— Когда так — не хули и его слуг. Коли он мудрый, стало быть, они ему надобны, не всуе он их держит и холит, а для пользы. Василь Григорьич — плохой человек, и обиды многие претерпел я от него, да токмо Бог с ним. Лишь бы царю верно служил.
— То-то и оно, што кривдою он служит. Воры они с братом и лгуны.
— Бог правду видит, да не скоро скажет. Я так думаю: худо им будет, накажет их Бог. Как ни хитри, а правды не перехитришь. Мы свое дело должны без кривды делать.
Алехин промолчал. Угрюмо глядел он на реку, где белели парусники и сновали лодки перевозчиков.
Вдоль берегов сквозь мглу тумана выделяются домики — коттеджи в два житья, покрытые красною черепицею. На крышах маленькие чердачки. Около дверей — палисадники. В домиках большие многоцветные итальянские окна. Кое-где большие, с башенками, мрачные, похожие на крепость каменные дома. Слышны крики рабочих, нагружающих на баркасы корабельные снасти.
День пасмурный, серый, неприветливый. Холодок забирался под одежду, вызывая озноб. Туман сгущался, полз ниже и принял желтоватый цвет. По реке громадные, какими-то воздушными призраками, медленно прошли военные корабли.
— Пойдем-ка домой, — сказал Андрей.
Алехин продолжал сидеть, пока Андрей не дотронулся до него.
— Ну, идем!.. Ладно. Парень ты хороший. Любо мне с тобой беседовать. От наших дьяков слова живого не услышишь. Изолгались, чувства человеческие потеряли… честолюбцы. Ладно. Идем… — поднялся со скамьи Алехин. — Смотрю я кругом на все — и чудно мне все как-то… Жизнь тут веселая… Суеты много… а не мог бы я тут жить… У нас смирнее, тише жизнь — есть много времени, чтоб помолиться, подумать о себе да о людях, попоститься, потосковать, а потом и повеселиться… пображничать. Э-эх-ма, люблю тебя, матушка Русь! — У Алехина на глазах навернулись слезы.
Обратный путь держали другой дорогой. Алехин сказал Андрею:
— Вчера меня один поляк, словно обухом по голове, своими словами ошарашил — князь Андрей Михайлович Курбский-де отъехал в Литву. Царь хотел казнить его, четвертовать за то, што он побит поляками под Невелем, а он бежал. Сказывал тот человек также, будто в Москве народ бунтует; на всех улицах виселицы… Царь и Малюта будто бежали куда-то из Москвы.
— Врет поляк, — сердито проговорил Андрей. — Не верю. В Антерпе тоже болтали, будто турецкий султан Москву сжег… будто и царь наш убит, а на деле вышло, что того и не было. Из Москвы в Антерпу приплыли купцы, сказывали: ничего того и нет… Изветы ворогов, Москва землю переживет, вот што!
— Да уж давно я слышу, будто Курбский передался на сторону Литвы… Поверить тому можно… С Колыметами дружбу он свел, а это плохой знак. Колымет ненадежен.
— Коли то правда, лучше бы князю тогда и на свет не родиться. Проклянет его народ на вековечные времена…
— Проклянут, да не в том дело! — вспыхнув от волнения, возразил Алехин. — Андрей Михайлович — умный и честный воевода… Так народ о нем думает. Его почитает вся Русь. Вот в чем дело.
— И я его любил, да после того, как он изменил, знать я его больше не хочу. Не наш он. И народ его разлюбит.
Алехин ничего не сказал, нахмурился; только когда стали подходить к дому, проговорил, тяжело вздохнув:
— Теперь Малюта доберется до всех, кто дружил с князем. Он расторопен в заплечных делах. Как пес, поди, обнюхивает и облизывает всех. — И, немного подумав, добавил: — Да и то сказать: и без Малюты нельзя… Э-эх, Господи! Вся жизнь на крови строится… Как злодей Каин убил Авеля, так и пошло с той поры.
Андрей с любопытством наблюдал за рыболовами, сидевшими на берегу Темзы с удочками. Неподвижные, серьезные, они со стороны казались неживыми. Тут и старики, и молодежь, и дети.
— Любимое занятие у них сидеть целыми днями над водой, — усмехнулся Алехин. — То ли дело таскать рыбу бреднем, как мы у себя на реке.
Дорогою повстречался Алехину знакомый человек, служивший писарем в «Московской компании». К нему обратился Алехин с просьбой проводить их к Лондонской башне[106], о которой приходилось Алехину много замечательного слышать от приезжавших в Москву моряков и купцов.
Договорились на следующее утро собраться всем вместе и совершить прогулку, чтобы осмотреть Внутренний и Внешний дворы этой прославленной в веках крепости.
Алехин с большою похвалой отзывался об этом англичанине, имя которого Генри Куртес.
— В той башне, — сказал Алехин, когда они снова остались одни, — сидело в заключении много людей королевского рода и вельмож, и даже сама нынешняя королева Елизавета… Много там казнили и уморили в казематах именитых бояр… А построена она четыре сотни лет назад…
Слушая рассказ Алехина, Андрей сказал:
— А ты Малюту порицаешь… Гляди, как тут! Королеву — и ту сажали в крепость… Не слыхал я што-то, чтобы у нас так-то… Да и башни-то у нас такой нет…
— Нет, так будет!.. Обожди, цари построят…
Алехин насмешливо посмотрел на Андрея.
Однажды Совин собрал купцов и объявил им, что по случаю происшедших между аглицкими и фламандскими купцами несогласий королева Елизавета повелела таможенным своим сборщикам наложить необычайную пошлину на ввозимые в Англию фламандские товары. Правительница фламандская отдала подобный же приказ у себя в государстве.
Совин потирал руки от удовольствия, поздравляя московских торговых людей.
— Пора, железо куй, поколе кипит! — сказал он.
— Оно так, ваше степенство, — с усмешкой отозвался Поспелов. — Торговля кого выручит, а кого и выучит.
— Секретарь «Московской компании» сегодня днем ожидает вас в своей Торговой палате.
Вздохнули купцы. Город аглицкий велик, а московскому гостю тесно, развернуться негде. Русский торг любит простор, а на кой ляд купцам Торговая палата? Были уж один раз в ней, когда высадились с кораблей. Были, послушали, что люди говорят на своем языке. Много кланялись. Алехин старался на русскую речь перекладывать аглицкие слова, а все равно ничего не поймешь. Одно ясно — московских людей здесь уважают, встречают с почетом.
Это пришлось по душе.
«Ну что ж! Сходим еще раз».
Когда купцы после обеда отправились в Сити[107], они увидели недалеко от дома Торговой палаты толпу народа.
Полюбопытствовали. Толкнули в спину Алехина, чтоб разузнал, в чем дело.
Оказалось, в Сити изволила жаловать сама королева Елизавета. С минуты на минуту она должна была прибыть к месту, где собрались для прощания с королевой аглицкие купцы, отплывавшие за океан в Новый Свет. Оттуда они должны привезти несметные богатства… С ними поплывет Гаукинс… Ему поручено грабить испанцев…
Послышались торжественные звуки медных воинских труб и грохот литавр.
Алехин прошептал: «Вон, вон, глядите!»
Из-за угла громадного здания на улицу тихим шагом выехали десять всадников с алебардами.
За ними на высоком белом коне, покрытом бархатной пурпурной попоной, сидя боком в роскошном золоченом седле, появилась и сама королева, стройная, величественная. На ней было богатое, пышное платье, на голове украшенная бриллиантами корона.
Словно из-под земли выскочили десятка два закованных в латы воинов, вооруженных копьями.
Купцы, уплывавшие за океан, выстроились у стремени венценосной всадницы. Они были одеты в длинные, широкие, черного цвета одежды. Тут же находился и Гаукинс.
Там, где ступали копыта королевского коня, купеческие слуги расстилали ковры.
Толпа обнажила головы. Сняли свои шапки и московские торговые люди. Стали следить, затаив дыхание, за тем, что будет дальше.
День был солнечный — слепила глаза пестрота многоцветных одежд, блеск драгоценных камней, сверкание оружия окружившей королеву свиты.
В толпе московских купцов появился главный агент «Московской компании» Вильям Барро, подошел к ним и сказал, что он постарается представить их своей королеве.
Струхнули было купцы, но Алехин их успокоил: королева доброжелательна к московским людям и царя Ивана Васильевича уважает. Когда так, оправили на себе одежду, расправили бороды, прошептали про себя молитву Господню. Приготовились.
— Куда же это они собрались? — спросил Алехина Поспелов. — В толк я не возьму.
— Земля новая объявилась позади окияна… туда и поплывут. Новая земля — так ее прозывают, Новый Свет!.. Там очень много золота, много богатств…
— Далече ли она отсюдова? — спросил Юрий Грек.
— Бог знает!.. Говорят, вдоль земли всей плыть надо, — ответил Алехин наобум.
Большее удивление вызвала у купцов смелость аглицких людей: неведомо куда люди плывут — знать, доходное дело! Зря не поплывут.
— Гляди, как красавица королева с ними ласково беседу ведет…
— Она к торговым людям милостива, — заметил Алехин, — купцы хвалят ее… Да и польза ей от того, и немалая.
Наконец, когда проводы были закончены, к Алехину подошел Вильям Барро, красный, взволнованный, и сказал: «Ее величество соизволила пожелать видеть московских гостей».
Двинулись робко, со смирением, низко поклонились королеве на ее приветливый кивок головы.
Она спросила о здоровье государя Ивана Васильевича и пожелала успеха московскому торгу.
Поспелов, выйдя вперед, благодарил королеву за гостеприимство и доброе слово о батюшке государе.
Но вот опять забили литавры, загудели трубы. Королева повернула своего коня. За нею двинулась и вся ее свита.
Вечером в дом, где остановились московские люди, приехал Вильям Барро. Он сообщил, что королева благословила «Московскую компанию» на отправку в Нарву новой флотилии торговых судов, и затем поздравил московских гостей с милостивым обхождением с ними королевы.
По просьбе купцов Алехин задал Вильяму Барро вопрос:
— Почему в Лондоне так шумно и весело, разве их вера не запрещает праздности, гусель гудения и лицедейства?
На это Вильям рассказал следующее.
Был такой суровый протестант, который осуждал лондонские нравы. Имя ему Кальвин. Жил он в Швейцарии. Когда доложили о том королеве, кот