Вместе с тем историки не раз задавались вопросом: что же соединяло митрополита Петра с Иваном Калитой, обычным рядовым князем, занимавшим явно третьестепенное место в княжеской иерархии (после великого князя владимирского Михаила Ярославича Тверского и своего старшего брата Юрия)? Говорили о враждебности Михаила Тверского к Петру, когда после смерти митрополита Максима тверской князь выдвинул кандидатом в его преемники игумена Геронтия. Но, прибыв в Константинополь, тот обнаружил, что митрополитом «киевским и всея Руси» был уже избран Петр. При ближайшем рассмотрении эти доводы оказываются неубедительными. Как известно, митрополит Максим скончался 16 декабря 1305 г., а Петр был поставлен на кафедру спустя два с половиной года — летом 1308 г.[657] Как видим, времени на путь из Северо-Восточной Руси до Константинополя было более чем достаточно. К тому же Петр, как глава митрополии, не мог не стремиться наладить диалог с великим князем владимирским, каковым являлся Михаил Тверской. Другие полагали Петра, на тот момент игумена Ратского Спасо-Преображенского монастыря, ставленником Юрия Львовича Галицкого, игнорируя при этом тот очевидный факт, что основное местопребывание митрополита было в Северо-Восточной Руси, а не во владениях галицкого князя.
Рис. 108. Митрополит Петр. Икона XV в.
Ответ на интересующий нас вопрос находим в Густынской летописи, памятнике летописания XVII в. Свое название она получила по одному из списков, написанному в Густынском Троицком монастыре, построенном в 1600 г. на острове Густыня в верховье реки Удоя (в бывшем Прилуцком уезде Полтавской губернии). Сам памятник хронологически делится на две части, первая из которых близка по содержанию к Ипатьевской летописи, а вторая, охватывающая события 1300–1597 г., является самостоятельной и отличается краткостью. При этом автор на полях рукописи дает комментарии и ссылки на источники. Под 1305 г. Густынская летопись помещает уникальное, более не встречающееся нигде известие: «В то лето паки начат в Киеве княжити Иоанъ Даниловичъ Калита, вънукъ Ярослава»[658]. Калита упоминается данным памятником еще один раз, под 1322 г.: «В лето 6830. 132[]. Прийде из Орды Иванъ Даниловичъ, внукъ Александровъ, упросив себе у царя Турецкого великое княжение». При этом на левом поле было сделано уточнение: «Иван Данилович, князь Московский»[659]. Отсюда становятся понятны истоки дружбы митрополита Петра и Ивана Калиты: поскольку основные владения кафедры сосредотачивались в Киеве, где княжил Иван Калита, они волей-неволей должны были иметь хорошие отношения.
Рис. 109. Густынский Троицкий монастырь
Среди историков к этим известиям сложилось двойственное отношение. Относительно сообщения 1305 г. отмечалось, что Иван Калита был не внуком упомянутого князя Ярослава Всеволодовича (1190–1246), а его правнуком (от сына Ярослава — Александра Ярославича Невского). Хотя под 1322 г. автор летописи правильно назвал Ивана Калиту внуком Александра Невского, он вновь допустил ошибки. Прежде всего, московский князь не мог получить, вернувшись из Орды, великое княжение от «турецкого царя». Поэтому издатели 1843 г. исправили слово «турецкого» на «татарского»[660]. Неверна и дата получения Иваном Калитой великого княжения. По общерусским летописям это произошло в 1328 г.[661], то есть на шесть лет позже, чем указано в Густынской летописи. Ради справедливости заметим, что автор летописи, видимо, и сам сомневался в этой датировке. Поэтому после даты по счету лет от сотворения мира — 6830 — он написал только первые три цифры по счету лет от Рождества Христова, оставив для последней четвертой пустое место.
Необходимо отметить, что Густынская летопись содержит и другие хронологические ошибки за это время. Так, под 1304 г. она сообщает: «Преставися Андрей Александрович, князь Московский», смерть митрополита Максима относит к 1307 г., митрополита Петра — к 1324 г.[662] Согласно общерусским летописям, в 1303 г. скончался не Андрей Александрович Московский, а Даниил Александрович Московский; митрополит Максим умер в декабре 1305 г.; а Петр, как уже было сказано, — в декабре 1326 г.[663] Поэтому исследователи XIX в. посчитали Густынскую летопись источником крайне ненадежным, а известие о княжении Ивана Калиты в Киеве — позднейшим вымыслом.
Очевидно, такой же характер имеют и другие подобные известия Густынской летописи относительно Киева. Под 1243 г. она сообщает: «Ярослав, князь Московский, владеет Киевомъ. В лето 6751. 1243. Ярослав Всеволодич, Московский князь, пойде во Орду ко Батию, царю Татарскому, подъдавася ему и моли его, да не пленитъ более земле христианския. Он же обещася и постави его княземъ старейшим въсей Московъской земле и над Киевом. Ярославъ же возвратися въ Москву, а над Киевом постави воеводу своего Дмитра Еконовича»[664].
Под 1249 г. помещено другое сообщение: «В лето 6757. 1249. Сартакъ Батеевичъ, царь Татарский, даде Киевъ и Рускую землю Александру Ярославичу Киевъскому, вънуку Всеволода Московъского, а брату его Андрею Володымеръ и Московскую землю»[665]. Под 1263 г. Густынская летопись извещает о смерти Александра Невского: «В лето 6771. 1263. Преставися Александеръ Ярославичъ, великий князь Московский и Киевъский, пострижеся въ схиму»[666].
С какой целью в Густынскую летопись были включены эти известия? Поскольку она является памятником 70–80-х годов XVII в., то есть составленном после Переяславской рады 1653 г., подразумевалось, что эти вставки должны были подтвердить права русских царей на Киев, как наследников потомства Всеволода Большое Гнездо.
Рис. 110. Печать Александра Невского. Прорись. После 1236
Впрочем, вскоре в этой версии выяснились неувязки. Оказалось, что известия о принадлежности Киева в середине XIII в. князьям Северо-Восточной Руси содержатся не только в Густынской летописи, но и в общерусских сводах. Так, Ипатьевская летопись под 1245 г. сообщает, что Ярослав «обдержащоу Кыевъ Ярославоу бояриномъ своимъ Еиковичемъ Дмитромъ»[667]. Лаврентьевская летопись под 1249 г. поместила известие: «Тое же зимы. Приеха Олександр и Андреи от Кановичь и приказаша Олександрови Кыевъ и всю Русьскую землю, а Андреи седе в Володимери на столе»[668]. Как видим, даже в середине XIII в. Киев продолжал признаваться формальной столицей Руси.
Основоположник украинской историографии М. С. Грушевский (1866–1934) не смог отрицать указанные известия Ипатьевской и Лаврентьевской летописей относительно владельческой принадлежности Киева после Батыева нашествия. При этом он писал: «Любопытно, что северные источники не только не упоминают о том, чтобы в Киеве сидел кто-либо из северных князей, — они не дают за все время Александра и Ярослава († 1272 г.) и за последующий период решительно никаких указаний на какую-либо зависимость Киева от них — не упоминается ни о посылке наместников, ни о каких-либо сношениях с Киевом». Отсюда он сделал вывод: «Такое упорное молчание источников, которые в общем довольно подробно излагают относящееся к северным князьям, едва ли только случайность; оно делает сомнительным самый факт зависимости Киева от северных князей».
Рис. 111. Грушевский М. С.
Но как тогда быть с показаниями Густынской летописи? Ответ на этот вопрос для М. С. Грушевского очень прост: «Что касается до упомянутых свидетельств… то их легко объяснить домыслом составителя; найдя известие о подчинении Киева Александру, он предположил, что и в последующее время Киев оставался за ним, а затем перешел к его преемнику. Впрочем, говоря о вокняжении Ярослава Ярославича, составитель свода не упоминает о Киеве: „седе по нем (Александре) на княжении Московском Ярослав Ярославич“, и только говоря о кончине, называет его „литовским и киевским“; „киевский“, может быть, такая же обмолвка, … как и ниже под 1305 г.: „паки начат в Киеве княжити Иоанъ Данилович Калита“». В итоге, по мнению М. С. Грушевского, во второй половине XIII в. Киевщина не принадлежала ни северным, ни галицко-волынским князьям и здесь вообще не было своих князей[669].
В современной российской историографии сложилась несколько иная позиция. По мнению А. А. Горского, в 40-е годы XIII в. претензии на Киев выдвигали три наиболее могущественных русских князя: Даниил Романович Галицкий, Михаил Всеволодович Черниговский и Ярослав Всеволодович Владимирский. По источникам известно, что во время осады Киева Батыем городом управлял тысяцкий Даниила Романовича Дмитр. В следующем году в Киеве видим Михаила Черниговского, который возвратился из Венгрии. Правда, он жил не в самом разоренном городе, а «подъ Кыевомъ во острове». В 1243 г. Батый признает старейшим из русских князей Ярослава Всеволодовича и отдает ему Киев. Но Ярослав в Киеве не сидел, предпочитая находиться в Северо-Восточной Руси, а на юге держал своего наместника, которым являлся упоминаемый в 1245 г. его боярин Дмитр Ейкович. В 1246 г. «Кыевъ и всю Русьскую землю» получил его сын Александр Невский. Дальнейшая судьба Киева крайне скудно освещена источниками. Густынская летопись называет киевским князем брата и преемника Александра Ярослава Ярославича, но, по мнению А. А. Горского, «источник этот слишком поздний, чтобы можно было с доверием отнестись к его сообщению». Как результат, исследователь вообще не рассматривает достоверности княжения в Киеве Ивана Калиты.