[693]. Разумеется, это был экстраординарный сбор. Для сравнения отметим, что на рубеже XIV–XV вв. с Московского княжества собиралась дань от 5 до 7 тыс. рублей[694].
Проникновение новгородцев на арктические побережья фиксируется уже «Повестью временных лет» и относится к рубежу XI–XII вв. Под 1096 г. она помещает рассказ новгородца Гюряты Роговича, посылавшего своего отрока в Печору, где жили «люди, иже суть дань дающе Новугороду», откуда тот проник еще дальше — в Югру («Югра же людье есть языкъ немъ, и соседять с самоядью на полунощных странах»)[695].
Добраться в те времена до Печоры было крайне сложно: путь лежал исключительно по рекам, а водоразделы преодолевались волоками. Из Онежского озера поднимались вверх по реке Водле, откуда волоком выходили в Кену, приток Онеги. С востока к последней подходит река Емца, приток Северной Двины. В ее нижнем течении в Северную Двину впадает Пинега, делающая большую петлю. Для нас наибольший интерес представляет то, что в самой северной точке этой петли Пинега очень близко подходит к реке Кулой, впадающей в Мезенскую губу Белого моря. Здесь издавна существовал волок, на месте которого во второй половине 1920-х годов даже был построен судоходный канал длиной 6 км.
Но, выйдя в Мезенскую губу Белого моря, новгородцы опасались идти дальше «Дышючим» (или Дышащим) морем (именно так оно упоминается в «Сказании о погибели земли Русской», написанном вскоре после нашествия Батыя[696]). Первые землепроходцы, еще не дойдя до морского побережья, видимо, немало смутились духом, когда неведомая сила подхватила их суда и стремительно помчала с огромной скоростью вперед, поскольку ничего не знали о морских приливах и отливах, повторяющихся с четкой периодичностью дважды в сутки. Наибольшая их сила наблюдается именно в Мезенской губе, где разница между уровнем воды в прилив и отлив достигает 10 м. В устье Мезени отлив, подхватив лодку, мчит ее к морю, словно санки с горы, со скоростью более 20 км/ч. Еще более ощутима морская мощь в прилив, когда бегущий по течению реки пенистый вал воды достигает 8 м в высоту, а приливная волна докатывается до реки Пезы, впадающей в Мезень на 86-м км от устья. Поэтому далее на восток путь лежал по реке Пезе, откуда волоком попадали в Цильму, впадающую в Печору.
Карта 18. Русский Север XII–XIV вв.
Расположенный в устье последней Захарьин берег получил свое название явно от какого-то Захария, очевидно, человека достаточно видного и богатого, возможно, первым освоившим эти места. Осторожно можно предположить, что речь должна идти о новгородском боярине Захарии (Неревине), избранном в посадники в 1161 г. В определенной мере это подтверждается тем, что Захарий упоминается в берестяной грамоте № 724, где речь идет о конфликте 1169 г. новгородцев с Андреем Боголюбским по поводу сбора дани. Читаем в ней (в современном переводе): «От Саввы поклон братьям и дружине. Покинули меня люди; а надлежало им остаток дани собрать до осени, по первопутку послать и отбыть прочь. А Захарья, прислав (человека, через него) клятвенно заявил: „не давайте Савве ни единого песца с них собрать. (Я) сам за это отвечаю (или: (Он) сам за это взялся, то есть он самозванец)“. А со мною по этому поводу сразу вслед за тем не рассчитался и не побывал ни у вас, ни здесь. Поэтому я остался. Потом пришли смерды, от Андрея мужа приняли, и (его) люди отняли дань. А восемь (человек), что под началом Тудора, вырвались (или вышли из повиновения). Отнеситесь же с пониманием, братья, к нему, если там из-за этого приключится тягота ему и дружине его»[697].
Рис. 118. Берестяная грамота 724. Прорись
Из «Печорских актов» выясняется, что Печорским краем на протяжении более чем столетия — с середины XIII в. по конец XIV в. — последовательно владели не новгородцы, как это считается до сих пор, а великие князья: сначала Александр Невский, затем его сыновья Дмитрий Переславский и Андрей Городецкий, которых сменил Александр Тверской, после которого этими землями обладали представители московского княжеского дома: Иван Калита, Семен Гордый, Иван Красный, Дмитрий Донской.
Между тем начиная с середины XIII в. до нас дошли первые договорные грамоты Новгорода с великими князьями владимирскими, в которых Печора именуется новгородской волостью: «А се, княже, волости новгородьскыи… Пермь, Печора, Югра». Эта формулировка встречается во всех подобных договорах вплоть до самого конца новгородской независимости[698]. Впервые название «Печора» в перечне московских владений фиксируется лишь в духовной грамоте Ивана III 1504 г., то есть после присоединения Новгорода.
Чтобы объяснить данный парадокс, необходимо поднять вопрос: что представлял собой Новгород в это время? В отечественной литературе с давнего времени сложилось прочное убеждение, что Новгород являлся своего рода средневековой республикой. В качестве подтверждения приведем характерную в этом плане цитату современного российского историка И. Н. Данилевского: «Свой тип государственной власти сложился на Северо-Западе Руси. Здесь княжеская власть как самостоятельная политическая сила прекратила свое существование в результате событий 1136 г. (так называемой новгородской „революции“). 28 мая новгородцы посадили под арест своего князя — ставленника князя киевского, Всеволода Мстиславича, а затем изгнали его из города. С этого времени окончательно установился порядок выбирать новгородского князя, подобно всем прочим государственным должностям Новгорода Великого, на вече. Он стал частью городского административного аппарата. Теперь функции его ограничивались военными вопросами. Охраной правопорядка в городе занимался воевода, а вся полнота власти в периоды между вечевыми сходками сосредоточивалась в руках новгородских посадников и епископа (с 1165 г. — архиепископа). Сложные вопросы могли решаться и на так называемом смесном суде, в состав которого входили представители всех властных структур Новгорода. Такой тип государственного устройства может быть определен как феодальная республика, причем республика „боярская“, „аристократическая“»[699].
Однако в действительности дело обстояло несколько иначе. Сделаем достаточно большой экскурс в эпоху Ярослава Мудрого относительно тогдашнего статуса Новгорода в системе княжеских отношений на Руси.
Одной из спорных проблем истории Великого Новгорода является вопрос о времени возникновения пятин — частей, на которые делилась Новгородская земля. Одни исследователи полагали, что деление на пятины возникло в конце XV в., уже после ликвидации новгородской самостоятельности, когда московское правительство приступило к описанию доставшихся ему земель. Именно в составленных по этому поводу писцовых книгах 1490-х годов впервые фиксируются пятины. При этом за позднее происхождение пятин вроде бы говорил и факт, что в указанном источнике некоторые из «половин» пятин названы по именам писцов, описывавших их в конце XV в.
Другие историки склонялись к мнению, что пятинное деление Новгородской земли возникло еще во времена самостоятельного существования Новгорода. Свидетельства этому находим в «Записках о Московии» С. Герберштейна, «Описании Московии» А. Гваньини, житии Варлаама Важского. В данных источниках имеются упоминания о делении Новгородской земли в ранний период на пять частей. Однако все они были составлены в XVI в., то есть много позже эпохи новгородской независимости, и не могут рассматриваться в качестве абсолютно достоверных.
Была высказана и третья точка зрения: пятины существовали в эпоху самостоятельности Новгорода, но возникли далеко не с самого ее начала. Об этом свидетельствует тот факт, что некоторые погосты (а именно из них состояли пятины) относились сразу к двум пятинам. Тем самым со всей очевидностью устанавливается, что деление на погосты древнее пятинного. Была сделана попытка определить и время возникновения пятин. По мнению ряда исследователей, речь должна идти о XIV в., поскольку именно с этого времени в летописях начинают упоминаться все пять новгородских концов. Хотя этот вопрос привлекает внимание ученых около 200 лет, он до сих пор остается нерешенным. Виной тому — утрата новгородского государственного архива эпохи независимости[700].
Тем не менее у нас имеются основания для решения этой проблемы. Для этого обратимся к показаниям еще более ранних источников. «Повесть временных лет», сообщая под 882 г. о захвате Олегом Киева, в конце рассказа добавляет любопытную подробность, что Олег «устави варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на лето, мира деля, еже до смерти Ярославле даяше варягомъ»[701].
Как известно, Ярослав Мудрый скончался в 1054 г. Перед смертью князь составил завещание (по выражению того времени «ряд»), распределявшее княжеские столы между его сыновьями. Уже современниками «ряд Ярослава» признавался одним из важнейших документов Древней Руси. В период удельной раздробленности вплоть до монгольского нашествия именно к нему постоянно апеллировали многочисленные потомки Ярослава Владимировича, разбившиеся на два клана — Мономашичей и Ольговичей.
Рис. 119. Ярослав Мудрый. Реконструкция М. М. Герасимова
Завещание Ярослава Мудрого, к сожалению, дошло до нас только в пересказе летописца. Однако в нашем распоряжении имеется возможность выяснить основное содержание данного памятника. Под 1054 г. древнейшие сохранившиеся Лаврентьевская (XIV в.) и Ипатьевская (XV в.) летописи помещают известие о смерти князя и о том, что еще при