Но режим опричнины означал не столько репрессивные, сколько профилактические меры. Основной базой оппозиции служили обширные вотчины бояр, где они были полновластными хозяевами. Обросли слугами, помощниками. Окрестные дворяне привыкли считать их своими лидерами, переплелись родством, и сложились группировки, вместе выходившие на службу, но выступавшие и политической силой, готовые поддержать предводителя. Грозный взялся разрушать такие анклавы. Он систематически, шаг за шагом, развернул переселения князей и бояр, так или иначе связанных с оппозицией.
На новых местах им давали уже не наследственные вотчины, а поместья – за службу. Расселяли по разным уездам и дворян, «детей боярских», входивших в княжеские группировки. За четыре года переселили 12 тыс. семей, и задача была в основном решена. Брату Владимиру Андреевичу царь сохранил самостоятельный удел, но «выменял» его города. Прежние владения Старицу, Верею, Алексин взял себе, а взамен дал Дмитров, Боровск и Звенигород. В материальном плане брат государя выиграл, получил города значительно больше и богаче. Но и его оторвали от тех мест, где население признавало его господином, где дворяне привыкли служить лично ему. Чрезвычайное положение не отменяло российских законов. Сохранялся суд Боярской думы – но царь определял, кого предавать ему, а кому вынести приговор самостоятельно. Сохранялись и права заступничества. Но государь оставлял за собой решение, удовлетворить просьбу или нет.
Так, по ходатайству митрополита он простил опального боярина Яковлева. А конюший Федоров-Челяднин организовал поручительство за Михаила Воротынского, талантливого полководца, но замешанного в изменах Ивана Бельского. Кстати, Курбский расписал, как царь в 1565 г. собственноручно замучил его пытками. На самом же деле он находился в ссылке на Белоозере, получал от казны очень солидное содержание. В 1566 г. Федоров-Челяднин собрал 111 поручителей, Иван Васильевич вызвал Воротынского, пригласил обедать за своим столом и решил, что его можно простить. С князя взяли дополнительную присягу не сноситься с врагами России, не переходить в Литву, к папе, императору, султану и Владимиру Старицкому (да, в тексте он упомянут наряду с чужеземными властителями). После этого вернули прежние владения и назначили на высокую должность казанского наместника.
И все-таки оппозиция не исчезла. Она лишь притихла. А новая опора, которую создал себе царь, оказалась далеко не такой надежной, как он рассчитывал. Большинство опричников были честными служаками, искренне восприняли возложенную на них великую ответственность. Но даже в ближайшем окружении Грозного снова нашлись люди, связанные с крамольниками. Алексей Басманов, его сын Федор и Афанасий Вяземский. Конечно же, это было не случайно. Ведь после падения Сильвестра и Адашева оппозиция силилась продвигать к царю новых ставленников или обрабатывала его любимцев. А Басмановы и Вяземский вошли в большую силу. Государь полностью доверял им, внимательно относился к их советам. Они руководили следствиями по жалобам и доносам. Они ведали кадрами опричников. Принимали в их ряды вовсе не безупречных – например, соучастника прошлых заговоров князя Темкина-Ростовского.
Между тем снова всколыхнулись духовные проблемы. Митрополит Афанасий был стар, не выдерживал атмосферы склок и подсиживаний. В 1566 г. он тяжело заболел и ушел в монастырь. А в церкви уже сформировалась мощная партия, проталкивавшая новгородского Пимена. С ним сомкнулись епископы Филофей Рязанский, Пафнутий Суздальский. Но царь во второй раз не допустил его избрания. Выдвинул архиепископа казанского Германа. Он был постриженником Иосифо-Волоколамского монастыря, вместе со своим отцом, старцем Филофеем, вел в 1553–1554 гг. следствие над «жидовствующими». Герман полностью поддерживал необходимость оздоровить государство, его родственники служили в опричнине. Казалось бы, самая подходящая фигура.
Но подключились вдруг Басмановы. Принялись клеветать царю на Германа. Уверяли, что он мечтает быть «новым Сильвестром». Аргументы у Басмановых и церковников были разные, но действовали они в одном направлении, Грозный засомневался и снял кандидатуру. Однако Пимену государь все равно не дал ходу! Назвал игумена Соловецкого монастыря св. Филиппа (Колычева). Он-то действительно был подвижником, квалифицированным богословом. Филипп являлся одним из ученейших людей своего времени. В архиве сохранились десятки его изобретений, которые он внедрял в своем монастыре. Это и гигантские гидротехнические сооружения с хитрыми трубопроводами, когда вода из 52 озер подавалась к мельницам, приводила в движение меха и молоты кузниц. И механическая сушилка, веялка, и устройство для разминки глины при изготовлении кирпичей, и даже оригинальные устройства, ускоряющие изготовление кваса.
Царь знал о его благочестивой жизни, учености. Кроме того, его деятельность проходила далеко от столицы, политики, борьбы церковных группировок. В этой борьбе он был заведомо «нейтральным», мог объективно разобраться, что же творится в церкви. Но… еще по дороге против св. Филиппа была организована провокация. Он был всего лишь скромным игуменом, и официально государь пригласил его только для «совета духовного», однако новгородская верхушка откуда-то знала, на какой пост его прочат! Выслала к нему делегацию, вывалила кучу жалоб и просила ходатайствовать перед царем об отмене опричнины. Почему-то подобные просьбы не передавались через своего архиепископа – находившегося в Москве. Потребовалось загрузить проезжего игумена.
Он был человек доверчивый, искренний. Раз его просили, добросовестно выложил государю поручение новгородцев. Но Пимен и его партия подставили на этом св. Филиппа. Они вдруг оказались горячими сторонниками царской политики, а соловецкого игумена изобразили врагом. Обратились к Ивану Васильевичу и «просили царя об утолении его гнева на Филиппа»! Они просчитались. Государь никакого гнева на него не держал и на поводу у интриганов не пошел. Дружелюбно побеседовал с игуменом и понял – его втягивают в грязь. Разъяснял, зачем нужна опричнина. Филипп отказывался от высокого сана, но Грозный уговорил его ради блага церкви. А чтобы не возникало больше недоразумений и чтобы Филиппа не впутывали в провокации, царь и митрополит разграничили сферы влияния: Иван Васильевич не вмешивается в церковное управление, а святитель не касается государственных дел. Такое разделение было официально утверждено в грамоте об избрании Филиппа митрополитом.
Но ведь и война продолжалась. Причем неприятели по-прежнему возлагали немалые надежды на «пятую колонну» в России. В 1567 г. король Сигизмунд и гетман Ходкевич заслали некоего Ивана Козлова с письмами к Бельскому, Мстиславскому, Воротынскому и Федорову-Челяднину. Им выражали сочувствие, что они терпят от царя «неволю и бесчестье», приглашали перейти на сторону Литвы, обещая пожаловать уделы и прочие блага. Козлова перехватили. В измену своих сановников царь не поверил. Да и Козлов на допросе под пыткой (в XVI в. это было узаконено во всех странах) показал лишь то, что должен был передать письма.
Шпиона казнили, а над Сигизмундом и Ходкевичем Грозный подшутил. Сам написал им ответы от имени адресатов. Поддел короля, что он манит бояр «свободой», но является рабом собственных вельмож. Напомнил, что они «и королеву твою Барбару отравою с тобою разлучили, какие тебе про нее укоризны от подданных были». Намекнул, что короля тоже пытались извести, и он «от панов твоих повольства» «повсегда прихварывал и есть не доброго здравия». От лица Мстиславского и Бельского, имевших права на литовский трон, Сигизмунду сообщалось: дескать, мы согласны получить уделы, если ты отдашь нам всю Литву, а сам уйдешь в Польшу, и будем все вместе жить мирно под властью царя, он будет защищать нас с тобой и от турок, и от татар, и от немцев.
Словом, Иван Васильевич весело поиздевался над недругом. Но… он ошибался. Не все адресаты были невиновными. Заговор возглавлял Федоров-Челяднин. Что ж, предавать ему было далеко не впервой. Он еще 30 лет назад, после убийства Елены Глинской, будучи «дядькой» государя, предал Шуйским и его, и свою благодетельницу, «мамку» Аграфену Челяднину. За это унаследовал имения Челядниных, стал одним из богатейших бояр России. Был замешан в нескольких изменах, но всякий раз избегал наказания, достиг высшего придворного чина конюшего. Благодаря заступникам в окружении царя опричные преобразования не коснулись его огромных вотчин.
Бывший опричник перебежчик Шлихтинг свидетельствовал, что «много знатных лиц, приблизительно 30 человек» во главе с Федоровым «вместе со своими слугами и подвластными» связали себя круговой порукой и «письменно обязались» совершить переворот. Наметили схватить царя во время боевых действий и выдать Сигизмунду, а на трон возвести Владимира Андреевича. Осенью 1567 г. Грозный повелел собирать армию в Великих Луках. Намечал лично возглавить поход вдоль Двины на Ригу. Иван Васильевич прибыл в Новгород и 24 октября выехал к своим полкам. Но к нему вдруг стали поступать сведения, что король еще раньше, в сентябре, вывел большое войско. Хотя ведет себя странно, маневрирует вблизи границ, ничего не предпринимая…
А от пленных и агентуры узнали, чего именно ждет Сигизмунд. Переворота в России! Царь мгновенно сориентировался – если существует заговор, то его нити в любом случае должны вести к Владимиру Старицкому. Двоюродный брат находился здесь же, в его ставке. Грозный нажал на него. Тот перепугался и заложил Федорова со товарищи. После того как открылась измена, продолжать поход было безумием, его пришлось отменить. Иван Васильевич выехал в Москву. И надо же, какое «совпадение»! Когда король узнал об отъезде царя, он тоже распустил армию, укатил в свою столицу.
В сентябре 1568 г. Федоров был казнен. Байки о том, будто Грозный вызвал его к себе, заставил нарядиться в царские одежды, сесть на трон, а потом пырнул ножом, мы оставим для слишком «легковерных» любителей чужеземного вранья. Боярин провел в тюрьме более полугода. А казнили его на Козьем болоте. Иностранные очевидцы сообщали, что труп оставили там на несколько дней – продемонстрировать участь изменников. Кроме него, лишились жизни воеводы Владимир Курлятев и Григорий Сидоров, царский казначей грек Хозин или Ховрин, дьяк Дубровский. Впрочем, вина Дубровского была иной. Он за взятки «косил» от службы мобилизованных «посошных» людей, освобождал боярские хозяйства от выделения подвод для воинских перевозок.