Художник, страстно влюбленный в жизнь, всегда увидит в ней то хорошее, а может, и плохое, о чем ему захочется вдохновенно рассказать своему народу и всему миру.
Нужно только быть неотъемлемой частью своего народа и все время искать, думать, а не быть скептиком, не быть самоуспокоенным и самодовольным человеком.
Нужна искренняя взволнованность души и сердца, только она порождает в произведении художника высокую правду, поэтичность и придает ему драгоценное для советского искусства качество – жизнеутверждение!
Я написал сейчас слово, которое, уверен, у некоторых читателей вызовет скептическую усмешку. А мне думается – совершенно напрасно.
В отличие от тех, кто служит и работает на капитализм, и кто в своих картинах (пусть иногда талантливых) вещает о конце мира, кто говорит в них о потерянном поколении и о безысходности человеческой судьбы, советские художники должны всегда утверждать жизнь!
Потому что на нашей земле советские люди, преодолевая огромные трудности, помогая «слабым и малым», строят новый мир, новую жизнь. И строят они ее не только для себя, а для людей всего мира.
И нам надо говорить в своих картинах о поколении, которое нашло себя в Октябре и сейчас прокладывает человечеству дорогу в светлый мир; о поколении, отстоявшем завоевания Октября и победившем фашизм; о поколении, которое сегодня продолжает славное дело своих отцов и дедов.
Нам надо говорить своим искусством о необходимости мира и счастья на земле для всего свободного человечества! И тот художник, который искренне проникается этим высоким сознанием, не сможет бесстрастно, прозаично, а иногда скептически, зло и мрачно говорить в своих произведениях о нашей современности.
Значит ли это, что в фильмах о современности мы не должны говорить о скорбном и печальном в нашей жизни, о плохом и отсталом в нашем человеке? Или что у нас не может быть ни драм, ни трагедий? Нет! Ни в коем случае. Но, говоря о драматическом языке высокой правды, мы ни в коем случае не должны отрывать своих героев от большой созидательной жизни страны.
Ни одно из искусств, кроме кино, не в состоянии вскрыть с такой глубиной и силой связь между поступками героев, их жизнью и окружающим миром. В этом, собственно, и есть одна из самых сильных сторон советского кинематографа. И те картины, которые отрывают своих героев от большой жизни или даже нарочито переносят их в обстановку полной изолированности, невзирая на талант и мастерство создателей фильма, будут неполноценны.
Отсюда, думается мне, и родился вошедший в моду термин «мелкотемье». Потому что, как известно, мелких тем не существует. Разве нельзя на примере истории одной семьи дать почувствовать дух времени и органически связать его с судьбами героев, как это сделал, например, И. Хейфиц в своем прекрасном фильме «Большая семья» по роману В. Кочетова. Этот фильм рассказывает только об одной потомственной рабочей семье Журбиных. Но как широк масштаб и размах этого фильма! Какое множество разных человеческих характеров, судеб. И как все они глубоко правдивы. Есть в этом фильме одна незабываемая сцена, когда со стапелей верфи спускают в море новый корабль. Тысячный коллектив рабочих, все те, кто его строил, с гордостью следят за спуском корабля, на борту которого написано «Матвей Журбин». А сам Матвей Журбин, родоначальник большой семьи Журбиных, которому уже за семьдесят, стоит среди народа с маленьким правнуком на руках и плачет… И ты понимаешь, что плачет он от волнения и радости, что живет в то время, когда вся его «большая семья», все рабочие его завода, весь рабочий класс нашей страны, своим трудом приближают торжество коммунизма. Я смотрел этот фильм уже давно, но до сих пор не могу забыть огромную силу его воздействия.
Е. Габрилович и Ю. Райзман на простой, казалось бы, историй взаимоотношений мужа и жены сумели так убедительно показать сегодняшний день, масштаб и красоту социалистического строительства, что некоторые сцены фильма «Урок жизни» прозвучали поэмой созидания. В фильме естественно и органично переплетена личная судьба героев со стремительным ходом строительства. Оно как будто со всех сторон окружает и захватывает их своим размахом, своим ритмом. Врываясь в их жизнь, оно до предела наполняет ее какой-то особенной атмосферой эпохи, атмосферой беспокойства, вечного волнения, увлеченности и созидания. И все это придавало героям фильма, их любви, их жизни какое-то очаровательное своеобразие и рождало собой новую романтику чувств, могущих быть именно только сегодня и только в нашей стране.
Да, это был хороший фильм, и жаль, что наша критика и многие из нас прошли мимо него равнодушно. А ведь если подумать, то наряду с незначительными недостатками там было так много свежего и своеобразного, что, безусловно, обогатило бы наше современное искусство, если бы фильм был понят так, как его надлежало понять.
Меня тревожит, что из большинства фильмов последнего времени стали исчезать революционная романтика, масштаб, поэтичность и широта обобщений, то есть почти все то, что нам так нужно сегодня.
Вспомним «Великого гражданина» Ф. Эрмлера, где истинный большевик Шахов был показан во всем многообразии своей кипучей деятельности. Он и на стройках, и на заводах, и на партийных собраниях в острой борьбе и полемике с врагами. Он всегда был в гуще жизни.
А «Депутат Балтики» А. Зархи и И. Хейфица, где почти все действие фильма развивается в квартире профессора Полежаева? Но как хорошо и органично ощущалось там дыхание времени. В эту квартиру, словно распахнув настежь окна и двери, врывается буйный ветер Октября. Его чистое и могучее дуновение сметало прошлое, обостряло противоречия, сталкивало характеры. И вывело, наконец, Полежаева из его замкнутого кабинета в гущу революционных событий.
А как показана в фильме «Зоя» Л. Арнштама жизнь юной героини, оборванная фашистской петлей! На каком широком, светлом и гуманном фоне советской действительности росла и формировалась эта девушка. Как органично вплетена жизнь страны в то светлое и большое, что воспитало чувства, характер и миропонимание этой бесстрашной молодой патриотки Родины.
Сила нашего искусства, с одной стороны, заключается во внимательном наблюдении за жизнью человека, за всеми тончайшими изгибами его психологии, с другой – в прекрасном знании действительности, во всей ее широте и многообразии.
Надо, как говорил А. П. Довженко, «делать картину двумя кистями – большой и малой».
Большая – это жизнь, эпоха, дыхание времени. Малая – тонкость чувств, глубина психологии. Умелым сочетанием большой и малой кистей можно создать кинопроизведение гораздо большей силы, чем пользуясь каждой из них в отдельности.
Приведенные мной примеры говорят о том, что в тех случаях, когда жизнь, ломая привычные каноны жанра и драматургии, волей авторов властно вторгается в произведение, когда авторы, раздвигая рамки «камерности», стремятся передать атмосферу времени, доводя мысль до поэтического звучания и обобщения, – там жизнь сама многое досказывает, наделяя героев более глубокими и правдивыми чертами, и фильм становится созвучен эпохе.
Для этого надо смелей нарушать привычные формы наших картин, привлекая все средства выразительности, вплоть до использования документальных кадров хроники, надо искать новые решения, которые бы помогли полнее, ярче и глубже отразить современность.
Да, бесспорно, делать современные фильмы бывало сложно и трудно, а иногда даже просто рискованно… Да, да, я не оговорился – рискованно! Это я прекрасно знаю по себе, по своему опыту создания пятнадцати современных картин!
Всегда легче делать фильмы о том, что за десятилетия отстоялось, проверилось, о чем уже написаны книги…
И все же только в работе над современным фильмом растет, мужает и закаляется советский кинорежиссер.
«Кубанские казаки»
Только здесь он становится настоящим творцом, а не интерпретатором чего-то уже давно написанного и кем-то хорошо проанализированного.
Только режиссер современных кинокартин может получить наивысшее творческое удовлетворение – ибо то, что он увидел в жизни своего народа (а не в книге и не на далеком расстоянии), он сумел сам, глубоко осмыслив, своим мастерством превратить в художественное произведение.
И какая же большая радость ждет режиссера, если народ, увидев в его произведении себя, свои дела, свои лучшие думы, взволнованно скажет ему: «Спасибо, друг!»
О Ф. М. Достоевском
Последними работами И. А. Пырьева в кино были экранизации произведений Ф. М. Достоевского. В предисловии к литературному сценарию «Братья Карамазовы» Пырьев писал:
«Творчество великого русского писателя Федора Достоевского вот уже более чем три четверти века служит предметом страстных споров, глубокого изучения, восторженного преклонения и подражания лучшим художникам слова многих стран. О его жизни и его произведениях написано много самых разнообразных и резко противоречивых книг. Романы и повести его до сих пор переиздаются большими тиражами и с огромным интересом читаются почти во всех странах мира.
Лично мне Ф. М. Достоевский особенно дорог, я испытываю давнее и стойкое пристрастие к нему как писателю исключительному и по художественной силе, и по трагической судьбе. При чтении его произведений мне неизменно передается заложенная в них трепетная взволнованность, достигающая в иные моменты огромного напряжения страсти. При всем том я, разумеется, всегда видел, что за этой любимой мною стороной творчества Достоевского скрывается другая, воплощающая реакционные, болезненные, упадочные черты его таланта… И я не раз задумывался над тем, в какой мере органична связь между ними? Обязательно ли объединять Достоевского с «достоевщиной»?
Для меня этот вопрос не был абстрактным, теоретическим.
Я должен был на него ответить, так как собирался экранизировать «Идиота», и мне было необходимо решить, имею ли я право, работая над экранизацией этого романа, предать забвению то, что уже осуждено временем и ходом истории?