Ну а до начала атаки, когда взовьётся в небо хоругвь кошевого, казаки, сняв шапки, молятся. Потом атаман крикнул знакомые слова:
— За работу, дитки, до брони!
И казаки ответили:
— За веру и Сечь!
И вот за работу взялись лучшие казацкие пластуны. Вгрызаясь в землю, как кроты, извиваясь, как змеи, заполозили они к вражеским сторожевикам.
Славно поработали пластуны. Теперь дело и за другими. А тут уж без шума не обошлось. Сладко спит бей в шатре. Но и до его ушей донёсся шум битвы. «Эти зверочеловеки рвутся в порт! — понял он и вскочил: — Не зря я послал туда столько воинов!» Но оттуда скачет всадник. Соскочив с коня, валится в ноги бея:
— Всемилостивый! — не поднимая головы, произносит: — Вели ещё направить туда воинов.
Заскрипел зубами бей.
— Собака! — заорал он и выхватил саблю.
Занеся её над всадником, вдруг остановился. «А он при чём!» — подумал бей и опустил руку. На западных воротах всё спокойно. С восточных снимать нельзя. И он снял с западных.
Как только со стены увидели, что задуманное удалось, так и раздался mac кошевого. Призвал Андрей к бою и донцов. Рядом стоявший Роберт, выхватывая саблю, заорал:
— Бей сарацин!
И рубка началась. Многих вырезали пластуны. Но разве всех можно! Много, ой много их ещё осталось. Они, как муравьи, липли к казаку. Рубит басурман Андрей, едва успевая поворачиваться. Рядом, не уступая атаману, бьются Митяй, Захар, новичок. Его ещё не успели принять в казаки. Но видя, как он бьётся, не надо будет спрашивать, владеет ли он саблей, отважен ли в бою. Вот хитрый сарацин сзади прыгает на спину атамана, занеся нож. Но опережает его Роберт. И разваленный сарацин валится на землю.
А вот и Роберт в опасности. Свистит над его головой кривая сарацинская сабля. Да Митяй успевает отбить её, а Захар прикончить ловкого сарацина. А там Савва орудует котичем, машет им, что ветряная мельница. Снопами ложатся сарацины от его ударов. А кто пытался убежать, крючком его доставал. Не уступал донцам и кошевой. Старый рубака знает дело. Ну а какой казак не хочет заслужить похвалы кошевого. Настанет и мир. Как сладко прозвучат в кабаке потом слова кошевого.
Бьётся казачество не на жизнь, а насмерть. Но весело, с прибаутками. А если доводилось и умирать, смерть никого не страшила! И разве мог кто устоять против такой силы! Дрогнули сарацины, открывая путь к спасению ненавистному ворогу. Но недаром все знали бея ещё и как провидца. Оставил он конницу в запасе. И умно оценил сложившуюся ситуацию. Те, кто наступал на порт, вдруг отошли к городу, а здесь... «О! Аллах! Да как же я не додумался раньше! Там, в том знакомом мне заливчике, спрятали свои корабли эти странные пришельцы. Нет! Я их не пущу туда!» — свирепел бей.
Радуется казак, видя, что прогон открыт для спасительного броска. Ещё один напряг, и они спасены! Но что это? Застонала, задрожала земля, словно ураган надвигался. То неслась сарацинская конница. Топот всё ближе. Нет, не успевает казак до спасительного затона. Сила сломит силу! Но силу можно задержать!
— Казаки! — раздался зычный голос Андрея.
Но чья-то рука легла на его плечо, не дав сказать. Он оглянулся — кошевой. Улыбается атаман.
— Здесь я решаю! — поднял он палец. — Ты, атаман, — он слегка ударил его в грудь, — доведёшь казаков до родной Сечи! Так, казаки?
Казаки в знак согласия сурово склонили головы. Кошевой выхватил саблю:
— Семи смертям не бывать, а одной не миновать! За други своя! — и бросился навстречу коннице.
На слом пошла горстка казаков. Как скала встал на пути Савва. Отчаянно рубился кошевой. Сдержали они сарацинов. Спаслись казаки! Попробуй теперь в море достань их. Рассвирепел бей. Жестоко приказал казнить тех, кто попал им в руки.
На высоком прибрежном холме устроил он казнь. Вот тащат под руки окровавленного кошевого. Голова его упала на грудь. А вот ведут, обвязав верёвками, два десятка сарацин Савву. Стоят вкопанные столбы. Около одного из них, готовое вспыхнуть, кострище. Привязывают казака к столбу. Кошевой с трудом поднимает голову. И таза его наливаются слезами радости. Плывут его казаки, плывут.
— Дай бог им хорошей дороги! Прощайте, друзеки! — шепчет он.
Вспыхивает огонь. Но не чует казак боли! Не покажет врагу он свою слабость.
Савву ждёт виселица. Но протестует казак, орёт:
— Хочу умереть на железной спице. Так умирал мой дед, так умирал мой отец!
Собрал силы кошевой и крикнул:
— Прощайте, друзеки!
Крик его перекрыл шум моря. Ни петля, ни топор палача не заставят казака заплакать. А вид гибнущего товарища и своё бессилие заставят.
— Прощай, батьку!
Только на следующий год, когда весна очистила Днепр ото льда, вернулись казаки из похода. Зиму они прожили у братьев-болгар, попросив у них пристанище. На Сечи уж не ждали их возвращения и говорили, что сгинули казаки на чужой земле. Сколько радости, слёз, объятий... Узнали и о гибели кошевого, Саввы и других, запели об их самопожертвовании, об их героизме. Слушала эти песни и детвора, и откладывалась в их сердцах гордость за своих предшественников, любовь к своей вере и крепости дружбы.
Родных так не провожают, как провожали днепровцы донцов. Клялись друг другу в вечном побратимстве, заверяли в дружбе и преданности. Провожали днепровцы друзеков-донцов аж до самого Белого города.
ГЛАВА 38
Степь была в расцвете красоты. Её изумрудный ковёр пестрел всеми цветами радуги. Неведомая рука постаралась от всей души.
— Друзеки! — воскликнул один из казаков Андрея. — Гляньте-ка! Красотища-то кака! Нет! Лучше нашей земли ничего нету.
Многие вторили ему и вдыхали воздух родной земли. Вот, наконец, меж холмов блеснула серебряная гладь долгожданного Дона.
— Дон! — глаза блестели от счастья.
Когда они оказались на земле, все повалились на колени, крестились и целовали родную землицу.
— Дома! — нёсся могучий крик над рекой. — Дома! Друзеки! Даже не верится.
Дон встретил своих посланцев с растерянной радостью и с каким-то едва уловимым оттенком печали. Это чувствовалось в их словах, взглядах и даже во внешнем виде коша. Казаки были удивлены, с каким дуваном вернулись посланцы. Такого не могли припомнить и старые казаки. Не помнили они, чтобы о подобном походе рассказывали их отцы и деды.
Оттенок печали выяснился, когда Андрей, утолив казачий интерес, сказал, что поторопится к атаману.
— Соскучился по Семёну, — произнёс он, намереваясь идти к его куреню.
— Не ходи, — сказал один из казаков каким-то печальным голосом.
Андрей вмиг почувствовал что-то неладное.
— Болеет? — с тревогой спросил Андрей.
Казак отрицательно покачал головой.
— Что! Что случилось? — подскочил к нему Андрей.
— Гм... погиб наш Семён.
— Погиб?!
— Погиб! — подтвердили другие.
— Как это случилось? — Андрей вцепился глазами в казака.
Тот отвернулся. Другие только махнули руками и стали расходиться. Андрей переглянулся с Митяем, Захаром, посмотрел на Роберта, словно искал у них объяснение. Роберт почувствовал, что какая-то беда ожидала Андрея и его людей.
— Друг мой, — сказал Роберт, положа руку ему на плечо, — вижу, что-то случилось.
— Да, — тяжело вздохнул Андрей, — погиб атаман.
— Хороший был атаман? — спросил Роберт.
Андрей только кивнул головой. Потом, спохватившись, поймал за локоть не успевшего уйти казака и спросил:
— Кто же сейчас атаманствует?
Казак посмотрел на него и отвернулся, бросив:
— Хист, — и пошёл за остальными.
— Хист?
Что-то внутри подсказывало, что не надо пока к нему ходить. Они пошли к себе в курень. Андрей показал Роберту лежак. Новый друг оглядел жильё, чему-то ухмыльнулся и, бросив чувал под лежак, вернулся к Андрею. Тот уже лёг, глаза его уставились вверх. Роберт осторожно присел рядом.
— А, это ты, — и отвернулся.
«Что это с ним?» — подумал Роберт и пошёл к другим друзьям. Митяй был старше Захара, и Роберт обратился к нему:
— Митяй, я вижу, как наш атаман переживает. Надо что-то придумать, чтобы увести от тяжёлых мыслей.
Митяй улыбнулся:
— Он не баба, а казак.
— Казак тоже человек, — запротестовал Роберт и предложил пойти в кабак.
— Ты прав, — согласился Митяй и махнул Захару рукой.
Втроём они подошли к Андрею:
— Атаман, — сказал Митяй, — хватить слюни распущать. Пошли в кабак, трошки развеемся. Да и с казаками посидим. Узнаем, чё к чему.
Наверное, последний довод сыграл главную роль. Андрей поднялся.
— Пошли.
В кабаке шёл «дым коромыслом». Прибывшие с похода казаки щедро угощали. Видать, они успели что-то рассказать, потому что вошедшего Андрея встречали как героя. Устроили ему и его друзьям почётное место в центре.
— Ну, рассказывайте! — потребовали казаки.
И пошёл долгий рассказ о ласковых и бурных морях, захвативших в свои объятия не одного казака. Их тут же помянули. Зашла очередь и о жарком южном солнце, о городе с каменными домами и узкими кривыми улицами, о богатом бейском дворце... Особенно все были в восторге от рассказа Митяя, как их атаман ходил в разведку.
— Здорово придумал! — в восторге заорали казаки.
— Не я, — сказал Андрей, — ён! — и показал на Роберта.
— А ты блестяще исполнил. Это гораздо труднее, — заявил Роберт.
Раздались голоса:
— Роберт — казак?
Кто-то крикнул:
— Казак!
— Нет, — вставил Роберт, — меня ещё не приняли.
— Так мы щас, — заорали казаки. — В Бога веруешь?
— Верую!
— И в Богородицу веруешь?
— Верую!
— А ну перекрестись!
Роберт крестится. Не то свечи тускло светили, не то вино слепило глаза, но не заметили они, что крестился он не справа налево, а наоборот А может, не придали значения. Главное: в Бога верует и признает Богородицу.
— А как он в бою был? — несётся чей-то дотошный голос.
— Как абрек!
— Казак! — орёт кабатчина.
Поднимаются чарки за принятого казака.