ась часть казаков – они давно были недовольны панами, державшими их на положении воинов «второго сорта». Ружинский и Заруцкий объявили это изменой, напали на уходивших и перебили около 2 тыс. В ответ и казаки начали истреблять поляков.
Но послы короля вступили в отдельные переговоры с «тушинскими боярами». Филарет Романов, Дмитрий Трубецкой, Михаил Салтыков, Рубец-Мосальский, дьяк Грамотин никакого уважения к «царику» не испытывали, но и к Шуйскому любовью не горели. Рассудили, что возможен компромиссный вариант, который мог бы и Смуту замирить, и Польшу удовлетворить: пригласить на царствование королевича Владислава. Причем речь отнюдь не шла о подчинении России чужеземцам. Выработали 18 пунктов. Королевич должен принять православие, править по русским законам, а если понадобится – изменить их, но делать это только по согласованию с Боярской думой и по решениям Земского собора. Россия должна была сохранить все свои земли, незыблемость православной церкви, подтверждался запрет строить в нашей стране костелы, пускать в нее евреев, вводить унию – «чтобы учители римской и люторской веры не учинили разорвания в церкви».
Салтыков и Андронов повезли этот проект к королю под Смоленск. А Сигизмунд там совсем завяз. Воевода Шеин со своим гарнизоном и горожанами отражал все приступы. Поэтому тушинских «бояр» встретили радушно. Польские сенаторы поспорили лишь по нескольким пунктам – вроде разрешения построить в Москве хотя бы один костел. Насчет крещения королевича в православие отвечали уклончиво. Но объявили, что в целом условия приемлемые, могут стать «предварительным» договором. Для агитации среди русских годилось, а потом видно будет.
В Тушине тем временем настал полный разброд. С севера победоносно приближался Скопин. 6 марта 1610 г. Ружинский объявил – кому куда угодно, пусть туда и идет, и зажег лагерь. 12 марта Скопин-Шуйский вступил в Москву, его встречали как героя и избавителя. Противники хлынули в разные стороны. Кто к Лжедмитрию, кто к Шуйскому, кто к королю. Марина Мнишек прибилась к Сапеге, пыталась вместе с ним играть какую-то самостоятельную роль. Но ничего не получилось, и они отправились в Калугу к «мужу». Заруцкий повел 3 тыс. казаков служить Сигизмунду. А основная часть поляков остановилась под Волоколамском. Попытались торговаться с королем, на общем круге окончательно переругались и передрались. При этом Ружинский получил тяжелую травму и умер.
Вместе с поляками находились Филарет и еще несколько русских аристократов. Они уже вообще не знали, куда деваться, ехали с отступающими в совершенно неопределенном положении. А Скопин-Шуйский направил отряды в преследование. Рать Одадурова и Валуева нагрянула к Волоколамску. Заставила неприятелей бежать, и на плотине через Ламу они угодили в засаду. Многих уничтожили, захватили все обозы и пушки. В Иосифо-Волоцком монастыре обнаружили Романова с несколькими боярами, отправили в Москву. В народе ростовского митрополита очень любили, а среди знати он был одним из первых по роду. Поэтому царь Василий предпочел избежать лишних проблем, признал Филарета освобожденным пленником, восстановил во всех правах и на прежней кафедре.
В Москве полным ходом шли военные приготовления. Скопин-Шуйский собирался идти на Смоленск, вышвырнуть Сигизмунда. Теперь в его распоряжении была 40-тысячная армия, отлично обученная, закаленная в боях. Но пока ратники стекались и снаряжались, непрерывной чередой разгулялись праздники, пиры. Молодого полководца всюду приглашали, чествовали. На крестинах у Воротынского ему внезапно стало плохо, и 23 апреля он скончался. Сразу же пошли упорные слухи об отравлении. В числе виновных называли царя, увидевшего в племяннике претендента на корону. Но особенно упорно подозревали Дмитрия Шуйского – его старший брат Василий был бездетным, и Дмитрий откровенно косился на престол. Популярный Скопин получался главным соперником.
Как бы то ни было, смерть военачальника снова вывела Дмитрия Шуйского на главные роли. Командовать армией поручили именно ему. Навстречу, от Смоленска, двигался польский корпус Жолкевского. Хотя сил ему выделили мало, всего 6 тыс. Присоединилось еще столько же бывших тушинцев. Но Жолкевский был умелым полководцем, а царский брат, по своему обыкновению, действовал из рук вон плохо. Неосмотрительно разделил армию на несколько частей, а сам задержался – снова позвали шведов с отрядами наемников, их долго ждали.
Однако противник ждать не стал, решительным ударом смял далеко оторвавшиеся авангарды. Дмитрий раскачался, пошел на выручку. Для очередного ночлега полки встали у деревни Клушино. Но вели себя крайне беспечно, дозоры не выслали, свое расположение не укрепили. Жолкевский дерзко прошел лесными тропами через болота и внезапно обрушился на рассвете. Русские растерялись, но все-таки укрылись за телегами, отстреливались. При этом наемники, стоявшие отдельно, оказались отрезанными от них. Жолкевский быстро сориентировался и просто перекупил иноземцев. Они изменили очень охотно, бросились грабить русский обоз. Дмитрий Шуйский запаниковал, приказал отходить и сам побежал первым. После этого и подчиненные покатились удирать. Главнокомандующий потерял в лесу коня, утопил в болоте сапоги. Появился в Можайске босиком на крестьянской кляче, на все расспросы отвечал, что все пропало.
Гибель Скопина и позорный разгром вызвали по стране волну возмущения против Шуйских. Многие города вновь стали переходить на сторону Лжедмитрия. Все прежние беды связывали с поляками – сейчас их возле «царика» заметно поубавилось. Его воинство вновь стало расти, воодушевилось и настолько осмелело, что вторично появилось под стенами Москвы. Впрочем, у Вора насчитывалось лишь 10 тыс. человек, и значительную часть из них составлял разный сброд. Штурмовать столицу с такими силами было слишком несподручно.
Но и Москва бурлила. Недовольных организовывал против Шуйского брат рязанского лидера Захар Ляпунов. В город пробрались и посланцы из-под Смоленска во главе с Иваном Салтыковым, подбивали народ за Владислава. А из стана Лжедмитрия к москвичам приехал «боярин» Дмитрий Трубецкой с несколькими предводителями. Предложили поладить миром. Дескать, вы «ссадите» Шуйского, а мы – Вора и кончим междоусобицу, вместе выберем нового царя. Для заговорщиков это стало прекрасным предлогом. Ляпунов и Салтыков вели агитацию в совершенно разных направлениях, но сейчас объединили усилия. Взбудоражили народ, привели толпы в военный лагерь за Серпуховскими воротами и провозгласили, что открывается Земский собор. Позвали бояр, патриарха, требуя низложить царя.
Голицыны, Мстиславский, Воротынский, Шереметев, Филарет Романов тоже прибыли на сборище, после обсуждений согласились с низложением. Святитель Гермоген возражал, говорил о нарушении присяги, однако настоять на своем не смог. К царю отправили делегацию и взяли под стражу. Об этом известили осаждающих. Мол, мы свою часть соглашения выполнили, теперь очередь за вами. Но они… только посмеялись. Свергли своего царя? Вот и молодцы. А сейчас отворяйте ворота перед истинным государем Дмитрием. Москва поняла, что ее обвели вокруг пальца, заволновалась. Многие заговорили, что надо бы вернуть Василия на трон. Но заговорщики этого не позволили сделать. Ляпунов и Салтыков привели к Шуйскому иеромонаха Чудова монастыря и силой постригли в монахи. Впрочем, патриарх пострижения не признал – он указал, что монахом стал князь Татев, который во время обряда произносил ответы за Шуйского.
Узел двенадцатый«Семибоярщина»
Шуйского низложили, и был созван Земский собор для выборов царя. Выдвинулись три кандидатуры: Василий Голицын, 14-летний Михаил Романов (на его сторону стал склоняться патриарх Гермоген) и королевич Владислав. А на период междуцарствия составилось временное правительство, «Семибоярщина». В нее вошли Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Василий Голицын, Иван Романов, Федор Шереметев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков.
Однако Земский собор съехаться не успел. У стен Москвы по-прежнему стоял Лжедмитрий, а с запада подходил гетман Жолкевский. Он был не только отличным полководцем, но и хитрым дипломатом, распространял предварительное соглашение об избрании Владислава, и к нему переходили многие русские отряды – условия вроде бы выглядели приемлемыми. А перед москвичами поляки изобразили, будто готовы договориться с Лжедмитрием. Столица очутилась меж двух огней. Получалось, надо мириться или с Вором, или с гетманом. Вор уже обманул, и правительство повело переговоры с Жолкевским.
Бояре уточняли вопрос об обязательном переходе Владислава в православие, требовали запретить приезжать в Россию иезуитам, не назначать поляков на военные и административные посты. Словом, чтобы Владислав был русским царем, а не польским на русском престоле. Они не знали, что Жолкевскому тоже припекало. У него не было денег на уплату жалованья, солдаты и шляхта могли взбунтоваться. Он шел на уступки, чтобы привести Москву к присяге Владиславу, и тогда можно будет перевалить содержание армии на русских. Только формулировки договора делал округлыми, чтобы потом отказаться от них. Но ему чуть не испортил все дело король.
К Смоленску привезли осадные орудия, Сигизмунд считал, что он вот-вот падет. Прислал новые инструкции: приводить русских к присяге не королевичу, а ему самому, подчинить Россию по праву завоевания. Гетман понимал, что Москва на такое не согласится, и инструкции скрыл. Поскорее довел начатое до конца, и 17 августа 1610 г. подписали договор. Делегаты на Земский собор так и не съехались, но «Семибоярщина» объявила, что ждать нельзя. Набрала уполномоченных от разных сословий – духовенства, торговых людей, стрельцов, казаков, приказных людей, посадских. Дворяне, находившиеся в Москве, составили делегации от своих городов. На Девичьем Поле открыли Собор и принесли присягу Владиславу. Разослали гонцов приводить к присяге «всю землю». А к королю и королевичу сформировали Великое посольство, в него вошли дворяне 40 городов, 293 представителя других сословий.