Карта 15. Удел Ульяны по духовной грамоте Ивана Калиты
Глава 8. Переславль и Владимирское великое княжение
Московский летописный свод конца XV в. под 1302 г. поместил следующее известие: «Преставися князь Иванъ Дмитриевичь в Переславли маия 15, бе же чад не имея, и дасть очину свою Переславль князю Данилу Александровичю Московскому, того бо паче всех любляша. Князь же Данило посла наместники своя на Переславль…». И далее под 1304 г. продолжает: «князь Иванъ Даниловичь пришедъ в Переславль седе на княжении. Тогда же прииде на него бояринъ княжь Михаиловъ [Михаила Ярославича Тверского. — Авт.] Акинфъ со тверичи, и бысть им бои крепокъ под Переславлемъ, и поможе богъ князю Иоанну, и убиенъ бысть ту Акинфъ и зять его Давыдов и много тверичь избиень бысть ту, а иных много на погони побиша, а дети Акинфовы, Иванъ да Федоръ, убегоша во Тверь»[603].
Большинство крупнейших исследователей русской истории полагало, что после этих событий Переславль-Залесский окончательно вошел в состав Московского княжества[604]. Однако В. О. Ключевский отметил, что этот город не упомянут в завещании Ивана Калиты[605]. Данный факт заставил последующих историков изменить точку зрения на вопрос о времени присоединения Переславля к Москве.
Рис. 100. Смерть Ивана Дмитриевича Переславского. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.
К примеру, авторы «Большой российской энциклопедии» полагают, что после смерти бездетного князя Ивана Дмитриевича Переславль в конце 1302 г. захватил Даниил Александрович Московский. После его смерти в начале марта 1303 г. Переславль смог удержать за собой его старший сын — новый московский князь Юрий Данилович. Между тем из Орды, вероятно, с ярлыком на Переславль вернулся великий владимирский князь Андрей Александрович. Осенью 1303 г. на собравшемся в Переславле княжеском съезде он вынужден был согласиться на сохранение этого города за Юрием, скорее всего, в качестве временного владения. Права московского князя были, по всей видимости, ограниченными (либо личное пожизненное владение, либо владение до смерти князя Андрея Александровича и появления его преемника на владимирском столе). В конце 1304 г. заменявший в Переславле уехавшего в Орду брата Иван Данилович Калита сумел отразить нападение тверских войск на Переславль, наголову разбив тверичей (командовавший ими боярин Акинф погиб в сражении). Однако в конце 1305 г. в результате похода на Москву ставший великим князем владимирским Михаил Ярославич сумел вернуть Переславль в состав владений владимирских великих князей, после чего Переславское княжество перестало существовать. Только с 1362 г. Переславль окончательно оказался под контролем московских князей[606].
Подобные взгляды среди современных историков возникли в результате концепции «расширения территории великого княжения», сформулированной В. А. Кучкиным. Суть ее трактуется как проявление права великого князя владимирского, как старшего в роде, на выморочные княжества. В ее основе лежат взгляды историко-юридической школы, высказанные еще в XIX в. К примеру, в 1303 г. умер, не оставив наследников, костромской князь Борис Андреевич. Полагают, что сразу после его кончины Кострома вернулась в состав великокняжеских земель. Это же касается оставшихся выморочными: Переславля, после смерти в 1302 г. князя Ивана Дмитриевича, Нижнего Новгорода после кончины князя Бориса Даниловича в 1320 г., Юрьева-Польского после гибели юрьевского князя Ивана Ярославича в смоленском походе 1339/40 г. По мысли исследователя, процесс территориального роста Владимирского великого княжества являлся «одним из существенных проявлений объективного центростремительного процесса на русском Северо-Востоке в то время»[607].
Но насколько эта теоретическая конструкция отвечает тогдашней реальности? Как известно, в XIV в. назначение того или иного князя на великокняжеский владимирский стол зависело от воли хана, выдававшего соответствующий ярлык. При этом следующим великим князем мог быть не сын предыдущего, а представитель другой ветви потомства Всеволода Большое Гнездо. По меткому замечанию С. М. Соловьева, «это значило бы обогащать других князей за свой счет»[608].
Чтобы разобраться в данной ситуации, необходимо вновь вернуться к духовным грамотам Ивана Калиты. Выше уже говорилось, что они практически идентичны, за некоторыми отличиями, главное из которых заключается в том, что во второй духовной грамоте Иван Калита перечисляет полтора десятка принадлежавших ему сел, находившихся за пределами собственно Московского княжества и лежавших уже на территории Владимирского великого княжения.
Схожесть этих двух текстов привела к тому, что долгое время их считали вариантами одного и того же завещания, составленными одновременно. Но позднее было доказано, что речь все же должна идти о двух разновременных завещаниях.
Это обстоятельство заставляет поднять вопрос о датировке духовных грамот Ивана Калиты. Исследователями они датировались чрезвычайно широко — с 1327 до 1341 г. Связано это с тем, что вплоть до середины XV в. на Руси не было принято ставить даты непосредственно на документах. Тем не менее в тексте грамот московского князя имеются указания, позволяющие их достаточно точно датировать.
В первой грамоте читаем: «А грамоту писалъ дьякъ князя великого Кострома»[609]. Так как титул великого князя Иван Калита получил в 1328 г., становится понятным, что завещание было написано после этого года.
Другим датирующим признаком является то, что обе грамоты были составлены московским князем перед поездкой в Орду: «се язъ, грешныи худыи рабъ божии Иванъ, пишу душевную грамоту, идя въ Ворду»[610]. Таковых поездок Ивана Калиты в качестве великого князя известно пять: в 1328, 1331, 1333, 1336 и 1339 гг. Поскольку великим князем Иван Калита стал после поездки в Орду в 1328 г., выясняется, что эта дата должна быть исключена. В тексте грамоты говорится о не названной по имени княгине «с меншими детьми». Под 1332 г. московский летописец поместил известие о кончине жены Ивана Калиты Елены: «В лето 6840. Преставися велика княгиня Елена Иванова в черницахъ и въ схиме, и положиша ю въ Спасе марта въ 1 день»[611]. Сопоставив эти факты, Н. М. Карамзин пришел к выводу, что первая духовная грамота Ивана Калиты была составлена «прежде Елениной кончины, но уже во времена Иоаннова великокняжения»[612], то есть подразумевалось, что перед поездкой в Орду в 1331 г.
Рис. 101. В. П. Верещагин. Русский князь в татарской ставке
С этим не согласился С. М. Соловьев, указавший, что в завещаниях Ивана Калиты под не названной по имени княгиней имеется в виду не Елена, а вторая жена Ивана Калиты Ульяна. Он обратил внимание на фразу завещания Ивана Калиты: «А что золото княгини моее Оленино, а то есмь дал дчери своей Фетинье». Понятно, что золотые украшения своей первой жены московский князь мог передать дочери от этого брака только после смерти Елены. Тем самым из числа возможных дат составления документа исключается 1331 г. Также оказалось, что в завещании сына Ивана Калиты — Ивана Красного упоминается некая княгиня Ульяна, владевшая по «душевной» грамоте его отца, то есть самого Ивана Калиты, волостями, среди которых названы Сурожик и Лучинское, а также в ее пользу шло осмничее. Сопоставив это указание с текстом духовных грамот Ивана Калиты, где указанные волости и пошлина отдавались не названной по имени княгине, историк пришел к выводу, что в завещаниях Ивана Калиты говорится о его второй жене Ульяне[613].
Позднее исследователи обратили внимание на известие Рогожского летописца о втором браке Ивана Калиты: «В лето 6840[1332]… Того же лета въ другое оженися князь великии Иванъ Даниловичь» (сообщение о смерти первой супруги московского князя он датирует предыдущим 6839 г.)[614]. Было также выяснено, что под «меншими детьми», упомянутыми в завещаниях Ивана Калиты, подразумеваются две его дочери от второго брака: Мария и Феодосия. Соответственно, первая духовная грамота московского князя могла быть составлена по меньшей мере через два года после его второй женитьбы, то есть после 1334 г. Поскольку две духовные грамоты Ивана Калиты разновременны (за это говорит несовпадение почерков писцов, некоторые мелкие отличия в орфографии, то, что приложенные к грамотам печати крепились разными шнурами: в первом случае — красным, во втором — голубым), В. А. Кучкин датировал их по двум оставшимся его поездкам в Орду: 1336 и 1339 гг.[615]
Предложенные В. А. Кучкиным датировки двух завещаний московского князя внешне выглядят весьма стройными и логичными. И все же, если обратить внимание на одно мелкое и, на первый взгляд, несущественное обстоятельство, появляются сомнения в их правильности.
Историк не пояснил, почему в первой духовной грамоте, в отличие от второй, не перечислены отдельные села, расположенные на территории Владимирского великого княжения. В свое время высказывалось мнение, что указанные во второй духовной грамоте села московский князь мог приобрести за промежуток времени, прошедший между составлением первого и второго завещаний. Оно могло бы выглядеть вполне обоснованным, поскольку Ивану Калите, занимавшему в то время великокняжеский стол, не составляло особого труда округлить свои владения. Однако этому противоречит вторая духовная грамота Ивана Калиты, где среди прочих упоминается «село Павловское, бабы нашее купля»