Под 1257 г. летописи сообщают о проведении ордынцами переписи податного населения на Руси: «Тое же зимы бысть число и изочтоша всю землю Русьскую, только не чтоша, кто служит оу церкви»[337]. Поскольку из контекста летописного известия вытекает, что дань платило всё, за малым исключением, население, а числяки, судя по княжеским грамотам, составляли лишь незначительную часть податного населения, то версию об уплате дани только числяками следует отвергнуть. Между тем сама этимология слова «числяки» говорит за то, что они определенным образом были связаны со сбором ордынской дани. Л. В. Черепнин верно подметил, что по духовным и договорным грамотам московских князей числяки и ордынцы были очень близки по своему правовому положению[338]. Это могло произойти только на основе близких по роду деятельности занятий этих двух категорий тяглого населения.
Те же грамоты содержат свидетельства, что сбором дани занимались княжеские данщики. Но эти указания не входят в противоречие с нашим предположением. Данщики являлись специально уполномоченными лицами — администраторами княжеской власти, а всю черновую и трудоемкую работу по приемке и перевозке дани в Москву исполняли зависимые податные люди, именовавшиеся числяками. Это подтверждает и повторяющееся во многих договорных грамотах требование о единой политике всех князей-совладельцев по отношению к этой категории тяглого населения: «а численных людей блюсти с одиного»[339].
Говоря об управлении князьями-совладельцами своими владениями, важно подчеркнуть, что один из князей-совладельцев всегда обязательно признавался «великим» по отношению к своим совладельцам. Это диктовалось необходимостью единоначалия в делах управления, обороны княжества, решении других вопросов.
Подводя итоги, необходимо констатировать следующее: согласно завещаниям Ивана Калиты Москва с ближайшей округой делилась на «трети», представлявшие собой определенную территорию, подведомственную одному из князей-совладельцев Москвы. В их общей совместной собственности оставалась городская крепость, а также некоторые категории тяглого населения, выполнявшие некоторые общекняжеские функции, в том числе задействованные в сборе и отправке в Орду дани. Подобная ситуация совместного владения была характерна и для других русских городов и княжеств этого времени.
Особый интерес для нас представляет вопрос: когда в Москве зародилась система совместного владения? Известно, что русское земельное законодательство вплоть до эпохи Петра I четко разделяло родовые и благоприобретенные земли. Если относительно последних владелец был волен — кому завещать, продать или подарить, то на отчуждение родовой собственности существовала масса ограничений: в частности, сородичи могли потребовать выкупа родовых владений. Поэтому вполне оправданным будет предположение, что Иван Калита в своих духовных грамотах оставлял в общей собственности наследников то ядро земель, которое составляло первоначальную территорию Московского княжества, а отдавал им в личное владение сравнительно недавно приобретенные земли (непосредственно им, старшим братом и отцом). С учетом этого перед исследователем открывается уникальная возможность выяснить первые этапы складывания территории Московского княжества.
Вполне вероятно, что совместное владение в Москве появилось уже на раннем этапе ее истории и было связано с событиями начала XIII в. в Северо-Восточной Руси, когда после смерти Всеволода Большое Гнездо разгорелась усобица его сыновей.
Лаврентьевская летопись, в основе известий которой за вторую половину XII–XIII в. лежит владимирское великокняжеское летописание, говорит о ее причинах под 1217 г. крайне уклончиво: «оканьныи дьяволъ въздвиже некую котору злу межи князи сыны Всеволожи Костянтином и Юргемъ и Ярославом»[340].
Никоновская летопись, созданная в XVI в., когда события трехсотлетней давности уже потеряли свою злободневность, раскрывает реальные причины смуты. Под 1212 г. она сообщает, что Всеволод, почувствовав приближение смерти, послал в Ростов за своим старшим сыном Константином с тем, чтобы посадить его на великом княжении во Владимире, а принадлежавший тому Ростов отдать следующему сыну Юрию. Однако тот не захотел терять Ростов и потребовал от отца, чтобы тот оставил ему в дополнение к Владимиру и Ростов. Но это нарушало издавна заведенный порядок старшинства княжеских столов, и Всеволод отказал своему старшему сыну. В итоге Всеволод отдал Владимир Юрию, а рассерженный Константин стал готовиться к столкновению с братьями[341].
Подобно тому, как в предыдущем поколении Андрей Боголюбский отказался покинуть Северо-Восточную Русь, причиной отказа Константина оставить Ростов и переехать во Владимир стало нежелание расстаться со своими владениями, в которые было вложено так много собственных средств и усилий.
Предвидя столкновение своих сыновей, Всеволод Большое Гнездо предпринял определенные меры. Историки, описывавшие последовавшую усобицу, обращали особое внимание на активное сотрудничество Юрия и Ярослава Всеволодовичей, но так и не дали ему четкого объяснения. Между тем его поясняет одна деталь, ускользающая от внимания исследователей.
Рис. 57. Великий князь Константин Всеволодович. Фреска в Архангельском соборе Московского Кремля
Выше, говоря о делении Московского уезда при проведении писцовых описаний XVI–XVII вв. на отдельные части, как анахронизме ранее существовавшей в Москве системы совместного владения, мы отмечали наблюдение Ю. В. Готье, что подобная ситуация была характерна и для других уездов Северо-Восточной Руси (в частности, Владимирского и Костромского). Так, Владимирский уезд в 1554/55 г. описывался князем Андреем Бабичевым и одновременно Андреем Васильевичем Лодыгиным, Василием Михайловичем Гиреевым, подьячими Василием Григорьевым сыном Станиславля и Нечаем Рязановым. В 1568/69 г. видим также две бригады владимирских писцов: князя Григория Васильевича Звенигородского и Ивана Огарева, а также Андрея Ивановича Мятлева и Тимофея Михайловича Судакова. В 1559/60–1561/62 гг. одну половину Костромского уезда описывали князь Андрей Дмитриевич Дашков, Андрей Васильев сын Тимофеевича Безносова, подьячие Нечай Андреев сын Шестакова, Щевель Григорьев сын, а другую половину того же уезда в те же годы Василий Иванович Наумов, Инай Иванович Ордынцев, подьячие Андрей Леонтьев сын Шулепникова и Ташлык Федоров сын Теремицкого. В 1567/68–1568/69 гг. в Костромском уезде также действовали две бригады писцов: Курбата Андреевича Измайлова с подьячим Рудаком Толмачевым и Федора Ласкирева[342].
Мы видели, что подобное деление территории уезда при проведении писцовых описаний является показателем совместного владения. Отсюда делаем вывод, что Владимир с Костромой являлись совместным владением братьев Юрия и Ярослава Всеволодовичей.
Рис. 58. Ярослав Всеволодович. Миниатюра «Царского титулярника». 1672
В случае с Костромой имеется возможность определить границы частей, принадлежавших каждому из князей-совладельцев. В XVI–XVII вв. при проведении писцовых описаний Костромской уезд делился Волгой на две части: Заволжскую по левому берегу реки с центром в Костроме и на правобережную с центром в Нерехте. Из известия Переславского летописца при описании событий 1214 г. выясняется, что Заволжская часть принадлежала Юрию Всеволодовичу, а Нерехта — его брату Ярославу[343].
Что касается Москвы, то выяснить время возникновения в ней системы совместного владения позволяет разбор одного эпизода эпохи усобицы сыновей Всеволода Большое Гнездо. В XIX в. полагали, что по завещанию великого князя Москва досталась его младшему сыну Владимиру. В частности, М. Д. Хмыров (1830–1872) обратил внимание, что в Лаврентьевской летописи, под одним и тем же годом, читаются два известия: «Въ лето 6721 (1213)… Володимеръ сынъ Всеволожъ, великаго князя, еха въ Москву» и «идоста отъ Ростова къ Москве Гюрги (Юрий) съ Ярославомъ, и изведъ Гюрги изъ Москвы Володимера и посла и въ Рускыи (Южный. — Авт.) Переяславль на столъ на отчину свою»[344]. На основании этого им был сделан вывод, что по завещанию отца Москва досталась Владимиру. Но поскольку тот был сторонником старшего брата Константина, воевавшего против Юрия, он был удален последним в далекий Переяславль Южный на современной Украине[345]. И таким образом именно Владимир Всеволодович, хотя и на небольшой срок, был первым московским князем.
Рис. 59. Хмыров М. Д.
Позднее историкам стал известен Летописец Переславля Суздальского, в котором об этих событиях рассказывалось более подробно. Оказалось, что, согласно последней воле Всеволода Большое Гнездо, Владимиру достался Юрьев Польский. Однако княжить в этом городе он не захотел и самовольно занял Москву: «На ту же зиму Володимиръ Всеволодичь не хотя княжити въ Гюргеве, и бежа на Волокъ, а с Волока на Москву, и седе ту въ брата своего городе въ Гюргове». Очевидно, уже тогда Москва была богаче древнего Юрьева. В следующем 1214 г. Владимир во время княжеской междоусобицы выступил на стороне Константина и вместе «съ москвичи и съ дружиною своею» решил захватить соседний Дмитров. Переславский летописец сообщает подробности: «Слышавше же дмитровци, оже идетъ на них Владимиръ, и пожгоша сами все предградие, и затворишася. Владимиръ же приехавъ, не доспе имъ ничтоже, зане дмитровци крепко бияхутся з города. Тогда же хотешя и Владимира застрелити, и бежа от града съ полкомъ своимъ, убоявся брата своего Ярослава. Дмитровци же вышедше из города, избишя задъ дружины его. Владимиръ же гнавъ, седе на Москве… Гюргии поиде къ Москве на Володимира… и пришедъ, оседе Москву, свои ему городъ, и посла къ Володимиру в городъ, река: „Еди ко мне, не боися, азъ убо тебе не снемъ, ти мне еси братъ свои“. Володимиръ же послушавъ его, выеха къ нему. Гюргии же уладися с нимъ, яко поити ему на столъ въ Русьскыи Переяславль, на отчину свою. И поиде Гюргии къ Володимирю, а Володимиръ въ Русьскыи Переяславль и седе в немъ»