И в такой обстановке Ивану Васильевичу вдруг стало известно, что среди знати зреет еще один заговор! Он знал, кто в нем состоит. Узнал и о том, что готовится убийство всей его семьи… Что ему оставалось делать? Арестовать? Снова это кончится ничем. Устранить врагов без суда? Один раз он уже получил конфронтацию со всем боярством. Да и сколько можно? Неужели он не государь в своем государстве? Нет, он решил… уехать. Куда глаза глядят. Царский двор засобирался на богомолье. Но сборы были необычными. В обозы грузили всю казну, святыни. Объяснений не давалось. Куда? Гадайте сами. С собой царь позвал некоторых бояр и дьяков «з женами и з детьми» и 3 декабря, благословясь у митрополита, покинул Москву.
В Коломенском остановились на две недели – грянула оттепель, распутица. Это было одно из любимых мест Ивана Васильевича. Место, наполненное светом и прозрачной благодатью чистого воздуха. Высокий берег Москвы-реки, откуда перед государем открывалась необъятная ширь родных лугов, перелесков. Здесь белокаменным шатром вздымался храм Вознесения Христова, построенный в честь его рождения. Здесь, в Коломенском, глядя на эту красоту, прощалась с мужем и умирала Анастасия. И здесь же он переживал накопившееся на душе. Это были очень трудные, болезненные раздумья.
Это был рубеж, обрывающий прошлую жизнь. Предстояло сделать шаг в другую сторону. В какую?.. У Ивана Васильевича убили жену, нескольких детей. Кстати, вполне вероятно, что и в 1564 г. имела место попытка цареубийства. Упоминается, что у царя в данное время наблюдалось выпадение волос на голове и бороде. Это признак отравления ртутью – так же травили Анастасию. Известно и другое: после своего отъезда из Москвы государь стал принимать лекарства только из рук нового приближенного, Вяземского. Значит, получил основания для опасений. Да и лекарства ему раньше не требовались, здоровым был.
А выбор перед Иваном IV лежал двоякий. Первый путь – отречься от престола, и разбирайтесь сами. В конце концов, царь еще и человек, его силы не безграничны. Но Иван Васильевич знал, чем это обернется. Засилье олигархов, развал – и гибель России, разрушение православия. А он отвечал за страну перед Богом. Хотя существовал и второй путь… Когда позволила погода, государь выехал в Троице-Сергиев монастырь, оттуда в Александровскую слободу. И к этому моменту выбор был уже сделан. С дороги царь начал рассылать приказы, призывал съезжаться к себе «выборных» дворян «изо всех городов… с людми, с конми и со всем служебным нарядом». Под рукой Ивана Васильевича собиралось внушительное войско.
3 января 1565 г. митрополиту и боярам привезли грамоту. Царь перечислял вины знати и чиновников со времен своего детства – расхищения казны, земель, притеснения людей, пренебрежение защитой Руси, называл и измены, покрывательство преступников. Объявлял, что он, не в силах этого терпеть, «оставил свое государство» и поехал поселиться, где «Бог наставит». Но он не отрекался от престола! (Оппозиции только этого и требовалось, вмиг бы возвела на царство Старицкого.) Нет, такого подарка Иван Васильевич заговорщикам не сделал. Он остался царем – и своим царским правом наложил опалу на всех бояр и правительственный аппарат. Все дела останавливались, учреждения закрывались.
Но одновременно дьяки Михайлов и Васильев привезли другую грамоту, зачитывали ее перед горожанами. В ней царь тоже разбирал вины знати, но заверял, что простые люди могут быть спокойны, на них он гнева не держит. И Москва взбурлила, поднялась за своего царя! Люди требовали от бояр и духовенства ехать к государю, уговорить вернуться. Москвичи и сами обратились к нему, просили, чтобы он «их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук сильных избавлял». Обещали, что готовы своими силами «потребить» лиходеев и изменников, пускай только царь укажет кого.
К Ивану Васильевичу снарядили делегацию от церкви. За ней двинулись бояре, дьяки, дворяне. А куда деваться? Вот-вот народ растерзает! Добрались до Александровской слободы – она уже напоминала военный лагерь. Это была капитуляция. Делегаты молили Ивана Васильевича вернуться на царство, соглашались, чтобы «правил, как ему, государю, угодно», а над изменниками «в животе и казни его воля». Государь смилостивился. (В самом деле смилостивился, ведь к Александровской слободе вслед за боярами хлынули десятки тысяч людей, грозя им расправой.) Но Иван IV продиктовал свои условия. Отныне царь получал право наказывать виновных без суда Боярской думы. Духовенство в его дела не вмешивалось. А для искоренения расплодившегося зла вводилось чрезвычайное положение – опричнина.
Да, царь стал Грозным. Хотя масштабы репрессий были чрезвычайно преувеличены зарубежной пропагандой и последующими либеральными историками. При введении опричнины было казнено пять человек. Хронический участник всех прошлых заговоров Александр Горбатый-Шуйский, его сын Петр, Головин, Сухой-Кашин, Шевырев. Вина – связь с Курбским, подготовка переворота и убийства царской семьи. Двоих бояр постригли, четверых заставили принести повторную присягу и освободили под поручительство с денежным залогом. Такой ценой был выкорчеван заговор, который подтолкнул царя к экстраординарным мерам.
А одним из тех, кто порождал и раздувал мифы о массовом терроре, стал Курбский. У неприятеля он занял очень высокое положение, вошел в королевский совет. Огромные владения обеспечили ему богатство. Он продолжал плодотворно трудиться на пропагандистском поприще, множил труды против царя. Особенно активно расплескалось его творчество в 1572–1573 и 1574–1576 гг. Умер Сигизмунд, Польша и Литва дважды выбирали своего короля (дважды, поскольку первый преемник, французский принц Генрих Валуа, вскоре сбежал). Среди шляхты сформировалась многочисленная партия, желавшая пригласить на престол Ивана Грозного или его сына. Спрашивается, неужели они захотели бы посадить себе на шею тирана и убийцу? Конечно нет. Но поляки и литовцы постоянно общались с русскими, знали истинное положение. Они высоко оценили, как царь окоротил своих бояр. Мечтали, чтобы у них сделал то же самое, прижал распоясавшихся магнатов, захвативших власть, подмявших и разорявших мелких дворян.
Но Курбскому, по понятным причинам, никак не хотелось, чтобы Иван Васильевич стал вдруг королем. Он примкнул к противоположной партии, антироссийской и католической. Именно в рамках избирательных кампаний рождались его произведения, изображавшие царя кровожадным монстром. Между прочим, еще в начале XIX в. видный историк Н.С. Арцыбашев подробно разобрал и доказал крайнюю недостоверность работ Курбского. Другие исследователи также выявляли в них многочисленные нестыковки. Люди, названные среди казненных, значительно позже оказывались живыми. В перечнях репрессированных фигурируют и лица, умершие своей смертью. Судя по всему, автор собирал любые слухи, щедро дополняя их собственными фантазиями, абы погуще полить грязью Ивана Васильевича и всю Россию. А заодно и православную церковь – мы уже упоминали, что Курбский примыкал к «жидовствующим», восхвалял «старцев» Вассиана Косого, Артемия Пустынника, новгородского архиепископа Пимена.
Но польская и литовская знать князя очень не любила. Его считали склочником, подлецом, доносителем. Да и кому приятно общаться с предателем? Круги высшей аристократии сторонились его, соседи-магнаты не желали с ним знаться. Он доживал век в атмосфере отчуждения. После его смерти наследники решили возвеличить отца, доказать его великие заслуги перед королевством. Представили в Сенат те самые письма, которые свидетельствовали, как Курбский, еще находясь на царской службе, вовсю предавал собственную родину. Но власти с такими заслугами не посчитались. Под разными предлогами почти все обширные владения были конфискованы. Наследники обнищали, жили в долгах, род Курбских захирел и затерялся.
Узел восьмойВладимир Старицкий и новгородская измена
В 1563 г. умер брат Ивана Грозного, Юрий. Он был недееспособным, но его смерть приблизила к трону двоюродного брата, Владимира Старицкого. А вслед за ним преставился святитель Макарий, и в дополнение к боярским заговорам закрутились интриги вокруг престола митрополита. Оказалось, что к борьбе за этот пост уже изготовился архиепископ новгородский Пимен. Его престол считался вторым по рангу после московского. Причем выяснилось, что Пимена поддерживает Старицкий. Но в отношении этого иерарха царь имел какие-то основания для недоверия. Он провел в митрополиты своего духовника, старца Чудова монастыря Афанасия.
А в 1565 г. в России произошли большие перемены, была введена опричнина. Иван Васильевич выдвигал новых людей, которые были бы верными ему. Перенес свою резиденцию в Александровскую слободу. Ключевые посты заняли Басмановы, Вяземский, Плещеевы, Колычевы, Бутурлины. Формировалось особое опричное войско из тысячи дворян. Это была давняя идея Грозного о царской гвардии, «лучшей тысяче». В свое время Избранная рада провалила ее, «не найдя» земли. Теперь созвали «детей боярских» из Вязьмы, Суздаля, Можайска. Они проходили тщательную проверку. Принимали лишь безупречно «чистых», не замеченных ни в чем предосудительном, не имеющих связей с участниками прошлых измен.
Они стали охраной царя и первой в России спецслужбой. Число их со временем увеличилось до 6 тыс., была введена черная форма. Знаками отличия являлись метла и изображение собачьей головы – быть верными, как псы, охранять страну и выметать ее от нечисти. Любой человек, желающий сообщить об изменах, злоупотреблениях, неправдах, мог прийти в Александровскую слободу и на заставе объявить, что у него государево «слово и дело». Его доставляли в канцелярию, записывали показания. В 1565 г. крупный заговор был раскрыт в Дерпте. Часть горожан сговаривалась с Литвой сдать город. Ливонских изменников царь казнить не стал, просто переселил по разным русским городам. В 1566 г. очаг оппозиции обнаружился в Костроме, где проживало много родственников Адашевых. Казнили двоих, многих сослали.