. Однако в субботу 12 февраля публикация появилась только у Краевского. «Инвалид» в этот день вообще не вышел, что случалось довольно редко. Возможно, Воейков, зная о том, откуда взялась в «Объяснении» цитата из Греча, предпочел не публиковать его, чтобы лишний раз не раздражать Жуковского, своего давнего покровителя.
На этом печатное выяснение отношений было прекращено – и, вероятно, не по воле его участников. Хотя Греч, а с ним и Булгарин, по-видимому, всерьез рассчитывали на поддержку Бенкендорфа, для III отделения в тот момент куда важнее было замять скандал. В связи с этим Греча вызвали к Дубельту, где ему пришлось давать письменные объяснения[586]. Одновременно, по соглашению Бенкендорфа с Уваровым[587], было свернуто освещение крыловского юбилея в газетах. Вероятно, именно поэтому не увидели света две подробные статьи, анонсированные одна «Литературными прибавлениями»[588], вторая – «Художественной газетой».
Вслед за тем острота ситуации быстро сошла на нет. Свидетельством этого стало появление в мартовском номере журнала «Сын Отечества», официальными редакторами которого были Греч и Булгарин, хроникальной заметки о 2 февраля. Ее автор (возможно, Полевой, который в это время редактировал журнал) ухитрился не упомянуть ни одного из организаторов праздника. Зато он подобострастно привел полный текст речи Уварова, в которой тот всячески подчеркивал собственную значимость, называя себя «орудием всемилостивейшего внимания государя императора к нашему незабвенному [sic!] Крылову» и «представителем его державного благоволения» к русской словесности[589].
А между тем крыловским праздником как культурным событием, редким даже для Европы, заинтересовалась иностранная пресса. 5 марта по новому стилю в ведущей французской газете Journal des débats появилась краткая заметка:
Многочисленные ученые и художники, числом около двухсот, дали 14 февраля в Санкт-Петербурге блистательный праздник в честь 72‑го дня рождения знаменитого русского баснописца Крылова. Министр народного просвещения, г. Уваров, который присутствовал на этом празднике вместе со многими другими министрами, от лица императора вручил поэту крест Станислава[590].
Источником, судя по «72‑му дню рождения», послужила статья в одном из петербургских иноязычных изданий, – St. Peterburgische Zeitung или Tygodnik Petersburski, которые, как уже отмечалось, воспроизвели заметку «Русского инвалида», где фигурировала именно эта цифра. Поскольку французская культура на тот момент еще не знала традиции юбилейных чествований, сотрудник Journal des débats опустил упоминание о 50-летии литературной деятельности как нечто не совсем очевидное для читателей.
Замечательно, что официоз российского министерства иностранных дел, Journal de Saint-Pétersbourg, отозвался на торжество 2 февраля даже позже, чем Journal des débats. Короткая заметка, в которой сообщалось о праздновании двух 50-летних годовщин профессиональной деятельности – гатчинского доктора Бока и Крылова, появилась только 6 марта (22 февраля по старому стилю). Дату ни одного, ни другого юбилея газета не назвала, но все равно умудрилась перепутать их последовательность: юбилей Бока в Гатчине назван «недавно состоявшимся трогательным праздником», а крыловский – «не менее трогательным праздником, свидетелем которого наша столица стала несколькими днями ранее»[591]. Очевидно, что с точки зрения внешнеполитического ведомства чествование русского баснописца еще не представлялось чем-то значимым для зарубежной аудитории. Запоздалое и малосодержательное сообщение появилось в Journal de Saint-Pétersbourg, вероятно, лишь по указанию кого-то из влиятельных лиц, кто лучше чувствовал внутриполитическую конъюнктуру и мог оценить государственное значение этого события. Характерно, что похороны Крылова через шесть лет это издание будет освещать уже гораздо активнее.
А тем временем главная газета Германии, аугсбургская Allgemeine Zeitung, из номера в номер печатала материалы о крыловском юбилее от своего постоянного корреспондента в русской столице Леонгарда фон Будберга. 27 февраля по новому стилю вышла датированная 14 февраля (то есть непосредственно днем праздника по старому стилю) подробная заметка, где рассказывалось о том, как Петербург отмечал 50-летие литературной деятельности и 70-летие со дня рождения «знаменитого нашего баснописца». Характеризуя юбиляра, журналист посчитал нужным сообщить, что тот в свое время получил от книгоиздателя Смирдина 40 тысяч рублей. Вслед за этим, 5 марта, был напечатан текст рескрипта Крылову, а 6-го – еще одна заметка с пространными цитатами из речей Уварова и Жуковского[592].
Этими публикациями сюжет о юбилее русского баснописца, казалось, был исчерпан. Однако через два месяца газета неожиданно возвратилась к нему во второй части статьи Генриха Кёнига «Литературные известия из России», помещенной в одном из приложений[593].
Кёниг получил известность в России после того, как в 1837 году опубликовал в Штутгарте книгу Literarische Bilder aus Russland. В ней, опираясь на мнения своего консультанта, московского литератора Н. А. Мельгунова, он крайне резко отзывался о журналистской деятельности «триумвирата» – Греча, Булгарина и Сенковского. В рамках последовавшего за этим обмена полемическими выпадами[594] Кёниг счел нужным обратиться к юбилею Крылова и воскресить как будто бы забытые уже упреки не явившимся на торжество. С симпатией, хотя и не вполне точно описав чествование «бессмертного баснописца», немецкий публицист далее замечал, что на торжестве
не видно было только знаменитого увядшего трилистника: Греча, Булгарина и Сенковского. Эти господа – следуя, видимо, безошибочному инстинкту – исключили себя из общего праздника.
Удар, нанесенный через иностранную прессу, настолько уязвил Булгарина и Греча, что последний и десятилетия спустя сетовал в мемуарах на «превратное <…> обидное и огорчительное» изложение в Allgemeine Zeitung «начала и обстоятельств» юбилея[595].
Любые воспоминания об этой истории оставались для Греча крайне болезненными. Обида, в особенности на Жуковского, допустившего использование частного письма в газетной распре, не один год не давала ему покоя. Только летом 1843 года Греч за границей наконец объяснился с поэтом «о деле юбилея»[596].
11Крылов – superstar. – Медаль
Следствием праздника 2 февраля 1838 года стал небывалый всплеск популярности Крылова. Среди полученных им тогда писем было восторженное послание от ардатовского помещика С. И. Карпова. Воодушевленный статьями «Северной пчелы» и «московских газет», тот дерзнул обратиться к поэту, с которым лично не был знаком, и заверить его, «что великое и прекрасное как в центре просвещения, так и в отдаленных степях имеет одинаковую силу»[597].
А в «центре просвещения» дань уважения Крылову по-своему отдало Санкт-Петербургское дворянское собрание. Хотя баснописец не соответствовал установленному имущественному цензу, «директоры и постоянные члены» вскоре после праздника известили его об избрании непременным почетным членом:
в ознаменование <…> достопамятного в доме нашего собрания совершившегося события, желая сохранить отныне и навсегда присутствие среди нас почтенного литератора, которым Русские не престанут гордиться[598].
Видимо, в те же дни 19-летняя великая княжна Мария Николаевна выразила желание получить живописное изображение кабинета баснописца (и, видимо, его самого за работой). Жуковский донес ее просьбу до Крылова[599]; одновременно Уваров дал соответствующее указание Оленину. По свидетельству Кеневича, «картина, представляющая кабинет Крылова» и написанная молодым акварелистом К. А. Ухтомским (вскоре он прославится «перспективными видами» дворцовых залов), тридцать лет спустя находилась в коллекции Мариинского дворца[600].
В таком контексте естественно выглядело желание организаторов запечатлеть триумф Крылова в нетленных материалах, отчеканив памятную медаль. Это позволило бы, пусть с опозданием, реализовать программу чествования, аналогичную программе «докторских» юбилеев. Но средств на изготовление медали не было. Поэтому праздник завершился обращением Оленина к гостям «и всем, кто пожелает быть соучастником в том же преднамерении», делать пожертвования на медаль «с изображением с одной стороны профильного портрета И. А. Крылова, а с другой приличной к сему надписи»[601]. Отметим, что в русском медальерном искусстве на тот момент еще не существовало изображений писателей.
Несколько дней спустя организаторы юбилея через Уварова обратились за высочайшим разрешением на то, чтобы превратить сбор средств в открытую подписку. Впрочем, министр, передавая эту просьбу, от себя предложил еще более почетное для Крылова решение – изготовить медаль за счет казны. Уже 5 февраля Николай отдал соответствующее распоряжение министру финансов Е. Ф. Канкрину[602].
Специальное архивное дело сохранило переписку февраля 1838 года, относящуюся к разработке проекта медали