– Вы… я… крамола… – бессвязно выдал он несколько слов, втянул голову в плечи, развернулся и выбежал из буфета.
Вслед за ним бросились и чины, на ходу прикрывая ладонями улыбки.
– Я что-то не так сказал? – удивленно пожал плечами Дуров. – Правда, смеяться над фамилией человека не принято. Но эта шутка просто висела в воздухе, и мне пришлось ее произнести. Он сам напросился.
– А я-то, как дурак, встал, – сокрушался Иван.
– Ничего страшного, – поспешил успокоить его Анатолий.
По поводу бегства адмирала решили выпить еще. А решив, сделали. Вскоре прибежал перепуганный управляющий цирка, бросился к Дурову:
– Я же просил вас помягче сегодня, без дерзостей. Вы меня обнадежили, а сами, коварно…
– Ничего я вас не обнадеживал, – заявил Дуров. – Я сказал, что «постараюсь». Вот и постарался, как мог. Публике понравилось. Лучше выпейте с нами, знаете, нервы успокаиваются. Все равно уже ничего не исправишь.
Управляющий кивнул, мол, налейте и мне, глотнул одним махом и вздохнул:
– Вы, господин Дуров, уникальный артист. Для любого цирка вы настоящий клад. На вас публика валом валит. Но вы сами себя губите. И меня подставляете. С властями ссориться нельзя. На то они и власти. Боюсь, что нам с вами придется расстаться, хоть мне и жаль.
– А как же контракт? Он еще не истек.
– Я вам заплачу сполна, по контракту. Но вы уж увольте. Мне неприятности не нужны.
– Нет уж, контракт есть контракт, придется выступать, – Дуров подлил управляющему. – В конце концов, это же не я газету выбрал, а свинья. Какой с нее спрос? Свинский выбор.
– Но вы же сами все понимаете.
– Как я не люблю, когда мне говорят эту фразу! – воскликнул Дуров. – Я умный человек, а потому не хочу понимать некоторых вещей. Я не нарушаю закона. Пусть власть его четко сформулирует, чтобы было понятно. И тогда я буду этот закон выполнять. Если она не способна этого сделать, то не должна быть властью. Не я должен все понимать, а она.
– Но это же форменная крамола! – взмолился управляющий.
– Вот именно поэтому на меня публика и идет. Если изменюсь, не будет ни зрителя, ни кассы.
– А ну вас, делайте что хотите. Я человек старый, – махнул рукой управляющий. – Мне тоже надоело все понимать самому, когда никто толком объяснить не умеет.
Культурный отдых биндюжников и примкнувших к ним цирковых артистов продолжился уже в компании с управляющим. Чем больше он выпивал, тем смелее становился. Оказалось, ему даже известны анекдоты про государя императора, которые он принялся рассказывать Поддубному с Дуровым так тихо, что ничего нельзя было расслышать. Веселье набирало новые обороты. Казалось бы, больше ничего неприятного случиться не сможет. Во всяком случае, сегодня. Разве что биндюжники, вспомнив какую-нибудь старую обиду, передерутся между собой. Однако неприятности имеют особенность – они тянутся, как звенья цепи – одна за другой.
Властно хлопнула дверь. На пороге появился городовой, обвел взглядом гуляющих и официально поинтересовался, присутствует ли здесь господин Дуров?
– Да, это я, – Анатолий уже не был намерен шутить.
Все же перед ним был представитель власти при исполнении обязанностей, а не градоначальник, приехавший с женой в цирк как частное лицо.
– Я вынужден вручить вам предписание, – городовой подал Дурову бумагу.
Анатолий пробежал глазами текст:
– Ого! Впервые оказана такая честь. Мне предписано в двадцать четыре часа покинуть город.
– Я же говорил, добром все это не окончится. Послушали бы старого человека.
– Это же произвол какой-то, – возмутился Поддубный. – Выгонять из города из-за шуток!
– Публичных шуток, – поднял указательный палец Дуров. – Отличная реклама моего творчества.
Городовой все еще ждал, и Дуров обратился к нему:
– Вы свой долг исполнили. Я подчинюсь. Что мне еще остается? Не за решетку же садиться. Я в точности все исполню, как мне предписывается – в двадцать четыре часа покину город с момента вручения мне бумаги. Можете засекать время. А еще лучше – сперва сверим часы. Вдруг ваши спешат, а мои отстают?
Ошарашенный городовой достал часы и сверил их с часами Дурова. После чего Анатолий расписался о вручении ему предписания и проставил в квитанции текущее время.
– Вот и все, – объявил король шутов. – Теперь, после всех формальностей, вы уже не находитесь при исполнении, а, можно сказать, просто зашли на огонек. Угощайтесь, – он подал городовому рюмку с водкой.
– Благодарствую, – тот снял фуражку и опрокинул рюмку в широко раскрытый рот, хотел уже уйти, как Дуров остановил его:
– Поскольку я могу еще двадцать четыре часа находиться в Одессе, то, следовательно, мое завтрашнее выступление не отменяется. Я могу его провести, – заявил шут.
– Насчет вашего участия в цирковых выступлениях в предписании ничего не сказано. Только о том, что вы должны город покинуть, господин Дуров, – подтвердил городовой.
– Тогда приглашаю и вас посетить мое прощальное выступление. Сделайте нашему гостю контрамарку, – попросил управляющего Анатолий.
– У меня супруга есть, – подсказал городовой.
– Никаких проблем. Сделаем две контрамарки на хорошие места, – подтвердил управляющий, доставая жестом фокусника из-за уха химический карандаш, послюнявил его. – Третий ряд вас устроит? – расщедрился он.
Буфетчик тут же выудил из-под стойки осьмушку бумаги и подсунул управляющему.
– Оп-ля! – последовало абсолютно несерьезное восклицание, и листок бумаги превратился парой росчерков пера в вожделенную контрамарку.
– Благодарствую, – удовлетворенный по всем статьям страж порядка покинул цирковой буфет, на ходу проверяя ладонью, хорошо ли сидит на голове форменная фуражка.
Управляющий небрежно сунул карандаш за ухо и проговорил:
– Вы сами этого добивались, господин Дуров.
– Я и не жалуюсь.
После случившегося продолжать веселье было бы не очень уместно. Биндюжники как люди, сплоченные общей работой, вместе подались к выходу. Пожимали руки Дурову и Поддубному, желали удачи, спрашивали, чем могут быть полезны.
– Куда теперь? – спросил Поддубный.
– Честно говоря, Одесса мне несколько приелась. Да и публика на меня идет по третьему, четвертому разу. Все к лучшему. Надо было сменить город. Думаю податься в Киев. Меня давно приглашали туда. Там тоже есть градоначальник, – усмехнулся знаменитый шут.
– По твоим глазам вижу, ты что-то задумал, – сказал Иван.
– Я всегда что-нибудь задумываю, – усмехнулся Анатолий. – Если хочешь, то можешь поучаствовать.
– В каком качестве? – осторожно поинтересовался Иван.
– Я тебе сейчас все расскажу…
Управляющий одесским цирком почесал затылок.
– Значит, вы меня просите поменять в программе ваши номера местами? – спросил он Дурова и Поддубного, которые вот уже как десять минут находились в его кабинете.
– Абсолютно верно, – подтвердил Анатолий.
– Только об этом мы и просим, – вставил Иван. – Какая разница?
– Значит, борцы не будут закрывать представление. А сделаете это вы? – управляющий уставился на Дурова.
– Все правильно. Мое же выступление прощальное, – подсказал возможное объяснение король шутов.
– А зачем вам это понадобилось? – прищурился управляющий. – Снова крамолу задумали?
– Хуже уже не будет? – спросил Анатолий.
– Куда уж хуже, – прикусил немолодой мужчина губу. – Черт с вами, делайте что хотите.
– Спасибо вам, – очень обрадовался Дуров.
Управляющий справедливо подозревал, что знаменитый шут собрался в своем репертуаре поквитаться с градоначальником, но решил не мешать свершению мести. Зеленого он ненавидел не меньше Дурова, вот только показывать это открыто не собирался.
Зал был полон, пустовала только ложа градоначальника. Представление шло своим чередом. Публика шушукалась, ведь весть о том, что Дурова вынуждают покинуть Одессу, уже разнеслась по городу. А потому, когда вместо выступления короля шутов коверный объявил выход Поддубного и других борцов, раздался свист, крики:
– Дурова давай!
– Дурова и его свиней!
Коверный выдержал паузу, дождался, пока свист утихнет, а потом важно сообщил:
– Достопочтенная публика. Прощальное выступление Анатолия Дурова и его дрессированных помощников состоится в самом конце представления. Имейте терпение. А теперь на нашем манеже непобедимый силач из Севастополя Иван Поддубный…
Иван Максимович продемонстрировал свой коронный номер с телеграфным столбом, перебрасывал гири, поднимал штангу. Затем провел несколько схваток, довольно легко победив противников. Он с легкостью завоевал признание местной публики, чувствовалось, что его полюбили и не хотят быстро отпускать с манежа. Выйдя в третий раз на поклон, Поддубный, вопреки обыкновению, решил взять слово. Он не был мастером говорить, а потому незатейливо изложил суть:
– Дамы и господа. Я бы с удовольствием еще развлекал бы вас. Но нашему общему другу Анатолию Дурову предписано покинуть город. Ему разрешено находиться в границах Одессы еще только три часа. Поэтому дайте ему возможность выступить. Прямо с манежа он отправится в дальнюю дорогу. Все желающие могут его проводить по улицам города до самой заставы.
– Точно, дело говорит!
– Дурова!
Закричали в зале. Коверному даже не пришлось объявлять выход. Дуров буквально вылетел на манеж, сорвав шквал оваций. Он повторил свое вчерашнее выступление один к одному. Были и милые сучечка с кобельком, исполнявшие роль влюбленных. Был и «большой взрыв» из петухов, гусей и уток. Потешал народ ученый свин, выбиравший «свою» газету. И тут на манеж вышел коверный и напомнил Дурову, что ему следует спешить, иначе не уложится в отведенное ему время.
– Пора заканчивать, – вручил он ему предписание.
Дуров громогласно зачитал его, а затем случилось преображение. Анатолий без всякого перехода стал читать знаменитый хрестоматийный монолог Чацкого из пьесы «Горе от ума». Читал не просто, а как хороший драматический актер.