Из тушинского стана высылались отряды приводить в повиновение российские города. Лисовский нагрянул в Ростов, вырезав 2 тыс. человек. Митрополита Филарета Романова ради потехи нарядили в серьмягу, посадили в телегу с полуголой шлюхой и отправили в свой лагерь. Но «царик» постарался сыграть тонко со столь знатным лицом (ведь Филарет и для него числился двоюродным братом!). Встретил со всеми любезностями и назначил собственным патриархом. Но и Романов повел себя осторожно. Обличать самозванца не стал, однако и на первые роли при нем не лез. Стал окормлять православных казаков в войске, выступал защитником их интересов перед «цариком» и поляками.
Что ж, со стороны тушинская власть выглядела куда более солидно, чем бунт Болотникова. Польские паны казались вполне респектабельной публикой. При Лжедмитрии, вдобавок к названному патриарху, возникла «боярская дума» во главе с Михаилом Салтыковым и Дмитрием Трубецким. Появились и «перелеты» – дворяне перекидывались от Шуйского к Вору, чтобы получить от него поместья, чины, жалованье. А потом перекидывались обратно, получить награды от Шуйского. Города стали присягать Лжедмитрию один за другим – Кострома, Вологда, Ярославль, Астрахань, Владимир, Суздаль, Псков. Впрочем, зачастую присягали только для того, чтобы избежать погромов восставшей черни или панских набегов. Даже бояре, оставшиеся верными Шуйскому, писали в свои вотчины, чтобы их старосты признали Лжедмитрия во избежание разорения.
В короткие сроки изменила царю почти вся Россия. На стороне московского правительства остались лишь отдельные районы. Рязань, где верховодил Прокопий Ляпунов, Коломна, Новгород, Нижний Новгород, Смоленск. А с давним заговорщиком Богданом Бельским судьба сыграла злую шутку. Он был воеводой в Казани, и горожане взбунтовались, требуя перейти к Лжедмитрию. Бельский в свое время активно поддержал первого Самозванца. Но он-то знал, что прежний ставленник иезуитов убит. Пытался отрезвить бушующую толпу, и его растерзали.
Шуйский отчаянно лавировал. Он боялся, что бедственным положением страны воспользуется Сигизмунд III, бросит на Россию армии Речи Посполитой. Во время переворота против Лжедмитрия в Москве задержали польских послов Гонсевского и Олесницкого. Теперь царь вступил с ними в переговоры, только бы подтвердить мирный договор. Соглашался на любые уступки, но и послы соглашались, лишь бы их выпустили домой. В результате подписали договор, обязались соблюдать мир, а король должен был отозвать из России своих подданных. За это царь готов был выплатить жалованье шляхтичам Ружинского и освобождал всех поляков, захваченных при свержении Самозванца. В их числе были и Мнишек с дочерью, несостоявшейся царицей. С них взяли клятву не поддерживать второго Вора.
Но и этот шаг царя лишь усугубил проблемы. Юрий Мнишек сразу снесся с Сигизмундом. Отписал ему, что проходимец – «истинный» Дмитрий. Отправил тайные письма и в тушинский лагерь, призывал воссоединить дочку с «супругом». Вместе с Мариной они всячески задерживали движение конвоя, везшего их к границе, и погоня настигла их. Правда, князь Мосальский, служивший «царику», и один из шляхтичей пытались предупредить Марину, что Дмитрий «не прежний», но она сама выдала переживавших за нее доброжелателей. Мосальский вовремя удрал к Шуйскому, шляхтича посадили на кол.
А Юрий Мнишек три дня торговался с Ружинским, претендовал на роль «маршала» при Самозванце. Гетман уступать первенство не собирался. Сошлись на том, что «царик» выдал папаше жалованную грамоту, обещал 1 млн злотых и 14 городов. Мнишек при этом пытался оговорить, что Марина воздержится от супружеской жизни до взятия Москвы, однако дочь рассудила иначе. Поддержали ее иезуиты, уверяя, что «для блага церкви» все дозволено. Тайно обвенчали Марину с Лжедмитрием, и она разыграла комедию встречи с «мужем». Ее отец понял, что больше ему здесь ничего не светит, убрался домой.
Тушинское воинство перекрыло дороги вокруг Москвы. Корпус Сапеги и Лисовского подступил к Троице-Сергиеву монастырю, надеясь разжиться собранными там богатствами. А Лжедмитрием польское «рыцарство» вертело как хотело. Само определяло себе фантастические оклады. Денег у Вора не было, а ждать захвата столицы шляхта не желала. От «царского» имени выправляла себе указы о сборе жалованья в тех или иных городах. Вылилось это в грабежи и кровавые кошмары. Например, в добровольно покорившемся Ярославле «грабили купеческие лавки, били народ и без денег покупали все, что хотели». Некоторые города трясли и обирали по несколько раз. С одинаковыми указами наезжали отряды и от Ружинского, и от Сапеги.
Приближалась зима, и из окрестных деревень в тушинский лагерь увозили избы, выгоняя хозяев на холод. Опустошали запасы крестьян, обрекая их на голодную смерть. При этом еще и хулиганили – ради забавы пристреливали скотину, рассыпали зерно, насиловали баб или похищали их, требуя выкуп. Порой поляки «заживались» в селах, заставляли гнать для себя вино, тешились с девками. А грамоты своего «царика» они и в грош не ставили. Сохранились челобитные Лжедмитрию от русских дворян, что в поместьях, пожалованных от его же лица, угнездились чужеземцы, издеваются над крестьянами, над женами и дочерьми самих помещиков. Дошли до нас и жалобы духовенства, что «вотчины, села и деревни от ратных людей разорены и пограблены и многие пожжены». Поляки в монастырях пытали монахов, вымогая «сокровища», заставляли обслуживать себя, подгоняя палками. В хмельном угаре монахиням приказывали плясать и петь «срамные песни», грозя за отказ смертью.
И ситуация на Руси стала меняться. Города, совсем недавно присягавшие Лжедмитрию, уже в конце 1608 г. начали от него отпадать. В ответ последовали карательные экспедиции. Лисовский разорил Ярославль, Кинешму, сжег Галич и Кострому, нагрузив обозы колоссальной добычей. Людей сажали на кол, распинали, отбирали одежду и гнали нагими на мороз, матерей и дочерей насиловали на глазах детей и отцов. Но это лишь усиливало озлобление против пришельцев – едва каратели уходили, восстания возобновлялись. Чиновников и воевод, поставленных от лица Лжедмитрия, истребляли без всякой жалости.
Но панским слугам, украинским казакам и всевозможному сброду, примкнувшему к тушинцам, тоже хотелось пограбить и потешиться. Они составляли собственные банды и гуляли по районам, которые сохраняли верность Самозванцу! Ведь здесь они не рисковали нарваться на сопротивление. Атаман Наливайко во Владимирском уезде умертвил 93 помещиков вместе с семьями. Сам «царик» жаловался Сапеге, что он «побил до смерти своими руками дворян и „детей боярских“ и всяких людей, мужиков и жонок». Очевидцы писали: «Переменились тогда жилища человеческие и жилища диких зверей» – в деревнях кормились трупами волки и воронье, а народ разбегался по лесам, прятался в чащобах. Современники называли это «лихолетьем».
Ну а Сигизмунд III смотрел на мирный договор с Шуйским как на никчемную бумажку. Успехи самозванцев показывали, что русские слабы, справиться с ними будет просто. Россия лежала в руинах. Казалось, что ее трехвековой спор с Польшей приблизился к завершению. Да и уния восторжествует по всей Восточной Европе. На местных сеймиках шляхта горячо поддержала призыв к войне. Король расторг мир, созывал армию. А Шуйский нашел единственный выход – обратился к другим иноземцам. К врагам поляков, шведам. Просил выделить их войска, славившиеся по всей Европе. В Новгород для переговоров и командования объединенной армией выехал Скопин-Шуйский. Но и шведы видели масштабы катастрофы нашей страны. Они постарались облапошить русских. Потребовали уступить им город Карелу с уездом, выплатить огромную сумму денег, взять на содержание присланные контингенты. Но своих отборных полков шведы не дали. Вместо этого насобирали по Европе бродячих наемников, грузили на корабли и отправляли в Россию. Такая помощь почти ничего не стоила Швеции, кроме перевозки.
Весной 1609 г. Скопин выступил вызволять Москву из осады, и иностранцы проявили себя отвратительно. В боях отнюдь не геройствовали, норовили укрыться за русскими, зато охотились за добычей. А в царской казне было пусто. Когда наемникам задержали жалованье, они вообще вышли из повиновения и повернули обратно. Поход по кратчайшему направлению, через Тверь, сорвался. Но Скопин придумал решение, он начал формировать собственную армию. Двинулся кружным путем, через северные города, собирая ратников. Отряд лучших шведских офицеров и солдат удержал при себе. Сделал их инструкторами, обучавшими русских новейшим приемам воинского искусства. В августе он наголову разгромил поляков у стен Калязина монастыря. Дальше стал продвигаться постепенно, закрепляя за собой каждый рубеж. Одержал победу у Александровской слободы, заставил отступить от Троице-Сергиева монастыря.
А между тем в Россию вторгся Сигизмунд III. В его манифесте поводом войны выставлялась давняя измена – некогда польский король Болеслав посадил на киевский престол князя Изяслава Ярославовича. Правда, Болеслава с Изяславом русские быстро выгнали, но такую «мелочь» опустили. Сажал на престол – и все. Значит, русские князья стали вассалами польских королей. Нынче род вассалов пресекся, и Сигизмунд имеет право распорядиться «выморочным имуществом». Словом, подводилась юридическая база для полного завоевания России. Но ожидаемых легких успехов врагам не обломилось. Отчаянно оборонялся Смоленск, взять его не удавалось. А сил у короля набралось не густо. Шляхта, как обычно, проявила отвратительную дисциплину, на службу не являлась. Хотя множество поляков оставалось в Тушине с Лжедмитрием.
Сигизмунд отправил туда своих послов. С «цариком» они даже увидеться не пожелали. Принялись уговаривать панов ехать на службу к королю. Но те распалились от собственной алчности. Высчитали, что Самозванец должен им аж 7 млн руб. Соглашались идти к Сигизмунду, если он оплатит такую сумму. Послов подобная цифра вогнала в шок. Они умоляли сбавить требования до разумных пределов. «Рыцарство» перессорилось, дошло до драк и перестрелок. Лжедмитрия хаяли и угрожали ему. Он перепугался, что им пожертвуют, переоделся в крестьянское платье и сбежал в Калугу. За ним двинул