Между тем эта, абсолютно никем не оспаривавшаяся точка зрения при более детальном изучении источников оставляет много недоуменных вопросов и сомнений.
Очевидно, что у московского и рязанского князей уже и ранее были какие-то трения и разногласия, и рязанский князь заранее готовился к конфликту с Москвой, пригласив к себе татар, участвовавших в битве на его стороне. Еще больше недоумений возникает после знакомства с описанием этих же событий по Никоновской летописи. Данный источник довольно поздний, но в нем имеются по сравнению с другими летописями и оригинальные чтения, более нигде не встречающиеся: «Того же лета князь Данило Александровичь Московьский приходилъ ратью на Рязань, и бишася у града у Переславля, и князь велики Данило Александровичь Московьский одоле, и много бояръ и людей избилъ, а князя ихъ Констянтина Романовичя рязанскаго некоею хитростию ялъ, крамолою ихже бояръ рязанскихъ, и приведе его съ собою на Москву, и дръжа его у себя в нятьи, но въ брежении и въ чести всяцей, хотяше бо ся съ нимъ укрепити крестнымъ целованиемъ и отпустити его въ его отчину на великое княжение Рязанское»[368]. Здесь любопытны уточнения летописца о «крамоле» местных бояр, почетном плене Константина и намерении Даниила отпустить пленника обратно.
Интересны и другие наблюдения. Л. Л. Муравьева, исследуя летописание Северо-Восточной Руси XIII–XV вв., обратила внимание на то, что в тверском летописании сохранилось очень темное и неясное сведение о каких-то переговорах в 1305 г. сына Константина — Василия Рязанского со злейшим противником Москвы князем Михаилом Тверским, перед поездкой первого в Орду с жалобой на Юрия, державшего его отца в плену[369]. А. Г. Кузьмин (1928–2004), анализируя рязанские рукописи, нашел в них весьма загадочное и интересное утверждение, что Константин был «с Москвы отпущен паки на Рязань на его княжение»[370].
Рис. 64. Кузьмин А. Г.
Таким образом, уже по предварительному обзору летописных известий история присоединения Коломны к Московскому княжеству оказывается более сложной, чем это принято считать. Ключ к решению этой загадки отыскивается в завещаниях Ивана Калиты.
После упоминания в них Коломны следует перечисление коломенских волостей, среди которых называется волость Похряне. Далее идет перечень сел, в их числе указано «село на Северьсце в Похряньском оуезде». Все исследователи полностью согласны с тем, что волость Похряне — суть то же самое, что и «Похряньский оуезд». Но при этом практически все они прошли мимо лежащего на поверхности вопроса: почему в одном случае завещание упоминает эту административно-территориальную единицу в качестве волости, а в другом называет уездом?
Определенный свет на это обстоятельство проливают два летописных известия XV в. В 1408 г. на московскую службу выехал литовский князь Свидригайло. Для москвичей того времени выезд столь крупного вельможи был событием чрезвычайным, и поэтому летописец подробно излагает его детали, в частности, те доходы, которые получил литовский выходец на Руси: «князь же велики Василеи Дмитреевич приять его с честью и дасть ему град Володимерь со всеми волостьми и с пошлинами и съ селы и съ хлебомъ, тако же и Переславль, по тому же и Юрьев Польскы и Волок Ламъски и Ржеву и половину Коломны»[371]. Здесь внимание привлекает факт, что Свидригайло получил не всю Коломну, а только ее половину.
Почти через сорок лет, в 1448 г., московский летописец, описывая события междоусобной войны, помещает известие о Федоре Басенке, который, не желая служить Дмитрию Шемяке, бежал в Литву, по дороге разграбив «уезды Коломеньскые» (во множественном числе)[372].
Анализируя эти два сообщения, можно говорить, что Коломна, подобно Москве и другим русским городам, делилась в Средневековье на части, в данном случае — на половины, и находилась в совместном владении князей-совладельцев. Следует также предположить, что во время событий начала XIV в. к Москве был присоединена не вся Коломна, а только ее половина с соответствующей частью города. Другая же половина Коломны с прилегающей округой стала московским владением гораздо раньше, и таким образом к началу XIV в. этот город представлял собой совместное владение московских и рязанских князей. Одна из этих половин, судя по всему, присоединенная к Москве первой, и упоминается в духовной грамоте Ивана Калиты в виде анахронизма в качестве «Похряньского оуезда». Именно характером совместного владения, очевидно, следует объяснить ту «крамолу» рязанских бояр, о которой упоминал летописец.
Карта 9. Части Коломны по описаниям XVII в.
Чтобы подтвердить или опровергнуть наше предположение, необходимо выяснить время возникновения этих половин Коломны, хотя бы приблизительные их границы, причины утраты рязанскими князьями.
Следует предположить, что деление Коломны с округой на две половины было аналогично Москве. Город с окологородным Большим Микулиным станом, очевидно, находился в совместной собственности князей-совладельцев (этого требовали нужды обороны, суда и управы), но при этом каждый из них владел своей половиной Коломны. Подобное деление, судя по тому, что еще в середине XV в. упоминаются «коломенские уезды», было крайне устойчивым и в виде анахронизма дожило даже до конца XVIII в. Свидетельство этому находим в описании Коломны 1781 г., согласно которому город в это время разделялся «рекою Коломенкою на две главные части, Городскою и Запрудною называемые»[373].
Сложнее определить границы раздела между князьями-совладельцами остальной территории, «тянувшей» к Коломне. Применительно к Московскому уезду следы подобного раздела между тремя совладельцами обнаруживаются благодаря тому, что еще в XVII в. Московский уезд в виде пережитка при проведении писцовых описаний делился на три части, каждую из которых описывала особая группа писцов. Относительно Коломны этот метод не дает результатов, ибо уже первая из дошедших до наших дней коломенская писцовая книга 1570-х годов была составлена одной писцовой «бригадой».
Тем не менее все же имеются определенные указания, чтобы наметить границы коломенских «половин». Это становится возможным благодаря картографическим материалам С. Б. Веселовского и В. Н. Перцова. По ним выясняется, что пригородный Большой Микулин стан располагался в трех разбросанных частях. Одна из них находилась непосредственно около города, другая лежала севернее — по течению Москвы-реки, и, наконец, третья располагалась по Москве-реке уже на самом московском рубеже[374]. Вряд ли погрешим против истины, считая, что в более раннее время эти три обособленные части составляли единое целое. Позднее, с ростом народонаселения и, как следствие этого, возникновением новых волостей и станов прежде единая в географическом отношении территория пригородного стана разрывается, и в конце XVI в. писцовые книги фиксируют ее в составе трех обособленных частей. Источники дают определенные указания на этот процесс: одним из его проявлений можно считать возникновение коломенской волости Середокоротна, возникающей в очень небольшой промежуток между составлением первой и второй духовной грамот Ивана Калиты. Выясняется, что территория пригородного Большого Микулина стана шла вдоль Москвы-реки, начиная от Коломны вплоть до московского рубежа, и практически разрезала Коломенский уезд на две части, одна из которых лежала на левобережье Москвы-реки, а другая находилась на ее правом берегу. Столь необычная форма стана, находившегося в совместной собственности князей-совладельцев, объясняется весьма прозаически. Путь по Москве-реке имел для будущей российской столицы колоссальное значение — именно по нему осуществлялась ее связь с другими районами. Поэтому для московских князей было важно держать его под своим контролем.
Когда же рязанские князья утратили первую половину Коломны? Для решения этой проблемы необходимо выяснить, казалось бы, далекий от сути рассматриваемого дела вопрос: из какого княжеского рода происходила мать Александра Невского?
Карта 10. Коломенский удел Семена Гордого по духовной грамоте Ивана Калиты
Русские книжники с очень раннего времени интересовались личностью этого выдающегося полководца. Его младший современник, составитель жития, сообщал, что мать Александра Невского звали Феодосией и она была женой великого князя Ярослава Всеволодовича[375]. Не доверять этому известию нельзя. Между тем среди историков существуют разногласия: из какого княжеского рода она происходила и, более того, относительно количества браков князя Ярослава Всеволодовича.
Судя по летописи, Ярослав зимой 1206/07 г. в 16-летнем возрасте женился в первый раз на дочери половецкого хана Юрия Кончаковича[376]. Источники молчат о дальнейшей судьбе этого брака, рождении от него детей, и это позволяет думать, что он вскоре был прекращен.
В 1213 г. Ярослав женился вторым браком на Ростиславе, дочери торопецкого князя Мстислава Мстиславича Удатного, занимавшего тогда новгородский стол. Летописец Переславля Суздальского, фактически придворная летопись князя Ярослава Всеволодовича, по этому поводу поместил известие: «В лето 6722 (1213). Ведена бысть Ростислава из Новагорода, дщи Мьстиславля Мьстиславичя, за Ярослава, сына великого князя Всеволода, в Переяславль Суждальскыи»[377]. Вскоре, однако, последовали драматические события. Князь Мстислав по своей воле покинул новгородский стол, решив поискать счастья в Южной Руси. Перед отъездом из города он сказал новгородцам, что они «вольни в князех». Посоветовавшись, горожане решили отправить послов в Переславль просить себе князем зятя Мстислава — Ярослава. Тот согласился и в 1215 г. приехал в Новгород, торжественно встреченный архиепископом и всем населением. Но очень быстро эти отношения испортились и переросли в конфликт. Не описывая его в деталях, отметим, что Ярослав укрепился в Торжке. Новгородцы дважды пытались окончить дело миром, но все было тщетно. Тогда на арене вновь появился князь Мстислав. На свою сторону он привлек старшего брата Ярослава — Константина Ростовс