Иван Грозный против «Пятой колонны». Иуды Русского царства — страница 51 из 59

Однако тайных друзей Польши и Ватикана в Кремле хватало без него. Перемирие продлили на очень своеобразных условиях. Речь Посполитая раньше уже признавала Киев владением царя. Да если бы и не признавала, что она могла предпринять? Разгромленная, разоренная. Тем не менее с ней достигли соглашения, что она подпишет перемирие, очередной раз «уступит» Киев, а ей в качестве компенсации отвалили 200 тыс. руб., да еще и отдали Невель, Себеж и Велиж с уездами. Три города с православным населением, которое уже четверть века жило в составе России! Федора Алексеевича сумели убедить, что это не преступление, не измена, а «успех» его дипломатов!

Реформаторы чувствовали себя настолько уверенно, что Полоцкий и Медведев возглавили партию «латинствующих» среди духовенства, отстаивали католические взгляды по некоторым богословским вопросам. Добились от царя разрешения открыть новую типографию, не подконтрольную патриархии. Увлекли Федора Алексеевича проектами создания Славяно-греко-латинской академии. Предполагалось, что это будет первый российский университет по западному образцу, а возглавит его Полоцкий. Нетрудно представить, каким рассадником чужеземных влияний могло стать такое заведение, но в 1680 г. Полоцкий умер. Медведев без него не обладал достаточным весом, и патриарх затормозил эти проекты.

Начали проявляться и угрожающие последствия преобразований. Западнические реформы вызвали массовый уход людей в раскольничьи скиты. А временщики и их присные обнаглели, разоряли народ, разворовывали деньги. Разваливалась армия. Жалованье не доходило даже до столичной гвардии, стрелецких полков. Начальники, имевшие «лапу» в правительстве, не стеснялись прибирать деньги в свой карман, заставляли подчиненных работать в личных хозяйствах. Стрельцы подали жалобу царю, и Федор поручил разобраться Языкову. Однако в деле были замешаны приятели Языкова, и он объявил челобитную клеветой. Досталось тем, кто ее подал, – их били кнутом и отправили в ссылку.

Но и любимцы государя беспокоились: если он умрет, их положение станет незавидным. В 1680 г. Федор женился на Агафье Грушецкой, у них родился сына. Но младенец сразу умер, и царица не оправилась от родов, тоже скончалась. Языков с Лихачевым запаниковали. Им позарез требовалось, чтобы Федор все-таки произвел сына, тогда они смогут зацепиться за ребенка в качестве опекунов. Сосватали государю 14-летнюю родственницу Языкова, Марфушу Апраксину. Всего через полгода после кончины Агафьи сыграли свадьбу. Но выяснилось, что крестным отцом Марфуши был опальный боярин Матвеев. Юная царица замолвила словечко, развеяла клевету. Федор Алексеевич признал Матвеева невиновным, повелел вернуть из ссылки, возвратить ему состояние.

Обозначились новые перемены, но здоровье царя ухудшалось, он слег. А ухаживать за братом взялась Софья. Она неотступно находилась возле ложа Федора, дежурила днями и ночами. Хотя при этом перехватила связи государя с внешним миром, передавала распоряжения от его лица. 27 апреля 1682 г. государь скончался. У него осталось два брата. 17-летний Иван, еще более недужный, чем Федор. Он был почти слеп, хром, косноязычен. Был и 10-летний Петр. Тут же, у гроба, партия Нарышкиных предприняла заранее подготовленный демарш. Патриарх обратился к присутствующим, кому быть царем, Ивану или Петру. Большинство бояр высказалось за Петра, но указывали, что для решения надо созвать Земский собор. Нет, Иоаким не хотел позволять Милославским опомниться. Объявил – зачем ждать? Вышел на Красную площадь и задал тот же вопрос собравшейся толпе. Кого хотят люди? Закричали – Петра. Софья возражала – если Иван недееспособен, то и Петр еще мальчик. Предложила: пусть будет два царя. Патриарх легко разбил ее доводы, указал, что многовластие пагубно, и Богу угоден един государь.

Но в Москве уже бузили обиженные стрельцы. 30 апреля 17 полков предъявили ультиматум – уплатить жалованье и наказать их начальников, иначе грозили бунтом. Наталья перепугалась и решила задобрить стрельцов. Без расследования, без суда она велела арестовать обвиненных командиров, бить кнутом или батогами, пустить их имущество на уплату жалованья. Хотя ничего хорошего это не принесло. Полки остались без командования, разбуянились пуще прежнего. У стрельцов выдвинулся свой лидер, князь Хованский. Он был тайным раскольником. Внушал, что дальше будет еще хуже, им не дадут «ни корму, ни денег», а «бояре-изменники» продадут Москву еретикам и искоренят православие. 11 мая в столицу прибыл Матвеев. Стрельцы уважали его, присылали к нему делегации, жаловались. Боярин обещал разобраться, когда войдет в курс дел. Однако ему не позволили выправить ситуацию.

Софья и Милославские сумели сговориться с Хованским, запустили по полкам агитаторов, готовили боевые отряды. Рано утром 15 мая стрельцов подняли по набату. Подстрекатели шумели, что Нарышкины с помощью лекарей-иноземцев умертвили Федора Алексеевича, а теперь убили Ивана, законного царя. Оглашали списки «изменников». Правда, в Кремле царица Наталья вывела на крыльцо Ивана с Петром – оба живы. Патриарх и Матвеев увещевали стрельцов, они стали успокаиваться, извиняться. Но по сигналу заговорщиков во дворец ринулись отряды убийц, покатилась резня по спискам. Остальным стрельцам открыли винные погреба, они перепивались, подключались к погромам.

Погибло более 100 человек – Матвеев, Языков, Долгоруковы, Ромодановские, брат царицы Афанасий. Другого брата Ивана Наталья спрятала, но Софья потребовала выдать его мятежникам. Стрельцы его пытали. Хотели, чтобы он подтвердил отравление царя и покушение на царевича Ивана. Однако Иван Нарышкин отказывался возводить напраслину на свою семью и был изрублен на куски. В общем, перебили именно тех, кто мог помешать Софье. После этого она вступила в переговоры со стрельцами, угощала их обедами, собственноручно обносила чарками вина. Соглашалась со всеми требованиями. Официально признала, что убитые были действительно виновны, а мятежники спасли страну. Полкам выдали похвальные грамоты, обещали выплатить колоссальную сумму, 240 тыс. руб.

Но за согласие стрельцы добавляли в свои требования пункты, нужные Софье. Она вела игру хитро, сохраняла «чистые руки». Все делалось только от имени стрельцов! Царевна как будто оставалась ни при чем, вынуждена была выполнять. По требованию стрельцов отправились по ссылкам враги Милославских, уцелевшие в резне, отца вдовствующей царицы Кирилла Нарышкина постригли в монахи. По требованию стрельцов был созван Земский собор. Его решения тоже были продиктованы от имени стрельцов – возвести на трон двух царей, Ивана «первым», а Петра «вторым». А при них поставить правительницу-регентшу. Софью. Земский собор такое решение принял безоговорочно. Кто посмеет противиться, если зал заседаний окружают банды с саблями и бердышами?

Мятежники еще не угомонились, чувствовали себя хозяевами в Москве. Но когда они выполнили все, чего хотела царевна, последовал резкий поворот. Софья выехала под видом богомолья в Троице-Сергиев монастырь, принялась собирать отовсюду войска, перекрыла дороги в столицу. Стрельцам пришлось капитулировать. Крайним сделали Хованского, казнили. Следствие возглавил Василий Голицын, отправил на плахи и виселицы еще несколько десятков человек. Тех, кто знал больше, чем нужно.

Софье исполнилось 25 лет, она была полноватой, но довольно миловидной дамой. Обретя почти полную власть, она стала жить вполне по-европейски. При дворе функционировал театр, царевна сама сочинила несколько пьес. Любила она и поэзию, писала стихи. Свою связь с Голицыным правительница фактически не скрывала. Отдала под начало фавориту ключевые посты во внешней политике, в армии. Он возглавил Посольский, Разрядный, Рейтарский и Иноземный приказы, для него был восстановлен высший в России титул канцлера – «Царственныя Большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя». Но царевна в лучших традициях западной нравственности завела и второго любовника, Федора Шакловитого. Он стал начальником Стрелецкого приказа и командовал личной охраной Софьи. Вознесся и Медведев, теперь он выступал наравне с высшими церковными иерархами.

Среди простого народа Софья попыталась завоевать популярность. Снизила налоги, пошла на уступки городам, вернула им часть прав земского самоуправления. Но наряду с этим развернулось повальное закрепощение государственных крестьян: царевна награждала любимцев, силилась привязать к себе бояр, военных – раздавала им сотни и тысячи крестьянских дворов. А западнические преобразования царевна и канцлер взялись углублять. Ее покойный брат Федор все-таки чувствовал грань, за которую реформы переходить не должны. Сейчас ограничения ломались. Не считаясь с мнением патриарха, Софья и Голицын разрешили в России католическое богослужение, дозволили въезд иезуитам. Канцлер принимал их даже у себя дома, «часто беседовал с ними». О чем? У ордена могла быть только одна причина тянуться к русским правителям, и она известна. Медведев, как и покойный Полоцкий, тащил страну к унии. Иезуит де Невиль свидетельствовал, что Голицын был его единомышленником.

Впрочем, новые властители увлекались и другими учениями: магией, астрологией. Это в полной мере вписывалось в западные моды. В данную эпоху оккультными веяниями были заражены и французская, и итальянская, и польская знать. Как вспоминал князь Щербатов, Голицын «гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей». Появление возле Софьи Шакловитого встревожило канцлера. Он достал у некоего кудесника особые травы «для прилюбления» правительницы. А потом осудил этого кудесника и сжег – чтобы не разболтал. Софья тоже отдавала дань подобной моде, Голицын и Медведев набрали для нее целый штат астрологов и чародеев, вроде Дмитрия Силина, гадавшего по солнцу и другим знамениям.

Родные обычаи канцлер презирал. В 1683 г. готовилась к переизданию не какая-нибудь книга, а Псалтирь! Голицын поручил своему подчиненному Фирсову написать предисловие. Священную для каждого православного человека книгу предваряли слова: «Наш российский народ грубый и неученый». Среди русских на самом высоком уровне внедрялась мода на самооплевывание! Зато канцлер преклонялся перед… Францией. Заставил сына носить на груди миниатюрный портрет Людовика ХIV! Не святого, не царя или мыслителя, а чуждого короля!