этой должности он отметился новыми предательствами. По поручению царя он вступил в переговоры со шведским наместником графом Арцем, чтобы тот сдал русским замок Гельмет. Граф очень любил денежки и согласился. Но Курбский через литовцев заложил Арца, и шведы его колесовали.
А в 1564 г. изменник сообщил Радзивиллу маршрут армии Шуйского, выдал свои рекомендации, как лучше напасть (эти письма сохранились, они приводятся в трудах академика Скрынникова). Но царские слуги продолжали расследование, и Курбский понял, что попал под подозрение. Участь Репнина, Кашина и Овчины-Оболенского очень встревожила его. Оказалось, что высокое положение уже не гарантирует безопасность. В апреле Курбский решил спасаться. Головоломных побегов придумывать не пришлось, уехал он без помех. Кто задержит наместника? Захватил с собой крупную сумму денег. Литовские воины, встретившие князя, ограбили его, и он жаловался королю, что у него отобрали 30 золотых дукатов, 300 золотых и 400 серебряных талеров и 44 серебряных рубля.
Добавим и такой характерный штрих. Курбский послал слуг занять денег у Псковско-Печерского монастыря. Очевидно, хотел воспользоваться моментом, пока его считают наместником, не знают о бегстве. Но монахи уже знали, денег не дали. Однако самое любопытное – вывозя сумки с золотом и серебром, князь «забыл» в Дерпте жену и девятилетнего сына! Курбский совершенно не опасался за их жизнь и судьбу. Он был уверен, что царь на его родных отыгрываться не станет. Причем он оказался прав. Женщину и ребенка Иван Васильевич не тронул, отпустил в Литву к главе семьи. А убытки Курбского Сигизмунд возместил с лихвой, дал ему город Ковель, Кревскую старостию, 28 сел и 4 тыс. десятин земли. В знак признательности князь выдал всю русскую агентуру в Литве и Польше и активно подключился к вражеской пропаганде.
Так появилось первое послание Курбского царю. Ивана Васильевича он ославил «тираном», купающимся в крови подданных, истребляющим «столпы» собственного государства. К этому времени лишилось жизни только трое «столпов». Но ведь послание и не предназначалось Ивану IV. Оно распространялось по европейским дворам, среди шляхты (чтобы не передавалась на сторону царя), засылалось для русских дворян, чтобы следовали примеру князя и вместо «рабства» выбирали «свободы».
С легкой руки Карамзина пошла гулять история, как Курбский послал с этим письмом к государю верного слугу Ваську Шибанова. Тот предстал перед Иваном Васильевичем, разгневанный тиран пронзил ему ногу посохом. Велел читать послание, а сам слушал, опершись на посох, торчавший в ступне. Но этот сюжет Карамзин целиком выдумал, от первого до последнего слова. Документы говорят лишь о том, что Шибанов на самом деле существовал, во время следствия об измене Курбского был арестован и казнен как его соучастник. Никаких иных данных о делах этого человека нет. Что же касается письма, то оно пересылалось никак не Шибановыми, его тиражировали в Литве и распространяли военными разъездами.
Но и Ивану Васильевичу нельзя было не отреагировать на пропагандистский ход. В ответ он написал послание Курбскому. Большое, целую книгу. Но оно тоже не предназначалось персонально для изменника. Личным стало второе, короткое письмо, где царь перечислил конкретные преступления Курбского, Сильвестра, Адашева и др. А первое было типичной контрпропагандой: рассматривались тезисы о «рабстве», «свободах», сути предательства, принципах царской власти. Разбирать переписку государя и Курбского мы не будем, это делалось много раз и с разных позиций. Хотя любой, кто без предвзятого настроя прочтет тексты, сможет увидеть, кто прав, – насколько письма царя честнее, логичнее, а вдобавок ярче и лучше написаны.
Король использовал перебежчика не только для пропагандистских баталий. Высокопоставленный воевода выложил ему военные секреты, вскрыл систему обороны. Сигизмунду эти сведения очень пригодились, осенью 1564 г. его армии обрушились на Полоцк и Чернигов. Но ведь и царь представлял, какие именно сведения выдаст врагу Курбский, правильно рассчитал, куда нацелятся удары. Усилил эти направления. Массированное наступление противника завершилась полным провалом. Но Сигизмунд еще не желал угомониться, дал Курбскому 15 тыс. солдат и направил на Великие Луки. На королевской службе князь особой доблести тоже не проявил. В бои не вступал, городов не брал, зато разграбил и выжег вокруг Великих Лук все села, храмы, монастыри. Набег отличался исключительной жестокостью. Курбский и его орда наемников даже в плен крестьян не угоняли, терзали и резали всех подряд…