Виктор Иванович КузнецовИван Саввич Никитин
«Я РУСИ СЫН!..»
ОТКРЫТИЕ ПОЭТА
12 ноября 1853 г. редактор «Воронежских губернских ведомостей» В. А. Средин получил письмо, в котором были такие строки: «Я — здешний мещанин. Не знаю, какая непостижимая сила влечёт меня к искусству, в котором, может быть, я ничтожный ремесленник! Какая непонятная власть заставляет меня слагать задумчивую песнь, в то время, когда горькая действительность окружает жалкою прозою мое одинокое, незавидное существование».
Неизвестный признавался, что четыре года назад он уже посылал в губернскую газету два своих стихотворения, но тогда у него не хватило духу подписаться полным именем, что и помешало напечатанию его произведений.
Четыре года молчал никому неведомый автор — и вот, наконец, открылся. На сей раз он приложил к письму три стихотворения. Одно из них — «Русь», написанное еще в 1851 г., редакция приняла с восторгом.
Редактор показал необычное письмо советнику губернского правления Н. И. Второву, сотруднику газеты, страстному любителю литературы. Последний так живо заинтересовался столь редким в провинции явлением, что решил в тот же день разыскать новоявленного поэта. И вот, наконец, вечером в квартире Второва появился бледный, худощавый, выглядывавший исподлобья молодой человек в длинном неловком сюртуке, несколько напоминавший дьячка. Хозяин, разыскавший стихотворца, торжественно-церемонно объявил его имя: «Иван Никитин». Поэт-мещанин, лицом похожий на Шиллера (это сравнение пришло на ум не только Второву), стушевался и, словно подсудимый, стал извиняться за доставленное беспокойство. Его пригласили сесть, но он поминутно вскакивал и никак не решался разговаривать в столь непривычном ему обществе.
Когда расставались, Иван Никитин не глядел уже таким бирюком и даже, осмелев, согласился взять на прочтение из библиотеки хозяина «Дэвида Копперфилда» Диккенса.
Вскоре «Воронежские губернские ведомости» напечатали никитинскую «Русь»:
Под большим шатром
Голубых небес —
Вижу — даль степей
Зеленеется.
И на гранях их,
Выше темных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.
В заключение следовали строки, особенно волновавшие русских людей, чьи взоры были обращены к военным событиям на Крымском полуострове:
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,
Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
Новый талант сразу же заметили «Санкт-Петербургские ведомости» и перепечатали «Русь» на своих страницах. Емкая, наполненная любовью к Родине маленькая поэма громким эхом прозвучала по городам и весям России. «Неужели в г. Никитине суждено воскреснуть Кольцову?» — спрашивала столичная газета. Это горячо волновало и воронежских интеллигентов, стремившихся поддержать начинающего поэта. Н. И. Второв напечатал в «Москвитянине» заметку, в которой представлял читателям «весьма замечательное дарование» и его произведения. На эту публикацию откликнулся «Пантеон», доказывавший, «каким сильным стихом владеет г. Никитин».
Сердечное участие в творческой судьбе автора «Руси» принял его новый знакомый, поклонник изящной словесности А. П. Нордштейн. Он забросал письмами своего петербургского приятеля журналиста А. У. Порецкого с настойчивыми просьбами дать дорогу «дворнику». Сентиментальный Нордштейн, сообщая о своем знакомстве, патетически восклицал: «На могиле Кольцова распустился новый благоуханный цветок, и в аромате его, как феникс, возродилась к новой жизни задумчивая поэзия певца воронежских и донских степей». Хлопоты Нордштейна увенчались публикацией в «Отечественных записках» статьи о Никитине. Но, пожалуй, еще большее значение имело посредничество Нордштейна в заочном знакомстве поэта с Аполлоном Майковым, искренне заинтересовавшимся автором «Руси». Майков вскоре послал ему в подарок свой сборник «Очерки Рима» с теплой надписью: «В вас дарование такое, что оно может оставить нас всех за собою…»
У Никитина кружилась голова от похвал, сыпавшихся на него со всех сторон. Контрасты были разительны: осточертевший постоялый двор с пьяными извозчиками и гостиные с образованными господами, внимание знатных дам — было от чего потерять голову вчера еще страдавшему от тоскливого одиночества Ивану Саввичу.
Известный литератор и педагог Иринарх Введенский (еще недавно он возглавлял кружок, который посещал Н. Г. Чернышевский) горячо советовал Никитину продолжать исследовать в стихах нравы и обычаи русского народа, уверенно заявляя: «В этой сфере Вы будете великим всегда, и в этой только сфере сделаетесь Вы нашей гордостью, нашей национальной славою, блистательным украшением нашей национальной литературы».
В 1854 г. Никитин — уже автор нескольких десятков стихотворений, принесших ему славу самобытного поэта. Среди его почитателей был и Нестор Кукольник, известный романист, поэт и драматург, автор пьесы «Рука Всевышнего Отечество спасла», за критику которой был закрыт «Московский телеграф». 5 февраля 1854 г. Нестор Кукольник, бывший тогда в должности интенданта русской армии, которая действовала в Крымской кампании, приехал в Воронеж. Об этой поездке подробно рассказывает его уцелевшая записная книжка, в которой около десятка раз упоминается Никитин.
В июльском номере «Библиотеки для чтения» за 1854 г. маститый литератор вспомнит свою поездку в Воронеж, он будет поругивать «заграницу» и умиляться патриархальной Россией, которая лишь, по его мнению, воспитывает «положительно». Кукольник напишет, что в Воронеже, «как нигде более, я нашел сочувствие и к исторической, и к изящной литературе», и подчеркнет великодушно: «Но самое утешительное явление — это, конечно, воронежский поэт-самородок Иван Саввич Никитин».
Никитин остался в истории русской поэзии как «печальник народного горя», автор «Пахаря» и многих других реалистических былей, создатель прекрасных среднерусских пейзажей («Утро» и др.), бунтарских антикрепостнических стихотворений («Падет презренное тиранство…»), наконец, интересной поэмы-драмы «Кулак» и новаторской повести «Дневник семинариста».
И. С. Никитин — реалист некрасовской школы. Но глубочайшее заблуждение думать, что он ученически копировал темы и образы любимого им народного поэта. Часто он шел наравне с ним, а то и впереди, иногда спорил, прокладывая собственную художественную тропу.
Однако по разным причинам имя поэта сегодня недостаточно известно молодому читателю. Когда-то оно украшало школьные учебники и хрестоматии, а ныне, увы, находится на обочине литературных познаний. Это несправедливо. «Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы», — писал об авторе «Руси» Иван Бунин. А требовательный к искусству Лев Толстой пророчески замечал: «Никитин еще не оценен в достаточной мере. Оценка его в будущем, и с течением времени его будут ценить все более и более».
Это время пришло.
«С СУРОВОЙ ДОЛЕЮ Я РАНО ПОДРУЖИЛСЯ…»
«Жития и состояния честного, а именно: не пьяница, в домостроении своем не ленивый, не клеветник, не сварлив, не любодейца… в воровстве и обманстве не обличенный…» — так характеризовался дед поэта — Евтихий (в имени встречаются разночтения) при определении его в 1772 г. на должность дьячка Христорождественской церкви села Казачье Елецкого уезда Воронежской губернии. Евтихий принял место по наследству от своего отца Никиты Герасимова, прадеда И. С. Никитина. О прабабушке поэта известно лишь, что ее звали Ксения Мартинова дочь Кириллова. Таким образом, родословная поэта устанавливается вплоть до эпохи Петра I.
Евтихий известен был как человек волевой, энергичный, растревоживший местный церковный муравейник. Долгие годы он вел войну со священником «оной церкви» Е. Федоровым, который «из получаемых разных людских всех доходов принадлежащих нам частей сполна никогда не отдает». Известно, что за свой неуступчивый нрав он поплатился высылкой в воронежское наместническое правление. Но не сдался, проявил твердость характера, торговую сметку и, будучи человеком грамотным (знал «из букваря», читал «исправно»), из «посадского» выбился в купцы третьей гильдии и даже завел свою маслобойню. Такой факт из биографии Евтихия не может не вызывать уважения, если еще знать, что у него с женой, Матреной Тимофеевной, росло семеро детей, а сам глава семейства, как он писал в одном из прошений, «в зрении сильно повредился». Обида на церковников, видимо, крепко держалась в памяти, и Евтихий в 1801 г. выписал свое семейство из духовного звания.
Самым младшим в доме Евтихия Никитина был сын Савва, родившийся в 1793 г. Вырос он в обстановке суровой, рано обрел хозяйственную самостоятельность, отличался натурой крутой и самовластной. Хорошо знавший Савву Евтихиевича (Евтеича) литератор М.Ф. де Пуле, писал о нем: «Это был человек замечательно умный и относительно образованный… Он любил читать книги религиозного содержания, имел свою маленькую библиотеку и знал хорошо наших старинных писателей до Пушкина. Он был небольшого роста, коренастый, со страшной силой, которою он наводил ужас на кулачных боях…»
О начитанности Саввы Евтеича можно спорить (сохранилось два его не очень грамотных письма), но что он был смекалистым купцом — тут все единодушны. Владел прибыльным свечным заводиком, располагавшимся в подвальном помещении дома неподалеку от Митрофановского собора. Стекавшиеся сюда со всей России богомольцы бойко раскупали свечки, «божецкий» товар пользовался спросом и в уездах, куда предприимчивый хозяин рассылал своих приказчиков. Выгодно занимался Савва Евтеич и ярмарочной торговлей. В 1828 г. купил в Воронеже новый дом на улице Ильинской. Вскоре торговое счастье изменило лихому купцу. Стал крепко погуливать, частенько устраивал громкие гулянки и постепенно из удачливого торговца превратился в мелкого перекупщика. В 1844 г., чтобы спасти развалившееся хозяйство, приобрел постоялый двор, но от дел уже почти отошел, предпочитая «чашу горькую» и скатываясь все ниже и ниже. В никитинской поэме «Кулак» образ мелкого перекупщика Лукича во многом навеян характером Саввы Евтеича. Говорят, прототип беззлобно похмыкивал, узнавая себя в литературном герое.