в бой, но «чем больше их гнали, тем больше крылись и убегали». При помощи немецких наёмников к крепостной стене был сделан «примёт», чтобы поджечь стену, но русские во время вылазки его разметали.
В итоге Ходкевич с позором ушёл, и лишь 20 сентября 1568 года молодой гетман князь Сангушко, разбив под Чашниками войско служилого татарского князя Амурата и воеводы князя Палецкого, под самой Улой погромил князя Щербатова, а затем взял Улу и сжёг её.
1569 год был отмечен походом турецкой армии под Астрахань, который закончился для войск Оттоманской Порты неудачей. Вынужденные воевать на три фронта – с Швецией, Польшей и Турцией с Крымом, русские войска порой терпели поражения, но в целом дела шли обнадёживающим образом. Русские успехи пугали Европу, пугали Польшу, и именно они ускорили (если не обусловили) процесс заключения Польшей и Великим княжеством Литовским Люблинской унии в 1569 году.
Единая «Речь Посполитая Двух Народов» создавалась как государство, враждебное России и русским, с момента образования! Это обстоятельство русские историки обычно не подчёркивают, а зря. Недаром принятию русским государем титула «царь всея Руси» противились именно польско-литовские монархи. Причину разъяснял польский король и великий князь литовский Сигизмунд II Август в записке, представленной им папскому престолу. Сигизмунд предупреждал, что признание папой нового титула за Иваном IV не только будет способствовать отторжению от Польши и Литвы русских земель (точнее – возврату их в состав Руси), но и привлечёт на сторону Ивана православных молдаван и валахов.
На Люблинской унии и связанных с ней предшествовавших и последующих событиях следует остановиться отдельно.
Глава 12Люблинская уния – заговор против России и Украины
Впервые Польша и Литва объединились в рамках личной и церковной Кревской унии 1385 года, и с тех пор внутри польско-литовского союза боролись друг с другом три тенденции: 1) за полное объединение, 2) за полное разъединение и 3) за сохранение непрочного, рыхлого «статус кво».
К середине XVI века литовские владетели-феодалы – даже мелкие, практически все ополячились, включая даже шляхту в русских литовских землях. И полное соединение с Короной их устраивало больше, чем власть над ними крупных литовских магнатов. К тому же с востока вырастал русский колосс, и он всё явственнее вёл к тому, чтобы земли, захваченные Литвой и Польшей, но населённые этническими русскими: великороссами, малороссами-украинцами, белорусами, по вере – православными, вернулись в состав России.
Польская шляхта была, естественно, за полное поглощение Литвы Польшей в рамках единого государства. Уже на Петроковском сейме 1547 года польская шляхта требовала созыва общего («спольного») сейма для решения вопроса об унии. Поляков интересовали богатые и перспективные для экономической эксплуатации украинские земли, входившие в состав Литвы, в частности – Волынь, из-за которой издавна шли споры и свары.
Затем вопрос о более прочной унии поднимался в 1548 году и в 1550 году. Когда Россия в 1558 году начала войну с Ливонским орденом за выход к Балтийскому морю, тревоги литовской шляхты усилились. Успехи русских: взятие Нарвы и Дерпта в 1558 году, распад Ливонского ордена в 1561 году, взятие Полоцка в 1563 году – после подключения в 1561 году к войне Польши, довели тревогу до уровня паники. В свою очередь польско-католическая партия опасалась, что со смертью бездетного (хотя и трижды женатого) польского короля Сигизмунда II Августа из польско-литовской династии Ягеллонов Литва отпадёт от Польши и попадёт под влияние России.
С момента образования Кревской унии прошло чуть ли не двести лет. Давно осталось в прошлом литовское язычество, сменившееся ярым католичеством. Православные в Литве и Польше по-прежнему не имели прав, хотя составляли огромное большинство на огромных территориях. И как раз вокруг территорий и претензий на власть над ними сталкивались интересы трёх групп: коронной польской шляхты, литовских магнатов и массы литовской ополяченной шляхты.
Крупнейший идеолог «украинского» буржуазного национализма профессор Львовского университета Михаил Грушевский (его портрет помещён ныне на киевской банкноте в 50 гривен) был хотя и крайне тенденциозным, однако крупным историком, сильным прежде всего своей фактографией. И Грушевский описывает ситуацию вполне точно, когда сообщает:
«Литовские магнаты были довольны сохранением связей с Польшей, но… заботливо охраняли государственную самостоятельность Великого княжества Литовского, отдававшую в их руки правление этим последним. В правление великого князя Александра (Александра I Ягеллона, с 1501 года также польского короля. – С.К.) магнаты, пользуясь тем, что Польша тогда нуждалась в литовской помощи против турок, добились также новой формулы унии: составлен и утверждён был новый акт унии с пропуском слов о присоединении и инкорпорировании Литвы, имевшихся в старых актах унии».
Грушевский же пояснял, что польские короли из литовской династии Ягеллонов были заинтересованы в сохранении «государственной особности Великого княжества Литовского», потому что литовский великокняжеский престол переходил по наследству от отца к сыну, а в Польше король был выборным, и польская шляхта «ревниво следила за соблюдением избирательного принципа». Иными словами, сохраняя «особность» Литвы, великие князья литовские всегда имели в руках верную династическую «синицу», а если бы Литва полностью слилась с Польшей и литовский престол был упразднён, Ягеллоны могли «журавля» в виде единой короны из рук и упустить.
Сомнительное положение сохранялось до тех пор, пока сохранялась династия Ягеллонов, но король Сигизмунд II Август (Жигимонт-Август) не имел детей и к династическим проблемам был холоден. Бежавший в Польшу князь Курбский написал о нравах при дворе Жигимонта-Августа настолько убийственные вещи, что я вынужден привести его описание почти полностью:
«Здешний король думает… только о плясках, да о маскарадах; также и вельможи знают только пить, да есть сладко: пьяные они очень храбры: берут и Москву, и Константинополь, и если бы даже на небо забился Турок, то и оттуда готовы его снять. А когда лягут на постели между толстыми перинами, то едва к полудню проспятся, встанут чуть живы, с головною болью. Вельможи и княжата так робки… что, прослышав варварское нахождение (набег татар. – С.К.), забьются в претвёрдые города, и, вооружившись, надев доспехи, сядут за стол за кубки и болтают со своими пьяными бабами; из ворот же городских ни на шаг…»
Однако бабьими пересудами государственные дела не решаются. А что-то решать назрела необходимость и для польских панов, и для литовской шляхты, и для магнатов – коронных и литовских, да и для короля.
«Между тем, – повествует уже Михаил Грушевский, – Литву… сильно удручала тяжёлая и неудачная война с Москвой, и король думал, что в интересах Литвы будет связать Великое княжество в одно государство с Польшей. И шляхта литовская… также начала добиваться более тесного соединения с Польшей, чтобы получить от поляков помощь против Москвы и облегчить свои военные повинности. И вот одновременно король и шляхта сверху и снизу начинают оказывать давление на литовских магнатов, чтобы они не противодействовали более тесному объединению Литвы и Польши…»
Начиная с 1562 года Сигизмунд II Август созывает общие сеймы Польши и Литвы. Варшавский сейм 1563–1564 годов вновь предоставил литовской шляхте все права польской. И всё это – на фоне внешних сложностей. Победа поляков и литвинов над русскими под Оршей в 1563 году проблем не решила, и в 1566 году польский король запросил в очередной раз перемирия, уступая все города и земли, занятые московскими войсками.
Одновременно Сигизмунд II Август попытался организовать против царя Ивана внутренний заговор, пользуясь недовольством боярства земщины. Финансирование принимала на себя английская Московская компания – англичан, претендовавших на монопольную торговлю с Россией, не устраивало, что царь сотрудничал также с французами и голландцами.
История о том, как польский лазутчик пробрался в 1567 году в Полоцк с королевскими грамотами к влиятельному земскому конюшему боярину и воеводе Ивану Петровичу Фёдорову-Челяднину, и как Челяднин, отказавшись предать Ивана, уведомил того о кознях Сигизмунда, но был всё же вначале сослан в Коломну, а 11 сентября 1568 года казнён, известна настолько же, насколько и смутна. Но в факте козней поляков против Ивана и их шашней с земскими боярами сомневаться оснований нет. Удивительным было бы отсутствие оных.
Результатом всех тревог и паник стало заключение Люблинской унии между Польской Короной и Литвой. Вначале литовские магнаты упирались, давили на литовских депутатов на сейме, заседавшем в Люблине с января 1569 года. Ночью под 1 марта магнаты вообще тайком выехали из Люблина, надеясь сорвать сейм. К тому же дело шло к передаче Волыни и Подлясья (Подляшья) из Литвы в Польшу, чего литвинам, естественно, не хотелось.
Кончилось тем, что король пригрозил, что не явившихся к сроку на сейм в Люблин сенаторов он будет лишать поместий и должностей. После этого сопротивление литовских панов было сломлено, послы вернулись на сейм, и 12 марта 1569 года уния была заключена на следующих основных условиях: совместные выборы короля; общий сейм и сенат, единая монета. На месте двух государств образовалось одно государство – единая Речь Посполитая. Полное его название выглядело так: «Речь Посполитая Обойга (Двух. – С.К.) Народов». То есть речь в этой «Речи…» шла лишь о двух слагающих государство народах – поляках и литовцах, а об украинцах и белорусах (а также и великороссах, которых в «литовских» землях тоже хватало) речи не было.
Впрочем, события, окружающие Люблинскую унию, лишний раз выявили двуличие и диверсии «коронных» поляков даже по отношению к новым «братьям»-литвинам. Не успели просохнуть чернила на люблинском пергаменте, как Сигизмунд II Август издал универсал, по которому от ослабленной, приходящей в упадок Литвы отторгались – не в первый раз, но на этот раз окончательно – Подлясье и Волынь.