[354]. При этом в июле следующего года в наличии все еще имелось до 4 тысяч экземпляров[355].
Тем временем имя «дедушки Крылова» гремело независимо от него самого, а его тексты с каждым годом все явственнее превращались из украшения «большой» литературы в дидактический материал[356].
Еще со времен «Учебной книги российской словесности» Греча, выходившей в 1819–1822 годах, десятки басен Крылова включались в русские школьные хрестоматии[357]. Баснописец не препятствовал этому, но по мере того, как росли тиражи учебной литературы, число его маленьких читателей неуклонно стремилось к тому, чтобы превысить число взрослых. Теперь же на арену выходила совсем новая категория, предъявлявшая спрос на басни Крылова, – крестьянские дети. Для них в начале 1840‑х годов создавались специальные книги для чтения.
В феврале 1844 года во втором выпуске сборника «Сельское чтение» (цензурное разрешение от 15 января) вышла статья В. Ф. Одоевского «Кто такой дедушка Крылов?» с портретом баснописца. Из нее читатели, грамотные крестьяне и дети, посещающие сельские училища, узнавали, что это «уж человек пожилой и к тому очень умный» и что он
уж пятьдесят лет слишком книжки пишет и честный люд доброму поучает <…> умную шутку сшутить, чтобы людей доброму научить, не всякий умеет; на то Бог дает особое дарованье; вот таким-то дарованьем Бог дедушку Крылова благословил. Дедушка все поучает притчами: то о коне речь заведет, то об мухе, то невесть о чем, а ты смекай, что все то говорится об людях и о том, что промежду людей бывает[358].
Далее следовали пересказы и полные тексты трех «притч»: «Крестьянин в беде», «Совет Мышей» и «Лягушка и Вол». Здесь, правда, приключился конфуз: вместо крыловского «Совета Мышей» Одоевский пересказал, видимо, гораздо лучше ему известную басню Лафонтена Conseil tenu par les rats, совершенно другого содержания[359].
«Сельское чтение» распространялось в первую очередь по училищам, которые в это время массово создавались в селениях государственных крестьян под эгидой Министерства государственных имуществ[360]. Давал ли Крылов разрешение на перепечатку его сочинений издателям, Одоевскому и А. П. Заблоцкому-Десятовскому, видел ли он вышедшую книгу, мы не знаем. Но эта публикация в любом случае не только не могла повредить продаже «Басен в девяти книгах», но и служила к его вящей славе, увеличивая число будущих покупателей.
16Дом у Тучкова моста. – «Умно и расчетливо»
В отставке Крылов всерьез занялся обустройством своей жизни. Он стремился не просто к покою и комфорту, но и к тому, чтобы приобрести собственный дом. Его выбор остановился на владении наследников протоиерея Каменского во 2‑м квартале Петербургской части по Малой Никольской улице под № 487, напротив Князь-Владимирского собора, недалеко от Тучкова моста.
В начале 1840‑х годов эта отдаленная часть столицы была населена в основном бедными дворянами и чиновниками, а также мещанами и купцами 3‑й гильдии; они владели преимущественно мелкими участками и деревянными домами средней стоимостью около тысячи рублей серебром[361]. Крылов приобрел там одно из лучших домовладений – обширную усадьбу, где помимо каменного дома имелись флигели, служебные постройки и сад. Покупка обошлась ему в 17 914 рублей 27 4/7 копейки серебром[362] – более половины его накоплений.
Вскоре началась перестройка и отделка заново дома и флигелей. Услуги архитектора Георга Буятти, только начинавшего карьеру в Петербурге[363], вероятно, стоили относительно недорого, но все остальное требовало значительных расходов. По словам самого Крылова, его выручил некий купец, который из почтения к знаменитому русскому баснописцу сам взялся за ремонт и перестройку дома, используя лучшие материалы и выставляя за все работы «половинные» цены[364]. Скорее всего, речь идет о Василии Михайловиче Калгине – на тот момент самом богатом и известном жителе Петербургской стороны. Сорокасемилетний Калгин, биржевой маклер, торговавший льном и пенькой, был одним из наиболее уважаемых купцов города, не случайно он наряду с Крыловым запечатлен в коллективном портрете столичной элиты на картине Г. Г. Чернецова «Парад на Царицыном лугу» (1837). Кроме всего прочего, он был крупным домовладельцем и, прибегая к современному термину, девелопером, построившим несколько доходных домов в разных частях города. В одном из них, расположенном на углу Малой Никольской и Большого проспекта Петербургской стороны, он содержал больницу для бедных, которую заново отделал и оборудовал в мае 1843 года[365]. Сам он жил поблизости, на набережной реки Ждановки[366]. Возможно, именно Калгин, узнав, что в нескольких шагах от его больницы продается дом, обратил на него внимание Крылова. Ему не составило бы труда и привлечь надежного строительного подрядчика из тех, с кем он сам сотрудничал, и убедить его дать баснописцу хорошие скидки, и лично контролировать ход работ. Связующим звеном между ними, скорее всего, послужил Ростовцев, сам происходивший из купеческого сословия и имевший обширные связи в коммерческих кругах[367]. О том, насколько Крылов доверял Калгину, говорит тот факт, что этот человек станет одним из свидетелей при составлении его завещания.
Ил. 11. Чернецов Г. Г. Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6‑го октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге. 1833–1837. Фрагмент. В центре смотрит на зрителя В. М. Калгин.
Масштаб предпринятых работ впечатляет. Южная граница домовладения вдоль Малой Никольской улицы получала единое архитектурное оформление благодаря сооружению двух каменных ворот с калитками, примыкающих к главному дому, а сам дом – новый элегантный фасад с портиком из шести пилястр ионического ордера, увенчанным балюстрадой, и балкон с ажурной решеткой в бельэтаже. Крупное трехэтажное здание, размером с жилой дом Публичной библиотеки (по одиннадцать окон в каждом этаже по уличному фасаду), было непомерно велико для размещения одной семьи и, по-видимому, с самого начала рассматривалось как доходное владение. Два входа с улицы, которые можно видеть на этом чертеже, позволяют предположить, что оно отделывалось в расчете на сдачу внаем. Предыдущий владелец этой усадьбы, бывший настоятель Князь-Владимирского собора М. Б. Каменский, умерший в 1824‑м, с 1805 года содержал там пансион для мальчиков, позднее переименованный в частный институт[368]. Не исключено, что и Крылов имел в виду подобное использование. Во всяком случае, его зять и наследник Савельев в 1848 году на десять лет сдал главный дом и флигель в аренду Кузнецовскому женскому училищу[369]. Соседний участок еще с 1820‑х годов занимало женское Училище взаимного обучения по ланкастерской системе[370]; впоследствии оба владения будут объединены для размещения женского училища св. Елены, причем дом Крылова будет перестроен до неузнаваемости.
Ил. 12. Буятти Г. И. Проект фасада дома Крылова. 1844.
Ил. 13. Викерс А. Г. Вид на Князь-Владимирский собор с Малой Невы. 1833.
Ил. 14. План владения К. С. Савельева, наследника Крылова. 1851. С – главный дом. Косой штриховкой обозначены строения, возведенные уже после смерти баснописца.
Одновременно с реконструкцией главного дома Крылов за ним, на месте старых служб, строил два двухэтажных полукаменных флигеля. В одном из них он, очевидно, планировал поселиться сам. «Из этого дома вид обширный и прекрасный. Он рассказывал мне, что прямо из кабинета его будет балкон и крыльцо, ведущее в сад», – вспоминал Лобанов[371]. Здесь явно смешаны характеристики нескольких строений крыловской усадьбы. «Обширный и прекрасный» вид на Князь-Владимирский собор и Малую Неву, по-видимому, открывался с балкона и верхних этажей главного дома, тогда как наличие прямого выхода в сад из будущего кабинета баснописца указывает на флигель.
Почти рустикальные черты этой усадьбы (простор и тишина городской окраины, окна в сад, возможность при желании даже держать корову) заставляют вспомнить некоторые крыловские «причуды» времен службы в библиотеке: «эдем» из тропических растений, неожиданно наполнивший его комнаты и столь же быстро исчезнувший, любовь к голубям, которым он позволял свободно залетать в свои окна, прирученного воробья[372] – все эти несколько ироничные знаки близости к природе, столь желанной, но недостижимой в тогдашних условиях его жизни. И флигель, укрытый от суеты в сердцевине маленького городского поместья, приобретает символическое значение вожделенной тихой гавани, идеального пристанища старого поэта.
Однако Крылов не был бы Крыловым, если бы не совместил идиллию с прагматическим расчетом. Даже перевалив за семьдесят лет, он не утратил коммерческой хватки и выбрал сдачу недвижимости внаем как наиболее надежный вид ренты. И не ошибся – эти доходы еще долгое время обеспечивали безбедное существование его наследников.
Сам он увидеть воплощение своей мечты не успел. Проболев лишь несколько дней, он скончался 9 ноября 1844 года на съемной квартире в доме Блинова. Из оформленного через пять месяцев акта о введении К. С. Савельева в наследование явствует, что после баснописца, помимо движимого имущества стоимостью около 5000 рублей и усадьбы, остался еще капитал – 13 000 рублей серебром