Не желая, однако же, чтобы высокая и благодетельная мысль государя императора, изъявляющего таким образом свое особое покровительство российской словесности, могла быть оставленною без исполнения, я, с своей стороны, принимаю ныне надлежащие меры к тому, чтоб по подписке дан был обед Крылову 3‑го февраля в зале Благородного собрания.
О всех сих обстоятельствах будет мною доведено до сведения его императорского величества. Считаю между тем долгом предуведомить о сем и ваше сиятельство[482].
Отныне, подчеркивает Уваров, он будет действовать самостоятельно, не нуждаясь в помощи шефа жандармов.
К этому моменту была окончательно сформирована и официозная концепция юбилея Крылова как торжественной демонстрации «особого покровительства российской словесности», оказываемого верховной властью. Отсвет этого «особого покровительства», что немаловажно, падал и на самого Уварова как министра народного просвещения. Со своей стороны, он постарался елико возможно акцентировать свою роль посредника между литературой и властью. За считаные дни, остававшиеся до праздника, он успел составить рескрипт о награждении Крылова орденом св. Станислава 2‑й степени, продумать порядок его торжественного вручения, при содействии статс-секретаря А. С. Танеева получить подпись императора на грамоте с текстом рескрипта и, наконец, взять из Капитула сами орденские знаки[483].
29 января одновременно с грамотой Уваров подал Николаю I всеподданнейшую записку, в которой выдвигал свою версию событий, сильно отличающуюся от изложенной Бенкендорфом. Из этого документа государь должен был узнать, что шеф жандармов в силу небрежности и некомпетентности вовлек его в сомнительное предприятие, однако благодаря его, Уварова, вмешательству ситуация будет спасена.
Граф Бенкендорф сообщил мне высочайшее Вашего Императорского Величества повеление о представлении статского советника Крылова к знаку отличия к 3‑му будущего февраля, в который день совершится его пятидесятилетний литературный юбилей.
По собранным мною сведениям, оказывается, что мысль о праздновании Крылова [sic!] родилась частно между некоторыми литераторами, но что к сему досель никаких мер не было принято, что, сколько я мог узнать, ни вазы серебряной, ниже медали золотой никем к этому дню не заготовлено, и что наконец 2‑го февраля (не 3-го) минет Крылову 70 лет, а первому его напечатанному произведению 52 года.
Получив 25‑го сего месяца высочайшее повеление чрез графа Бенкендорфа, я озаботился устроить обед, который будет дан 2‑го февраля Крылову по подписке в зале Благородного собрания. Распорядителями назначены под председательством действительного тайного советника Оленина князь Вяземский, князь Одоевский, действительные статские советники: Плетнев и Карлгоф.
Статский советник Крылов имеет орден св. Владимира 3‑й степени. В порядке постепенности ему следует орден св. Станислава 2‑й степени.
Вследствие сего, поднося Вашему Величеству проект грамоты на сказанный орден, имею счастие присовокупить, что в случае утверждения оной я считал бы, с своей стороны, распорядиться так, что, приняв участие в обеденном столе, коим полагается почтить нашего знаменитого поэта, в самое время собрания лично вручить ему от имени Вашего Величества знаки орденские и грамоту. Я смею думать, что этим лестным и неожиданным знаком Монаршего внимания довершится радость почтенного старца и возвысится его торжество.
На грамоте полагаю выставить число 2‑е февраля, всеподданнейше испрашивая на все это всемилостивейшее разрешение Вашего Императорского Величества[484].
Николай наложил на уваровскую записку короткую резолюцию «Согласен», и с этого момента подготовка к празднованию невиданного юбилея вступила в финальную, самую напряженную стадию. Однако ни суета, ни ответственность, ни пристальное внимание начальства не могли заставить членов комитета забыть о том, что 29 января – особый день. Вяземский писал об этом А. Я. Булгакову:
Сегодня годовщина смерти Пушкина. Мы сейчас от панихиды, и бедный отец его был с нами. Между тем сегодня день рождения Жуковского, который нездоров. Между тем ко 2‑му февраля готовим пиршество Крылову для празднования рождения его и совершившегося пятидесятилетия его литературного поприща. Государь также заочно участвует в этом празднестве. Бездна хлопот нам, учредителям. Поздно схватились за дело, а нужно, чтобы поспело.
Вот наша радость и горе, смерть и жизнь сливаются в одну струю, и все уплывает, и все мы уплывем. Обнимаю[485].
О том, какую деятельность развил в это время комитет, вспоминала Е. А. Карлгоф:
Господа эти каждый день собирались у Оленина; князь Одоевский и мой муж приняли на себя все хлопоты и находились целые дни в разъездах. Я принимала живое участие во всех этих приготовлениях, помогала уговариваться с поваром, с кондитером, сообща сочиняли меню обеда. Разумеется, была стерляжья уха под именем Демьяновой Ухи и все, что можно было придумать тонкого, роскошного и вместе соответствующего гастрономическим вкусам Крылова[486].
Из сохранившейся переписки и других бумаг членов комитета[487] следует, что они распределили между собой сферы ответственности. Так, Оленин принял на себя составление общего сценария торжества; в его доме происходили совещания комитета и обсуждались тексты речей. Одоевский договаривался с капельмейстером Гвардейского корпуса Ф. Б. Гаазе об исполнении военным духовым оркестром и «певчими» подобранных им музыкальных отрывков[488], занимался поиском нот и отвечал за печатание необходимых материалов в Гуттенберговой типографии, содержателем которой был его свояк Б. А. Враский. Вяземский и Виельгорский сочиняли приветственные куплеты – первый слова, второй музыку. Меню обеда оформил Брюллов, но, вероятнее всего, не Карл, а его брат Александр – архитектор, художник и книжный иллюстратор, автор виньетки к альманаху «Новоселье»[489].
Ил. 20. Меню юбилейного обеда. Виньетка А. П. Брюллова (?). 1838.
Ил. 21. Крылов на рисунке А. П. Брюллова, изображающем обед в лавке Смирдина. 1832. Фрагмент; см. ил. 17.
Ил. 22. Крылов, опирающийся на льва. Фрагмент меню.
Комитет, судя по всему, не испытывал денежных затруднений. «Что до расходов – мы не скупимся», – заверял Одоевский Гаазе 1 февраля, настаивая на еще одной репетиции непосредственно в день праздника[490]. Вероятнее всего, некоторая экстренная сумма была выделена Уваровым и распоряжался ею Карлгоф как чиновник особых поручений.
При этом важнейшей задачей членов комитета было распространение билетов, чем занимались в особенности Одоевский[491] и Жуковский. «Билет на праздник стоил, помнится мне, 30 рублей ассигнациями, но желавших было так много, что невозможно было всех удовлетворить. Число билетов было ограничено и предоставлено преимущественно литераторам и артистам», – писала Е. А. Карлгоф[492].
Истинные же авторы идеи юбилея в это время пребывали в полной растерянности. По словам Греча, когда Кукольник узнал (очевидно, от знакомых в III отделении), что их инициатива одобрена государем, они со дня на день ожидали соответствующего официального уведомления. Но вместо этого обнаружили, что их замысел присвоен Уваровым, а подготовкой юбилея Крылова вовсю занимаются другие люди.
7Праздник 2 февраля 1838 года: гости, речи и лавровые венки
Как вспоминала Е. А. Карлгоф, организовать крыловский юбилей «успели в четыре дня»[493]. Из-за спешки многое делалось на живую нитку, в отличие от тщательно подготовленных праздников в честь медиков. Так, вместо неторопливого сбора средств в разных городах, который позволил бы аккумулировать значительную сумму[494], подписные листы были разосланы «ко всем литераторам, находящимся в Петербурге», лишь за несколько дней до праздника[495]. Сколько денег было собрано таким образом, неизвестно[496], но ни о дорогой вазе, ни о медали не могло быть и речи.
В то же время юбилей Крылова разительно отличался от предшествующих праздников такого рода тем, что организаторы составили и ко дню праздника напечатали брошюру – «Приветствия, говоренные Ивану Андреевичу Крылову в день его рождения и совершившегося пятидесятилетия его литературной деятельности, на обеде 2 февраля 1838 года в зале Благородного Собрания». Само по себе издание подобных книжечек было принято в практике юбилеев, но обычно они выходили post factum и содержали описание уже состоявшихся праздников. Брошюра же, посвященная юбилею Крылова, получила цензурное разрешение непосредственно в день торжества; таким образом, включенные в нее полные тексты приветствий были разрешены к печати еще до произнесения[497].
Гости, видимо, получали по экземпляру этой брошюры, где, помимо текстов основных речей и тостов, содержался общий сценарий праздника, а также перечень музыкальных произведений, которые должны были его сопровождать[498]. Оленин в шутку называл брошюру «нашим libretto»[499]