го подобным образом прощупать силы Москвы. Быстрота, с которой был восстановлен прежний статус-кво на западных рубежах Московского княжества, объяснялась не столько оперативной реакцией Юрия и его братьев, сколько тем, что в походе Даниловичей участвовал и другой совладелец Можайска — шурин Ивана Калиты князь Василий Александрович, которому соответствующая часть можайских владений досталась, вероятно, после того, как его отец Александр Глебович стал великим смоленским князем. Указание на это видим в рассказе Московского летописного свода конца XV в.: «Тое ж весны князь Юрьи Даниловичь з братиею своею ходи ко Можаиску, и можаиски князь, а князь Святославль изнима и приведе его на Москву»[527]. Составители более поздних Воскресенской и Симеоновской летописей не смогли выяснить, кто скрывался под определением можайского князя, и под их пером выражение «и можаиски князь» трансформировалось в более понятное, но не имеющее ничего общего с действительностью: «и Можаеск взял»[528]. Очевидно, именно это обстоятельство стало решающим для историков, в чьем представлении приобретение Можайска Москвой связалось с событиями 1303 г. Укажем, что Московский летописный свод конца XV в., опубликованный лишь в середине ХХ в., им был не известен.
Рис. 92. Женитьба Юрия Даниловича. Миниатюра из Лицевого летописного свода XVI в.
А. А. Горский, противореча сам себе (Можайск в 1303 г. уже являлся собственностью москвичей и брать его им не было нужды), попытался доказать, что чтение «и можаиски князь» является индивидуальной ошибкой Московского свода конца XV в., тогда как во всех летописях, содержащих известие о походе Юрия 1303 г., в том числе тех, которые имеют общие протографы с Московским сводом — кроме Воскресенской, это — Ермолинская и Типографская летописи, говорится: «и Можаеск взял»[529].
Не отрицая наличия общего протографа указанных летописей, следует обратить внимание на то, что летописи создавались в разных местах. Понятно, что их составители предпочитали более полно излагать события близких им регионов. Так, по предположению Б. М. Клосса, Ермолинская летопись была составлена при дворе великой княгини Марии Ярославны, переехавшей после 1462 г. жить в Ростов. Отсюда он отмечает внимание составителя летописи именно к Ростову и событиям на землях, входивших в Ростовскую епархию. Это происходило за счет того, что он сокращал известия о событиях в других районах Руси. В то же время общий протограф более полно отразился именно в Московском своде, который больше внимания уделяет именно московским событиям[530]. Типографская летопись также представляет ростовское летописание XV в.[531] Отсюда вполне понятно, почему именно в Московском своде конца XV в. видим уникальное чтение «и можаиски князь».
Проследим дальнейшую судьбу князя Василия Александровича. Выше уже говорилось, что владения шурина Ивана Калиты не ограничивались только землями в Можайске. Он имел владения и в Брянском княжестве. К сожалению, история Брянска XIV в. вследствие незначительного числа летописных известий изучена крайне недостаточно и требует отдельного специального исследования. Здесь же отметим лишь то, что, судя по тем отрывочным указаниям, что сохранили для нас летописи, Брянск в начале XIV в., подобно Москве и ряду других русских городов, делился на части и находился в совместном владении трех князей: Романа и Святослава Глебовичей и их племянника Василия Александровича.
Из имеющихся летописных рассказов о Брянске самым подробным является тот, в котором рисуется картина бурных событий в городе в 1309–1310 гг. Сообщается о жалобе брянчан князю Святославу Глебовичу на притеснения со стороны Василия и попытке его отца Александра Глебовича к примирению сторон. Но она оказалась неудачной, следствием чего стало изгнание князем Святославом племянника из Брянска. Василий отправился в Орду с жалобой на дядю, нашел там полное понимание и в следующем году подошел к городу с сильной ордынской ратью.
Предотвратить столкновение попытался митрополит Петр. В Брянске он был встречен князем Святославом Глебовичем с «многой честью», а на предложение иерарха: «поделися, сыну, с Васильем княжением, или отступися ему, а сам поиди прочь и не биися», тот отвечал решительным отказом. Уверенный в своем превосходстве, он задумал дать бой и вышел из города. Но в самый решающий момент сражения брянцы «стяги своя повергоша, а сами побегоша». Святославу отступать было некуда, вместе со своим «двором» он бился до последнего и пал в сече. Василий захватил Брянск, а митрополит, спасаясь от бесчинств ордынцев, затворился в церкви, где его не тронули[532].
Брянские события 1310 г. неоднократно пересказывались и анализировались историками, но без учета всей тогдашней политической обстановки и родственных связей московских князей. Крайне необычный приезд митрополита в Брянск, чтобы примирить двух далеко не самых главных русских князей, становится вполне объяснимым, если учитывать промосковскую ориентацию предстоятеля русской церкви и родство Василия с московским княжеским домом. Отсюда нетрудно понять и то, почему глава церкви занял позицию поддержки Василия и счел необходимым самому лично приехать в Брянск, чтобы поддержать последнего.
Под тем же 1310 г. Никоновская летопись сообщает, что «того же лета князь Василей Бряньский ходи с татары к Карачеву, и уби князя Святослава Мстиславичя Карачевскаго»[533]. К сожалению, внутриполитическая жизнь мелких русских княжеств в этот период остается для нас во многом неясной из-за скудости источников. Можно лишь предположить, что данное событие было каким-то образом связано с расширением московских владений в Звенигороде, о чем говорилось выше, и шурин Ивана Калиты играл в этом далеко не последнюю роль.
Рис. 93. Изгнание князем Святославом Глебовичем своего племянника Василия из Брянска. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.
Под 1313 г. Никоновская летопись сообщает о смерти князя Александра Глебовича и о том, что после него остались сыновья Василий и Иван[534]. А на следующий 1314 г. она же говорит очень глухо (без точной даты и указания обстоятельств) о кончине князя Василия Александровича[535]. Известие это очень редкое — московское летописание, которое должно было отметить факт смерти шурина Ивана Калиты, его не знает. Встречается оно лишь в Рогожском летописце и Тверском сборнике[536], откуда перешло в Никоновский свод, или, иными словами, восходит к первоначальному тверскому источнику. Основываясь на ряде доводов, которые будут приведены ниже, считаем его позднейшим домыслом, не имеющим ничего общего с действительностью.
Для этого следует обратиться к дальнейшим событиям. XIV в. стал временем широкой территориальной экспансии Литовского государства на западнорусские земли. Первыми с ней столкнулись волынские князья Андрей и Лев Юрьевичи, правнуки Даниила Галицкого. 9 августа 1316 г. они заключили с Тевтонским орденом договор о взаимной помощи против татар и других язычников, под которыми подразумевалась Литва, остававшаяся вплоть до последней четверти XIV в. последним языческим государством в Европе. Но договор не защитил братьев. В 1321 г. во время похода Гедимина на Волынь был убит князь Андрей, княживший во Владимире-Волынском, а в 1322 г. Гедимин разбил луцкого князя Льва, погибшего на поле битвы. О смерти обоих князей становится известным из письма 21 мая 1323 г. их дяди по материнской линии польского короля Владислава Локетка римскому папе. Польский король неслучайно информировал Рим, поскольку полагал, что «с гибелью двух последних русских князей из рода схизматиков» их земли, соседствующие с его владениями, теперь могут захватить татары.
Рис. 94. Гедимин на памятнике «1000-летие России» в Новгороде
Следующим шагом Гедимина стал захват Киева. Рассказ о нем имеется во многих западнорусских и литовских летописях, а его содержание можно свести к следующему. После захвата Галицко-Волынской земли новой целью Гедимин наметил Киев, где тогда княжил некий князь Станислав. Узнав о походе Гедимина, он соединил свои силы с войсками князей Олега Переяславского, Романа Брянского, Льва Луцкого. Их рати встретили Гедимина на реке Ирпени близ Киева. В бою Олег Переяславский и Лев Луцкий были убиты, а князь Станислав с Романом «в мале дружине… утекли» до Брянска. Гедимин осадил Киев, и после осады киевляне, не видя ни откуда помощи, вынуждены были сдаться победителю, который посадил здесь своего наместника. Киевского князя Станислава приютил у себя князь Иван Рязанский, выдавший за него дочь Ольгу, и после его кончины Станислав был великим рязанским князем[537]. В большинстве летописей этот рассказ дается без хронологической привязки, в других же приурочен к самому началу 20-х годов XIV в. В частности, «Хроника литовская и жмойтская» помещает рассказ о захвате Гедимином Киева под 1322 г.[538]
Те же события описал и польский историк XVI в. Матвей Стрыйковский. По сравнению с летописным изложением в его рассказ добавлены новые подробности: при сдаче Киева Гедимину во главе городской депутации находился митрополит; в числе киевских пригородов, подчинившихся литовскому князю, значился и Брянск[539].
Рис. 95. Гедимин вступает в Киев. Художник XIX в.