Однако украинским казакам после этого пришлось кусать локти. По польским законам диплом от имени короля был ничего не значащей бумажкой. Владислав должен был расплатиться с магнатами за свое избрание, влез в долги на войну. Он стал всего лишь марионеткой в руках панов, им вертели как хотели. Король раздавал им еще оставшиеся «свободные» земли. Малороссийские крестьяне и без того терпели жесточайший гнет, но хозяева закручивали гайки все туже. Даже иностранцы ужасались, что положение украинских «хлопов» хуже, чем каторжников на галерах. С них драли непомерные подати, штрафы, обременяли работами, за малейшие прегрешения избивали, кидали в подземелья, запросто могли казнить – каждый землевладелец был судьей в своих владениях.
Сами магнаты хозяйством не занимались, у них были другие дела – заседания сената и сеймов, охоты, пиры, балы. Села и местечки они сдавали в аренду евреям. Получался взаимовыгодный симбиоз. Пан получал наличные и пускал их на ветер, а арендаторы могли выкачивать прибыли из населения благодаря покровительству пана. Подбирали к рукам торговлю, промыслы. Современник писал: «Жиды все казацкие дороги заарендовали и на каждой миле понаставили по три кабака, все торговые места заарендовали и на всякий продукт наложили пошлину, все казацкие церкви заарендовали и брали поборы». Ведь православные храмы были построены на «панской земле», значит, тоже считались панской недвижимостью. При попустительстве магнатов арендаторы совсем обнаглели. Кочевряжились и торговались, открыть ли церковь для службы и за какую сумму. Тешили самолюбие, заставляя христиан унижаться перед собой.
По законам Речи Посполитой отстаивать религиозные права могли только паны. Но прежний защитник веры старый князь Острожский умер, его наследники были уже католиками. Среди православных магнатов стал лидировать Адам Кисель, но по весу и богатству ему было далеко до Острожского. Да и по принципиальности. Вместе с киевским митрополитом Петром Могилой он повел переговоры о «новой унии» – подчинить украинскую церковь Риму с сохранением ее автономии и православного богослужения. Но католиков не заинтересовали даже такие компромиссы. Зачем «новая уния», если есть старая? Униатский митрополит Рутский запросто послал в 1635 г. людей, захватил в минском храме Святого Духа чудотворную минскую икону Богоматери и поместил в униатском монастыре. Во Львове православным вообще запретили вступать в ремесленные цехи, торговать, строить дома в городской черте, участвовать в суде и местном самоуправлении.
А Запорожскую Сечь было решено прижать к ногтю и ликвидировать. Рядом с ней на Днепре поляки взялись строить крепость Кодак. Казаки расценили это правильно, как конец своих вольностей. В 1635 г. Иван Сулима, возвращаясь из набега на турок, внезапно напал на крепость. Перебил гарнизон, захватил артиллерию. Его избрали гетманом, и он бросил клич подниматься казакам и крестьянам, истреблять и изгонять «ляхов, униатов и жидов». Заполыхало повсюду, полякам нанесли несколько поражений. Но они одолели коварством. Заслали эмиссаров к реестровым. Внушали, что они-то настоящие казаки, зачем им связываться с грязными «холопами»? Верность королю, конечно же, оценят, уравняют их в правах со шляхтой. Реестровые изменили, схватили Сулиму и выдали врагу, его четвертовали. Толпы плохо вооруженных крестьян разогнали, усмирили колами и виселицами. А реестровых обманули, никаких прав не предоставили, всего лишь похвалили. Дескать, исполнили долг, ну и ладно.
Но Украину уже довели до предела. За выступлением Сулимы покатилась сплошная цепь восстаний. Запорожцы избрали гетманом Карпа Гудзана (Павлюка). В 1637 г. он совершил поход на татар, а на обратном пути налетел на город Черкассы, овладел им и обратился к народу – подниматься на защиту православия и вольностей. Реестровые возмущались поляками, нарушившими свои обещания, и тоже перекинулись на сторону Павлюка. Восстание охватило оба берега Днепра. Но правительство собрало большую армию под командованием Потоцкого и Конецпольского. В таких случаях шляхта выходила дружно – защитить свои имения. В двух сражениях повстанцев серьезно потрепали, а в третьем, под Боровицей, разбили наголову. Среди казаков начался разлад. Конецпольский воспользовался и снова завязал переговоры с реестровыми. Сулил им не только амнистию, но и льготы, милости. Они клюнули и опять предали. Принесли повинную, а Павлюка и его помощника Томиленко выдали полякам. Их сторонники стали разбегаться. Обоих предводителей отвезли в Варшаву и обезглавили.
Однако армия с Украины не ушла. Чтобы предотвратить мятежи на будущее, было решено устроить беспрецедентный террор. Потоцкий прочесывал районы, поддержавшие восстание, казнил всех, попавшихся под руку. Заявлял: «Теперь я сделаю из вас восковых». Конецпольский приказывал подчиненным: «Вы должны карать их жен и детей и дома их уничтожать, ибо лучше, чтобы на тех местах росла крапива, нежели размножались изменники его королевской милости и Речи Посполитой». За поляками оставались пепелища с грудами трупов. Реестровых для расправ тоже привлекли, предоставляли вешать и резать соплеменников, а в награду забирать пожитки своих жертв. Хотя для них такая награда стала единственной. Сейм постановил лишить казаков всех привилегий, дарованных прежними королями, а в будущем вообще упразднить казачье войско, переведя на положение крестьян.
Но бесчинства карателей вызвали обратный эффект. Как сообщает украинский летописец, «видя козаки, что ляхи умыслили их всех вырубить, паки поставили гетманом Остряницу». Он поднял народ на Левобережье. Коронные войска и отряды магнатов двинулись на него. Остряница отчаянно сопротивлялся, но враги теснили его, обложили в лагере возле устья р. Сулы. Казаки укрепились окопами и шанцами, упорно отражали атаки, пока у них не иссякли припасы. Начался голод, это вызвало внутренние раздоры. Большинство заговорило о том, что пора сдаваться. Остряница собрал 3 тыс. человек, готовых на все, прорвал с ними окружение и ушел в Россию.
Участь остальных была печальной. Они выбрали новым гетманом Путивца. Но выбрали только для того, чтобы выдать его панам и такой ценой купить прощение. Потоцкий притворно согласился замириться, Путивца приказал расстрелять. Но и прочих повстанцев не помиловал. Едва они покинули укрепления, их разоружили и перерезали всех до единого.
Украинские казаки, не попавшие в эту мясорубку, были уже полностью деморализованы. Избрали гетманом Гуню, и он вступил в переговоры с Потоцким. Соглашался на любые условия, принял назначенных к нему поляков на должности казачьих полковников. Вроде бы договорились… Но когда сам гетман с большой свитой прибыл в Варшаву для принесения присяги, их схватили. Гуню, киевского сотника Кизима и его сына посадили на колья. А казаков свиты четвертовали, вешали на крючьях под ребро.
Последний рецидив восстания возглавил Полторакожух. Он собрал отряд на р. Мерло – уже на самой границе с татарскими владениями. Но казаки узнали, что на них идут поляки, и разбежались. А сейм принял «ординацию» – закон о чрезвычайном режиме управления Малороссией. Число реестровых сохранялось в 6 тыс., но они теряли право выбирать гетмана и старшину, их назначали поляки. На Украине размещались коронные войска, местное управление передавалось польским чиновникам. Восстанавливалась крепость Кодак, а в Сечи расположился польский гарнизон.
На Русь эмигрировало 20 тыс. человек. Их селили на «слободской Украине» – под Харьковом, Сумами. Здешние земли принадлежали не Речи Посполитой, а царю. А Малороссию настолько затерроризировали и обескровили, что она не осмеливалась поднять голову целых 10 лет. Молчала, терпела. Но паны восприняли ее молчание по-своему. Отбросили последние сдерживающие рамки, окончательно перестали считаться с достоинством и религиозными чувствами людей. Грубо глумились над верой, выжимали крестьян непосильными поборами. Даже казаков и мелких шляхтичей грабили, отбирали собственность, казнили, найти управу в польских судах или при дворе было невозможно.
Но народная ненависть копилась под спудом 10 лет – а в 1648 г. выплеснулась восстанием Богдана Хмельницкого. Потоцкий повел на него армию, но уже и реестровые, натерпевшись обманов и притеснений, не захотели драться за поработителей. Убили панских прислужников, полковников Барабаша и Ильяша, и перешли к Хмельницкому. Восстание разгорелось широко и неудержимо. Впрочем, даже сейчас далеко не все жители Малороссии примкнули к освободительной борьбе. Православные дворяне привыкли считать себя в первую очередь польскими шляхтичами. Восприняли случившееся как бунт черни. Верхушка киевского духовенства приноровилась подстраиваться к властям. Перепугалась повстанцев. Возмущалась, что они навлекут на страну репрессии и вместе с виновными пострадают они сами.
Адам Кисель с прочими православными панами очутился в польском лагере. Через них правительство вело переговоры, снова силилось расколоть поднявшийся народ, соблазнить и замирить казаков очередными обманами. Самым активным и жестоким предводителем карателей стал Иеремия Вишневецкий – потомок русских удельных князей, из Рюриковичей, а ныне один из богатейших магнатов, ярых врагов русского народа и православия. Да и его отряды в значительной мере состояли из украинских дворян и слуг. Они залили кровью Полтавщину, Подолье, Брацлавщину, поголовно уничтожали жителей независимо от пола и возраста. Людей распинали, распиливали пополам, обливали кипятком и горячей смолой, сдирали заживо кожу. А Вишневецкий при этом подзадоривал палачей: «Мучьте их так, чтобы они чувствовали, что умирают».
И даже митрополит Сильвестр Косов, когда Хмельницкий победоносно вступил в Киев, уклонился от благословения. Бежавшие поляки, паны, иезуиты выглядели для него ближе, солиднее, культурнее, чем собственная паства. Благо, в Киеве оказался проездом иерусалимский патриарх Паисий, направлявшийся с визитом в Москву. Вот он-то порадовался успехам православных, благословил их.