В 1583 году на реке Плюссе было заключено Плюсское перемирие также со Швецией. По нему Россия сохраняла за собой устье Невы, но фактически балтийское «окно» для русских вновь закрылось – Нарва была отобрана у России. Не русский, а французский историк Бруно Виане комментирует это так:
«В конце 1581 года Нарва была взята шведами… и торговля уже не возобновилась. Мимолётное окно в Балтику, открывшееся в русском доме, закрылось более чем на столетие. В амбаре осталось лишь маленькое чердачное окошко в Белое море. И только одна лестница, Северная Двина, позволяла в течение недолгого лета добраться до этого чердака».
Под «чердачным окошком» Виане подразумевал основанный при Иване Грозном в 1584 году северный порт Архангельск. Уже после смерти Ивана – в 1585 году, последовал указ о переводе туда всей северной торговли.
Либеральная историография винит в неудачах Ливонской войны Грозного, якобы истощившего Россию и лишившего её в результате репрессий «лучших командных кадров». Это, конечно, просто чепуха! В 2017 году в Москве вышла в свет интересная по фактам и замыслу монография доктора исторических наук, профессора Виталия Викторовича Пенского, уже название которой указывало на новаторский её характер: «Центурионы» Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI века». В очерках монографии на примерах судеб конкретных лиц: Степана Григорьева сына Сидорова, Матвея Иванова сына Дьяк-Ржевского, опричника Ивана Семёнова сына Черемисинова и других – выявлялось значение среднего служилого слоя в эпоху Ивана Грозного, и в итоге делался вывод, что роль командного состава на среднем уровне – «центурионов» Грозного, чьи «руки и ноги» смешивали вражеские планы, смотрится более значимой, чем роль «генералов».
Советская историография видела причину ливонских неудач Грозного в изменении настроений ливонского простого люда, попадающего в зависимость от русских помещиков. Возможно, раздача ливонских земель в поместье русским дворянам как-то и отталкивала от русских местное крестьянство, но вряд ли так уж сильно – наделение землёй шло за счёт бывших орденских и епископских владений. В любом случае земельный вопрос не был определяющим. Главное было, повторяю, в том, что России тогда впервые пришлось столкнуться с широко организованным всеевропейским заговором против неё.
Употребляя уже порядком дискредитированное слово «заговор», я не имею в виду, конечно, что где-то кто-то собрался тайно в одном месте и решил строить козни против России. Само развитие событий в Ливонии было таким, что все влиятельные силы в Европе и без учреждения средневековых «Бильдербергских клубов» и «Трёхсторонних комиссий» дружно опасались и ненавидели новую, постоянно усиливающуюся Россию Ивана Грозного и были дружно согласны с тем, что «Московию» следует остановить и загнать в тот медвежий угол, из которого она осмелилась выбираться в «просвещённую» Европу. А когда есть общее согласие, то не так уж сложно предпринять и согласованные действия.
Непосредственно в конфликте со стороны Европы участвовали Ливония, Польша, Литва и Швеция, но ливонский вопрос постоянно был предметом обсуждений на собраниях представителей государств, входивших в Священную Римскую империю германского народа. Уже император Максимилиан II объявлял Москве торговую блокаду, а его преемник Рудольф II неизменно находился на стороне Батория, хотя формально представлялся нейтральным.
Прямым убытком была бы русская Ливония для Англии – Северный путь хотя и был опаснее Балтийского, но контролировался прежде всего Англией, не требовал уплаты пошлин при прохождении балтийских проливов. Причём некоторые русские товары на Севере получать было даже удобнее, чем в той же Нарве. Главное же, русская Ливония подрывала торговую монополию Англии, как, впрочем, и выгоды Голландии.
Отношение Франции к русской Ливонии можно понять, если знать о планах, которые лелеял многолетний посол Франции в Дании Шарль де Данзей. А он предлагал французскому двору проект ни более ни менее, как французской Ливонии! В декабре 1570 года Данзей писал в Париж Карлу IX:
«Что до моей службы королю, я сделал всё, что смог, чтобы убедить вести торговлю в России. Эта торговля началась всего шесть или семь лет назад (около 1564 года, через русскую тогда Нарву. – С.К.) и они получили от неё столько выгоды и столько товаров и преимуществ для Французского королевства, что нет ни одного путешествия, которое было бы для них столь выгодным и столь необходимым для королевства, чем это…»
Далее Данзей сетовал на препоны, устраиваемые Польшей и Швецией, и предлагал устроить брак герцога Франсуа Алансонского – самого младшего брата короля, с сестрой шведского короля принцессой Елизаветой с прицелом на Ливонию как на «наследственное владение Французского дома». Расписывая богатства Ливонии – в 1570 году, когда, по уверению врагов России, она была приведена русскими в разорение, – Данзей далее восклицал: «И, что ещё лучше, вся торговля с Россией будет зависеть только от воли сеньора Ливонии»! Русский царь в качестве «сеньора Ливонии» французу, естественно, не подходил, и он заранее был готов к «войне с московитами».
Активность России не устраивала даже Испанию, имевшую собственные «балтийские» планы. Трансильвания боялась усиления влияния Ивана IV на молдаван и валахов, а о позиции Турции и Крыма по отношению к Русскому государству можно и не упоминать.
В выстраивании отношений друг с другом владетели разных европейских стран руководствовались разными соображениями, могли враждовать с бывшими союзниками и заключать союзы с бывшими врагами, но ко времени ливонских успехов России в отношении к русскому фактору владетельные и вообще имущие «верхи» всех держав – больших и малых, оказались на удивление единодушны. Всем им не нужна была могучая Россия, ставшая «сеньором Ливонии» и сама определяющая суть и содержание европейской торговли с Россией так, чтобы не внакладе оставались обе стороны, а не только «цивилизованные» европейцы.
Не нужна была Европе Россия в Европе. Уже тогда Россия была нужна владетельной и имущей Европе лишь как источник сырья, в лучшем случае – поставщик дешёвого и качественного железа, но – не более.
Не нужна была владетельной Европе и просвещённая Россия. Европе нужна была такая Россия, где образованная Иваном IV Васильевичем в Москве Немецкая слобода была бы не более чем своего рода сеттльментом, жиреющим на торговле спиртным, но никак не базой распространения на Руси европейских знаний и технологий.
Глава 18Русское «окно в Европу», забитое Европой
И надо ещё раз подчеркнуть следующее… Иван Грозный воевал в Ливонии за выход на берега Балтийского моря. Это – так, но это – далеко не всё! Ливонская война была для России войной не только за Балтику, за выход на морские торговые пути. Это была и война за возможность установить с Европой надёжные цивилизационные связи, получить свободный доступ к европейской науке, технологиям, культуре, получить возможность широко пригласить на Русь европейских специалистов.
Показательно, что на переговорах с Баторием Иван соглашался уступить Польше 66 городов в Ливонии, а также в придачу русские города Великие Луки, Заволочье, Невель, Велиж, Холм, но требовал взамен 35 ливонских городов, а объяснял это Поссевино так: «Потому нам нельзя уступать королю всей Лифляндской Земли: если нам её всю уступить, то нам не будет ссылки (сообщения. – С.К.) ни с папою, ни с цесарем, ни с какими другими государями Италийскими (т.е. западноевропейскими. – С.К.) и поморскими (балтийскими. – С.К.) местами, разве только король Польский захочет пропустить наших послов».
Царь Иван здесь прямо выказывал желание войти в Европу – торгуя с ней, общаясь с ней, учась у неё. Но этому-то как раз и противилась Европа, точнее – её властители, её властные элиты. Мало известен, но показателен следующий факт… В конце 1568 года в Стокгольме был низложен союзник Ивана король Эрик XIV, и к власти пришёл его брат Юхан (Йухан) III – противник России. Юхан оскорбил русских послов, что окончательно испортило отношения России и Швеции. Но Юхан вёл войну с Данией и, не имея возможности отвлекаться на Россию, послал к Ивану абоского епископа Павла и Тоне Ольсона (Онтон Алавеев или Оловеев в русских источниках). Иван задержал послов и поступал так ещё дважды, лишь осенью 1571 года послав Юхану грамоту с мотивировкой задержек.
В январе 1572 года новые шведские послы, прибыв в Новгород, сообщили о том, что Юхан принимает условия царя, оплатит «бесчестие» русских послов в Швеции, поможет организовать разработку серебряной руды, открытой на Урале, и обеспечит свободный проезд иностранцев в Россию через Швецию и принадлежащую Швеции часть Ливонии… Уже из последнего условия примирения, выдвинутого Москвой, видно, какое большое значение придавал Иван Грозный возможности нестеснённого общения России с Европой.
Итальянец Джиованни Тедальди бывал в России в 1550–1560-х годах и встречался лично с царём. Тедальди сообщает, что когда он спросил у Ивана, почему тот не дозволяет выезжать из страны иностранцам, то Грозный ответил, что поступает так, потому что иначе они не возвратятся, поскольку «король Сигизмунд помешал бы их возврату». «Вот почему с тех пор как Нарва принадлежит Московиту, – заключал Тедальди, – ему легче допускать отъезд итальянцев и иностранцев вообще». Вот за что, в том числе, воевал в Ливонии Иван IV Грозный – за возможность свободной связи с той Европой, с которой, по уверению современных либералов, царь якобы не желал дружить.
Иными словами, Ливонская война имела своей цивилизационной целью приобщение России к современным мировым достижениям. Иван Грозный намеревался «прорубить» то «окно» в Европу, которое через сто с лишним лет прорубил Пётр. Причём прорубить в наиболее удобном месте, на уже хозяйственно освоенных ливонских территориях с готовыми портами и городами. И если бы это произошло, то Россия в наступающем XVII веке могла бы совершить впечатляющий цивилизационный рывок. Этого-то Европа и боялась. Точнее – этого боялись, конечно, не европейские гуманисты и не европейские учёные и инженеры, а коронованные себялюбцы и некоронованные финансовые «короли».