Разоряя новгородцев, князь Иван не желал разорить Новгород. В его голове уже зрели планы широкого наступления в Прибалтике, которое должно было расчистить пути для приморской и заморской торговли русских купцов. Точкой опоры в этих замыслах, отчасти предвосхищавших мечты Петра Великого, должен был стать все тот же Новгород. Прежде всего следовало укрепить его военный потенциал. Этим великий князь занялся уже летом 1484 года. «Того же лета повелением великого князя Ивана Васильевича начаша здати (созидать. — Н. Б.) в Великом Новегороде град камен детинец по старой основе, на Софеискои стороне» (38, 163). Прежние укрепления Новгорода, возведенные еще во времена Ивана Калиты и знаменитого новгородского владыки Василия Калики (1331–1352), давно обветшали и к тому же были, вероятно, сильно повреждены московской артиллерией во время осады города зимой 1477/78 и зимой 1479/80 года. Новые стены представляли собой грозную цитадель. О завершении этого строительства летопись сообщает под 7000 годом: «Тое же осени (осень 1491 года. — Н. Б.) в Новегороде в Великом съвръшиша град камен детинец и мосты нарядиша» (31, 333). В 1502 году городские укрепления были дополнены деревянной стеной вокруг всего города.
В воскресенье 12 декабря 1484 года на новгородскую кафедру в Москве был поставлен новый владыка — архимандрит Чудова монастыря в московском Кремле Геннадий Гонзов. Это был опытный в дворцовых интригах, честолюбивый и властный иерарх. Подобно многим выдающимся деятелям того времени, он был жесток и не чужд корыстолюбия. Убежденный сторонник московского дела, новый владыка оказался и яростным защитником православия. С его приходом острая социально-политическая борьба в Новгороде приобрела и религиозный аспект: новый владыка начал непримиримую борьбу против еретиков, которые давно уже развернули здесь свою пропаганду. Геннадий занимал новгородскую кафедру до своей вынужденной отставки в июне 1504 года.
Следующий удар по Новгороду был нанесен в 6995 году (1 сентября 1486 — 31 августа 1487 года). «Того же лета князь великий перевел из Великаго Новагорода в Володимерь лучших гостей (купцов. — Н. Б.) новогородских пят-десят семей» (20, 219). Подробности этой акции не сообщаются.
Зимой 1487/88 года действия архиепископа Геннадия против еретиков совпали с новыми гонениями на недовольных московской администрацией в Новгороде. Еретиков схватили и увезли под стражей в Москву, где били кнутом на Торговой площади, а потом отправили обратно в Новгород. Тяжелее пришлось остальным пострадавшим. «Тое же зимы посла князь великий, и привели из Новагорода боле седми тысящ житих людей на Москву, занеже хотели убити Якова Захарича, наместника новгородцкого; и иных думцев (соучастников. — Н. Б.) много Яков пересече и перевешал» (30, 237). Цифры понесших наказание поражают воображение. Если учесть, что все население Новгорода составляло в ту пору 30–40 тысяч человек, можно только удивляться, что в городе после таких массовых «выводов» все еще оставалось какое-то население. Вместе с тем становится ясным, что речь идет вовсе не о заговоре (ибо трудно представить себе заговор, в котором участвуют 7 тысяч человек), а о своего рода «переселенческой политике», преследовавшей определенные социально-политические и экономические цели. Кроме того, под «новгородцами» московский летописец, возможно, подразумевал не только собственно новгородцев, но и жителей других городов Новгородской земли.
Новая волна переселений поднялась зимой 1489/90 года. (Возможно, правда, что летопиеь под 1489/90 годом дает в ином виде сообщение о репрессиях зимы 1487/88 года (81, 78).) Иван III распорядился вновь вывести из Новгорода неназванное количество зажиточных горожан («житьих людей») «обговору деля (из-за наговора. — Н. Б.), что наместники и волостели их продавали и кои на них продаж взыщут, ини боронятця (оправдываются. — Н. Б.) тем, что, рекши, их думали убити. А князь великий москвич и иных городов людей посылает в Новгород на житие, а их (новгородцев. — Н. Б.) выводит по инным городом, а многих пересечи велел на Москве, что думали Юрья Захарьича убити» (30, 237).
Массовые переселения людей вели к полному искоренению новгородского образа жизни и прежней системы земельной собственности.
В 1499–1500 годах «поймал князь великой в Новегороде вотчины церковные, и роздал детем боярским в поместье, монастырьские и церковные, по благословению Симона митрополита» (41, 252). Эта решительная акция явилась частью того наступления на церковное землевладение, которое Иван III предпринял в последние годы своего правления. Несомненно, она сопровождалась новой волной переселений. Проводимая в эти годы новая перепись земель в Новгороде «должна была подвести итог земельной реформе» (81, 79).
Трудно представить себе ту вакханалию жестокости, произвола и мздоимства, которая царила тогда в отданном на откуп московским наместникам Новгороде…
Совершенно ясно, что большинство казненных, заточенных и высланных новгородцев страдали безвинно. Новгородская «крамола» (подлинные масштабы которой многократно преувеличены московскими летописцами) была лишь поводом для задуманного Иваном III «великого перелома» в поземельных отношениях. Главной целью Государя было принудительное насаждение поместного землевладения. В отличие от вотчин (наследственной крупной земельной собственности), поместья носили условный характер и давались временно, на условиях службы верховному собственнику земли — великому князю Московскому. Обладатель поместья жил за счет поборов и платежей своих крестьян. Размеры поместий как правило не превышали «прожиточного минимума». Доходы помещика должны были обеспечить ему возможность исправно нести военную службу, то есть каждую весну являться на смотр «людно, конно и оружно»: имея при себе несколько слуг, верховых лошадей, определенный набор доспехов и оружия. Прошедшие смотр дворяне направлялись в полки, где находились все лето и начало осени. На зиму помещики возвращались по домам. Никакого регулярного жалованья за свою службу они не получали. Поместье и было особой формой жалованья для этой категории воинов, а также всякого рода мелких служилых людей.
Быстрое развитие поместного землевладения позволяло Ивану III увеличить армию, сделать ее более дисциплинированной и боеспособной. Прежняя система комплектации войска из самых разнородных элементов (княжеских дружин, боярских полков, городских ополчений) порождала анархию и неразбериху. Наряду с широким использованием отрядов служилых татарских «царевичей» создание дворянской конницы открывало путь к немыслимым доселе военным предприятиям.
Существовал и политический аспект поместной системы. Получая свои поместья от верховной власти, дворяне становились ее естественными приверженцами. Их политические симпатии неизменно были на стороне «кормильца» — великого князя. Сама незначительность их поместья, его условный характер воспитывали их в духе смирения и послушания. Вместе с тем они с удовлетворением воспринимали любые расправы Государя с вотчинниками-боярами, богатство и гордость которых вызывали у бедных дворян понятное негодование. Короче говоря, дворяне во многом напоминали те плоские и укладистые кирпичи, из которых итальянец Аристотель Фиораванти изготовил прочные своды московского Успенского собора.
Главным препятствием на пути распространения поместного землевладения было отсутствие свободных земель, населенных крестьянами и пригодных для раздачи в качестве поместий. Несмотря на огромную территорию, которую занимала Московская Русь, общая площадь пашенных угодий оставалась весьма незначительной. Ее расширению препятствовали самые различные факторы: обилие лесов и болот, низкое качество почвы и суровый климат на севере и в центре страны, постоянная опасность татарских набегов в южных районах, наконец — низкая плотность населения, «съедаемого» постоянными неурожаями, войнами, усобицами и эпидемиями. Все области, имевшие значительное население и развитое земледелие, давно уже были обращены в вотчины князей, бояр и церкви. Существовал и обширный массив «черных» земель, жители которых платили подати непосредственно государству в лице великого князя. Раздавать эти земли в качестве поместий Государь не хотел, так как в этом случае пострадали бы интересы казны, а в конечном счете — и его собственные.
В итоге для развития поместного землевладения необходимо было либо отвоевать пригодные для раздачи в поместья земли у соседних государств и поменять в них весь состав правящего класса, заменив «чужих» на «своих», — либо под предлогом «крамолы» конфисковать вотчины у некоторой части великорусской аристократии, а затем раздробить их на поместья и раздать дворянам. Первый путь, с точки зрения внутренних отношений, был более спокойным. Иван III сделал целый ряд шагов по этому пути. Однако военный потенциал Московской Руси пока еще не позволял добиться быстрого и однозначного успеха, а затяжные войны с сомнительным результатом пагубно сказывались на экономике страны.
Второй путь не требовал такого напряжения сил, как внешние войны. Но здесь нельзя было обойтись без развитого репрессивного аппарата, без риска гражданской войны. К тому же аристократия Северо-Восточной Руси представляла своего рода клубок тесно переплетенных родственных и дружеских связей. Репрессии против одного клана вызвали бы возмущение многих других. А там недалеко уже было и до дворцового переворота в пользу всегда готовых вступить в игру младших отпрысков правящего дома. И все же Иван III не мог упустить этой соблазнительной, хотя и рискованной возможности. Острая потребность в свободных землях для раздачи в поместья толкала его на этот путь.
Просчитывая возможные варианты гонений на аристократию, князь Иван естественным образом остановил свой выбор на Новгороде. Новгородское общество в генеалогическом отношении было довольно слабо связано с боярскими кланами Северо-Восточной Руси. Оно раздиралось внутренними противоречиями, которые Иван умело разжигал. В «Низовскои земле» новгородцев издавна недолюбливали: завидовали их достатку, возмущались их самоуверенностью и развитым чувством собственного достоинства. К тому же те новгородцы, которых знали в средней Руси, были в основном люди торговые, наделенные всеми пороками этого рода людей.