В России передовые люди – а таких хватало, не все ведь лаптём щи хлебали – остро сознавали, что Россия отстала и надо ушедшую в отрыв Европу догонять. И как раз при Иване IV желания стали совпадать с возможностями – молодой Иван и во внутренней, и во внешней политике был динамичен, проявлял себя как новатор. Иван IV смело шёл на выдвижение на государственные посты «худородных», и если что и мешало этому процессу приобрести тот массовый характер, который он приобрёл при Петре, так это – высокомерие и инертность родового боярства. Оно даже во время войн более было озабочено тем, кто на какое место в войске может претендовать по древности рода, а не тем, как эффективнее разбить врага.
Ивана Грозного изображают тираном, а на самом деле он чаще бывал заложником той дурацкой ситуации, в которую его раз за разом ставила княжеско-боярская оппозиция, да и церковная оппозиция тоже. Другое дело, что Иван – как великий государь, как выдающийся государственный ум и реформатор, решительно подавлял эту самовлюблённую оппозицию. Подавлял когда политическим манёвром, а когда, в соответствии с обычаями эпохи, – и топором.
Но он был готов сменить топор на перо и даже – на место за партой у просвещённых европейских учителей… Путь же к этой «парте», так необходимой для будущего России, закрывала, во-первых, Польша, и эту стену нельзя было ни прорубить, ни перескочить. А, во-вторых, на пути в Европу стояла Ливония, чьи порты и земли оказывались для России не «дверью» и даже не «окном» в Европу, а рогаткой, шлагбаумом, загораживающим России удобные, надёжные торговые и культурные пути, блокирующим развитие связей с Европой. Поднимая этот «шлагбаум», Иван рассчитывал прийти в Европу не как завоеватель, а как купец и студент. Так, как пошёл в неё позднее Пётр.
Объективно расширение контактов России с Европой было при Иване более чем возможно, причём оно было бы взаимно благотворно. В Европе ведь жили не только Генрихи № такой-то, Фридерики № такой-то и Рудольфы № такой-то с папами римскими. Не все там руководствовались своекорыстными вожделениями, не все смотрели на Россию враждебно… Литературовед, академик Александр Николаевич Пыпин (1833–1904) писал:
«Понятно, что по уровню русской образованности… иностранцы могли смотреть на них (русских. – С.К.) свысока; но не следует выводить из этого, что таков только и был их взгляд на народ старой России. Напротив, читая лучших иностранных писателей XVI–XVII веков, легко видеть, что они далеки от недоброжелательства и высокомерия; в самых осуждениях грубости нравов и невежества московской России они охотно признают достоинства русского народа, и как ни был он далёк от Европы по всему складу своей жизни, они считают русских за племя, им близкое и родственное, и как будто досадуют, что русские при такой силе и таких врождённых дарованиях остаются при своём невежестве… Они с положительным сочувствием… в самом народе постоянно указывают большой здравый смысл и любознательность и способность к образованию…»
Такая оценка – а она верна, делает честь не только русскому народу, но и тем образованным европейцам, которые рано смогли рассмотреть сильные стороны русского народного характера. Да и так ли уж во всём могли смотреть иностранцы на русских свысока? Во времена Ивана Грозного Москва по своим размерам превосходила Лондон, Прагу и другие города Европы, насчитывая не менее 80 (до 200) тысяч населения. Причём в русской столице были устроены деревянные мостовые, проведены водостоки, в то время как европейские города тонули в грязи и задыхались от нечистот.
К тому же невежество невежеству рознь. На Руси хватало, конечно, воинствующего невежества, но это было характерно не только для Руси. Зато было немало и тех, кто своё невежество сознавал и желал избавиться от него в пользу образования. Уже было сказано, что с севера Россию «открыл» с моря англичанин Ченслер, который позднее утонул у Шетландских островов во время возвращения из своей второй поездки в Россию. Ехавший с ним в Лондон царский посол Осип Непея уцелел. Встреченный в Лондоне с большим почётом, русский посол пробыл в Англии до мая 1557 года, выговорил для русских купцов такие же льготы, какие давались англичанам в России, и нанял для работы в России «мастеров многих, дохтуров, и злату и серебру искателей и делателей и иных многих мастеров». Это была та же самая линия, которую принял Пётр Великий. И неудивительно: передовая Россия Ивана Грозного и сам царь в полной мере понимали значение для нужд развития России приглашения квалифицированных специалистов-европейцев во всех сферах.
Прорубать же «окно в Европу» можно было только через Ливонию. Причём ливонские «верхи» больше других хлопотали о том, чтобы европейское знание не проникало в Россию. Католические властители Ливонии умели видеть возможные стратегические перспективы, а если бы не очень дальновидными оказались они, их бы поправил Рим, где давно научились видеть вперёд на века.
Сама по себе Ливония была слаба и не смогла бы противодействовать выходу России на удобные берега средней Балтики и установлению широких связей России с Западом. К тому же вначале Иван IV намеревался ограничиться лишь необходимым минимумом. Ещё его дед Иван III после войны 1500–1503 годов с Ливонским орденом добился от него выплаты дани за Дерпт (Юрьев). Срок действия договора истекал в 1553 году, и Грозный настаивал на его продлении на таких условиях, которые ставили бы Юрьев-Дерпт и его область в положение русского протектората. Лишь получив отказ, Иван IV начал подготовку к войне.
Но, даже уже начав военные действия, он был склонен ограничиться нужным для России мирным договором. Однако провокационные обстрелы из ливонской Нарвы русского Иван-города сорвали наметившийся мирный процесс, а первые успехи воодушевили Ивана, имевшего планы не только выйти к морю, но и вернуть России захваченные Литвой исконные русские земли. Это, безусловно, программировало конфликт Ивана с Литвой, а также и с Польшей. А страх перед неизбежным – перед возвратом Россией захваченного у неё, вёл к созданию Речи Посполитой. Польский Краков воспользовался тогда страхом литовского Вильно утратить русские владения… Но не могло ведь не быть и руководящих указаний тому же Сигизмунду II Августу из Ватикана.
После смерти Сигизмунда в общей ситуации изменилось мало что. Вначале на польский трон был избран католический принц Генрих де Валуа. Однако смерть в Париже его брата – короля Карла IX, сделала вакантным французский трон, и недолгий польский король Генрих бежал из Польши. После этого двойной польско-литовский трон занял Стефан Баторий. Лучшую кандидатуру для реализации антирусского плана подыскать тогда было трудно.
Баторий его и реализовал.
В 1584 году – через два года после замирения в Яме-Запольском и через год после Плюсского перемирия – Иван Грозный умер. А может быть, был и убит – отравлен.
После смерти Грозного Баторий готовил грандиозную войну против России при активном содействии Ватикана. Для этой цели новый папа Сикст V, несмотря на известную свою скупость, выделил через находившегося при Батории иезуита Поссевино 250 000 скудо. Впрочем, одному католическому богу и папе римскому известно, какая часть этих, весьма не скудных, скудо была извлечена из ватиканской казны, а какая передана Баторию через папу европейскими банкирами и негоциантами, заинтересованными в ослаблении русского царя и Русского государства. Однако в 1586 году умер и Баторий. Возможно, он был отравлен противниками новой войны – шляхта устала и от прошлой, а непосредственно польские аппетиты были удовлетворены в Яме-Запольском.
Подчеркну ещё раз: за спиной Батория стояла вся католическая и вообще владетельная и имущая Европа, а его противодействие ливонским усилиям России имело не только геополитический, но и цивилизационный антирусский смысл. Можно ещё раз подчеркнуть и то, что успех «ливонского» проекта Ивана Грозного выводил не только Россию в Европу, но и Европу в Россию… Вопреки создаваемому на Западе политическими недругами России образу, Иван IV Васильевич не страдал ксенофобией, то есть неприятием чужого. С другой стороны, представители широко начинавшего распространяться на Западе научного и прикладного знания вполне могли двинуться в Россию… Людей мысли и дела всегда привлекает новое, открывающее новые горизонты, и открыть вслед за Америкой Россию было бы соблазнительно для многих.
Собственно, примеры Фиораванти и Фрязина, строивших Московский Кремль в России Ивана III, как раз и показывают, что деятельные европейцы могли бы обрести в России Ивана IV вторую родину. И если бы не затянувшаяся Ливонская война, если бы не подлая политика «верхов» Европы, не узколобая княжеско-боярская оппозиция, не усиливающийся обскурантизм русских церковных иерархов, мы могли бы иметь совершенно иную позднюю Россию Ивана IV Грозного… Лично царь Иван к этому не просто был готов, но он к этому стремился!
В 1550 году немецкий металлург и минералог Георг Бауэр (Агрикола) из богемского города Яхимова закончил обширный труд «О горном деле», который в течение двух веков служил практическим пособием по технике горного дела и металлургии, причём Агрикола был осведомлён и о некоторых русских технологических приёмах. Бауэр скончался в 1555 году, однако у него были ученики, последователи, и не все из них были востребованы дома – как, собственно, и сам Агрикола… Зато они, эти европейцы-интеллектуалы, могли бы развернуться в России – если бы она, получив прямое сообщение с Европой, получила возможность сосредоточиться на мирном развитии.
В 1568 году фламандский картограф Меркатор впервые применил равноугольную цилиндрическую проекцию карты мира. В те же годы, когда шла Ливонская война, в Европе работал Джордано Бруно… Датский астроном Тихо Браге в 1576 году открыл обсерваторию на острове Вен. В год смерти Ивана Грозного Галилео Галилею исполнилось двадцать лет… Их мысли, их открытия, их имена пришли в Россию много позднее, а могли прийти в реальном масштабе времени.