Рис. 20. А. М. Васнецов. Москва-городок и окрестности во второй половине XII в. 1929
При этом, работая над картиной, художник составлял план-карту изображаемой территории, где красной тушью отмечал строения, сохранившиеся до его времени, черной — здания, которые приходилось реконструировать по информации в источниках. К каждой работе делались не только эскизы, но и графический план с пояснительной запиской.
На картине А. М. Васнецова можно увидеть и некоторые из семи московских холмов. Легенда о них возникла на рубеже XV–XVI вв., появившись по аналогии с семью холмами Древнего Рима. Первым из них всегда считался Боровицкий, или Кремлевский, холм, обозначаемый колокольней Ивана Великого; вторым — Псковская горка (на улице Варварка); третьим — Таганский (или Швивая горка); четвертым — Ивановская горка (по современной улице Забелина, к северу от станции метро «Китай-город»); пятым — Тверской (на месте бывшего Страстного монастыря); шестым — Старо-Ваганьковский (на месте знаменитого Дома Пашкова); седьмым — Чертольский (на Волхонке).
Рис. 21. Семь холмов Москвы. Цифрами обозначены: 1. Боровицкий; 2. Псковская горка; 3. Таганский (Швивая горка); 4. Ивановская горка; 5. Тверской; 6. Старо-Ваганьковский; 7. Чертольский
Но город постоянно расширял свои границы, и уже с XIX в. московскими холмами стали считаться: Боровицкий, Сретенский, Тверской, Три горы за Пресней, Таганский, Лефортовский (Введенские горы), Воробьевы горы[27].
Судя по летописям, наиболее архаичной формой управления княжеством являлась система полюдья, заключавшаяся в более или менее регулярном объезде (два-три раза в год) князем вместе с дружиной подвластной ему области для сбора дани и других доходов, а также отправления правосудия. Княжеские объезды были приурочены, как правило, к большим церковным праздникам — Рождеству, Пасхе или Петрову дню (обычно за неделю и после указанных праздников). Как правило, князь останавливался в заранее определенных пунктах, получивших название станов (от значения слова «стан» в смысле — остановка). Вполне понятно, что станом позднее стала называться и территория вокруг стоянки князя, с которой собирались дань и доходы.
Места княжеских остановок иногда находились в каком-либо селе, но очень часто и вне селений, в зависимости от удобств для окрестных жителей и дальнейшего следования княжеской дружины, которая нередко передвигалась по рекам. Именно этим обстоятельством объясняется и то, что многие из подмосковных станов получили свои названия не от крупных сел, а от рек, в бассейне которых находилась территория того или иного стана: Горетов — от речки Горетовки, Пехорский — от речки Пехорки, Вяземский — от речки Вяземки и т. д.
Об этом же говорит и название основной административно-территориальной единицы в России вплоть до начала XX в. — уезд. Происхождение данного термина весьма прозрачно: оно восходит к слову «объезд».
Рис. 22. К. В. Лебедев. Полюдье. 1903
Выяснить маршруты подобных княжеских объездов позволяет изучение расположения погостов. В современном языке под этим словом подразумевают кладбище, обычно сельское, с небольшой церковью. Это неслучайно. Когда в семье крестьянина кто-то умирал, по обычаю его требовалось отпеть и похоронить. Но везти покойника в храм, который мог находиться за десятки верст, не было никакой возможности, и его погребали на местном кладбище, дожидаясь приезда во время полюдья вместе с князем священника. Для этих целей рядом с княжескими станами местным населением возводились небольшие деревянные церкви и часовни. Рядом с ними обычно возникали кладбища, на которых сопровождавший князя священник мог отслужить заупокойную службу. Помимо этого духовные лица исполняли другие церковные требы — крестили, исповедовали, венчали.
Конечно, многие погосты прекратили свое существование еще в древности, другие сменили прежние названия. Однако по имеющимся отдельным материалам все же можно установить, что, как правило, они располагались приблизительно в 20–25 километрах друг от друга, то есть примерно в половине дневного конного перехода.
Это неслучайно. Во время полюдья нередко возникала вероятность различного рода злоупотреблений: избыточного требования припасов для собиравших доходы, излишнего усердия при выколачивании недоимок или просто грабежа того, что плохо лежит. Поэтому с уже достаточно раннего времени власть, заинтересованная в поддержании нормального функционирования системы сбора доходов, вводила определенные барьеры. Судя по материалам уставных грамот XIV–XV вв., оговаривалось, что сборщики налогов не должны были брать с собой лишних лошадей, снабжать которых фуражом должны были крестьяне, а иногда, для того, чтобы быстрее выпроводить их из села, выдвигалось условие, что где они ночевали, там не должны были обедать и т. п.
В этой связи любопытно упомянуть о таком встречающемся в княжеских духовных и договорных грамотах термине, как «перевары» или «вари». Историки долго гадали о значении этого слова, полагая, что речь идет о местах варки крепких хмельных напитков из меда, давали другие объяснения.
Все встает на свои места, когда в завещании второго сына Ивана Калиты — Ивана Красного — 1359 г. читаем о праве князей «кони ставити по станамъ и по варямъ»[28]. Когда во время полюдья в малонаселенной местности княжеская дружина не успевала добраться до следующего стана, она вынуждена была останавливаться на ночевку и варить горячую пищу.
Данная система управления не была чисто русским явлением: ее проявления видим и на западноевропейском материале. При больших размерах малонаселенных княжеств подобные регулярные объезды были наиболее целесообразной формой управления, сбора дани, прокормления дружины, суда и управы.
До каких пор в Северо-Восточной Руси сохранялась подобная система управления, сказать точно довольно трудно. Судя по отдельным летописным указаниям, ее расцвет приходится именно на середину XII в., о чем говорит известный факт, что в 1154 г. во время полюдья на реке Яхроме на одном из подмосковных станов у князя Юрия Долгорукого родился сын Всеволод (позднее известный как Всеволод Большое Гнездо)[29]. При крещении он получил христианское имя Дмитрий — в честь великомученика Дмитрия Солунского, и по этому поводу здесь был основан город Дмитров.
Имеющиеся в нашем распоряжении грамоты XIV–XV столетий, то есть того времени, от которого мы имеем довольно много данных, в чистом виде ее уже не застают, хотя отдельные ее следы продолжают фиксироваться по-прежнему. Из нескольких жалованных грамот середины XV в. становится известным о существовании «проездного суда», когда виновных в тех или иных малозначительных преступлениях князь судил не в своем стольном городе, куда во время распутицы или морозов потерпевшим, свидетелям и другим участникам процесса добраться было довольно проблематично, а во время остановки на станах[30].
Рис. 23. Рождение Всеволода Большое Гнездо. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.
Одной из главных статей княжеских доходов являлись «кормы». Следует отметить их устойчивость во времени. Начиная со времен древнейшей «Русской правды», уставные грамоты, перечисляя доходы, шедшие в пользу князя, всегда перечисляют хлеб, мясо и другие съестные продукты вместе с сеном и овсом для лошадей. Это свидетельствует о том, что эти «кормы» были рассчитаны именно на разъезжающего человека. При этом предусматривалось, что этот разъезжающий человек не должен брать с собой лишних лошадей, а иногда выдвигалось условие, что где он ночевал, там не должен был обедать и т. п.
Все эти явления в XV в. являлись пережитками разлагавшихся старых форм управления. Огромные территории слабонаселенных земель не давали возможности князьям содержать постоянных администраторов на местах, и управлять княжествами целесообразнее было наездами.
Как видим, основные доходы князя складывались, главным образом, из различных сборов (в первую очередь, «кормов»), взимавшихся с населения во время объезда подвластной ему территории. Доходы от ведения своего личного хозяйства играли очень небольшую, практически незаметную роль. Разумеется, у князей в этот период имелись и их личные села. Но какой характер носило княжеское хозяйство в них? Судя по отдельным упоминаниям источников, оно сводилось главным образом к использованию природных богатств — рыбных и бобровых ловель, бортных угодий, изредка — соляных варниц. Земледелие в собственном смысле слова играло незначительную роль и было рассчитано не на сбыт, а на удовлетворение личных потребностей князя и его дружины. Хозяйство подобного типа можно было легко развернуть, оставить на долгое время без хозяйского присмотра и также легко свернуть, перенеся на новое место, забрав немногочисленный инвентарь и холопов[31].
Данной системе управления и хозяйствования полностью соответствовали тогдашняя система княжеской власти и изначальный «лествичный» характер наследования князьями своих владений, предусматривавший переход княжества от старшего брата к младшему. Вся территория княжества рассматривалась князьями как одно общее достояние всего их рода. Конечно, при этом территория княжества делилась на уделы, но каждый из князей рассматривал эту свою собственность лишь как временную, промежуточную ступеньку в его постоянном движении от «младшего», более бедного, к «старшему», более выгодному уделу.
Наследование определялось старшинством внутри рода. Со смертью старшего брата удел умершего переходил к его младшему брату, а прежний стол последнего занимал его более младший родич. После смерти братьев удел переходил к старшему племяннику, сыну старшего брата. Тем самым князья постоянно передвигались с одного княжеского стола на другой. В этом плане типична биография отца Александра Невского — Ярослава Всеволодовича. За свою жизнь он правил поочередно в Переяславле-Русском, Рязани, Переславле-Залесском, Новгороде, Киеве и Владимире (где был утвержден уже ханом Батыем в качестве «старейшего князя русского»). Каждая перемена княжеского стола означала, что князь передвигался на все более доходный стол. Подобная система была характерна для многих стран и уцелела до наших дней в Саудовской Аравии, где братья сменяют друг друга на королевском престоле.