Время внесло свои коррективы и показало вред запальчивых максималистских «отметок» как безудержных ревнителей изящной словесности, так и прямолинейных стражей «мужицкого» искусства.
Художественная и действительная правда лиро-эпического создания поэта выдержала серьезное испытание. «Вершиной всех собранных в жизни наблюдений над удушающей средой торгашества и мещанства, — писал в 1972 г. поэт Всеволод Рождественский, — явилась самая значительная из поэм Ив. Никитина — его «Кулак», обеспечившая ему широкую литературную известность. Она написана страстно и беспощадно. Редко кто в то время достигал такого глубокого анализа человеческих отношений в мире эгоистических выгод и чистогана, в затхлой среде, где все определяется властью денег, где женщине уготована горькая подневольная участь, а сами «хозяева жизни» доходят в конце концов до полного разложения личности и ничтожества, раздавленные более сильными представителями своего же хищнического сословия».
КНИЖНЫЙ МАГАЗИН
«Кулак» принес Никитину не только известность, но и неплохой доход (хлопотавший по этому делу Н. И. Второв «потянул», как он говорил, с издателя 1237 рублей серебром). У Ивана Саввича появилась надежда оставить постоялый двор и взяться за какое-либо более спокойное занятие, тем более что старые его хвори опять возобновились. «Моя единственная цель, мое задушевное желание — сбросить с себя домашнюю обузу, — писал поэт-дворник, — отдохнуть от ежеминутного беганья на открытом воздухе в погоду и непогодь, от собственноручного перетаскивания нагруженных разною разностью саней и телег, чтобы поместить на дворе побольше извозчиков и угодить им, отдохнуть, наконец, от пошлых полупьяных гостей, звона рюмок, полуночных криков и проч. и проч.».
Вначале явилась идея купить по соседству продававшийся с торгов каменный дом для сдачи его в аренду. Но денег не хватало. Никитин подумывал даже передать какому-нибудь дельцу полное право на издание «Кулака», чтобы выручить недостающую сумму, но проект не удался.
Выход из положения подсказал добрейший Н. И. Второв, предложивший другу стать агентом создававшегося тогда в Петербурге акционерного Общества распространения чтения. Сама мысль была благая, но не имела прочной материальной основы, да и начинание на поверку оказалось весьма шатким, так как устроители не спешили вкладывать капитал в добрую, но экономически хрупкую затею.
Наконец после долгих споров и сомнений Никитин решил открыть в Воронеже книжный магазин с библиотекой-читальней при нем. Некоторые друзья Ивана Саввича даже испугались и возмутились: как же так? Известный поэт и вдруг — за прилавок, — конфуз, да и только! Милые ревнители изящного забывали, что их приятель уже пятнадцать лет торгует овсом и сеном на постоялом дворе…
Но опять «проклятый вопрос»: где взять недостающие деньги? Ведь с имеющимися средствами можно открыть лишь жалкую лавку, которая быстро прогорит, тем более что в Воронеже уже имелись три книжных магазина Кашкина, Семенова и Гарденина. Иван Саввич не отступал, метаясь в поисках займа от одного богача к другому. Выручил его уже не в первый раз промышленник-откупщик В. А. Кокорев, давний петербургский знакомый Н. И. Второва, фигура любопытнейшая не только в истории российского экономического предпринимательства, но и в радикально-оппозиционном движении тех лет. Достаточно сказать, что имя этого энергичного воротилы значилось как «опасное» в досье III жандармского Отделения, а смелые речи его пугали правительство (за пропуск публикации одной из них поплатился упоминавшийся уже цензор Н.Ф. фон Крузе). В. А. Кокорев, несмотря на свои солиднейшие деловые занятия, не чурался литературы, питал слабость к поэзии Никитина. Он-то и дал ему три тысячи рублей серебром (без векселя!).
Благодарный поэт писал своему великодушному меценату: «…Я берусь за книжную торговлю не в видах чистой спекуляции. У меня есть другая, более благородная цель: знакомство публики со всеми лучшими произведениями русской и французской литературы, в особенности знакомство молодежи… я был страдательным нулем в среде моих сограждан; теперь Вы выводите меня на дорогу, где мне представляется возможность честной и полезной деятельности; Вы поднимаете меня как гражданина, как человека…»
Слышать шелест страниц вместо скрипа тележных колес, встречать порядочную публику вместо хмельных извозчиков, вести интересные разговоры вместо перебранок с постояльцами — это ли не счастье для измученного дворницким бытом и болезнями человека. «Ура, мои друзья!.. — ликовал Никитин. — Прощай, постоялый двор! Прощайте пьяные песни извозчиков! Прощайте, толки об овсе и сене! И ты, старушка Маланья, будившая меня до рассвета вопросом — вот в таком-то или в таком-то горшке варить горох… Довольно вы все унесли здоровья и попортили крови! Ура, мои друзья! Я плачу от радости…»
Начались трудные хлопоты: требовалось найти помещение для магазина, привести его в приличный вид, закупить в столицах книги и канцелярские принадлежности и доставить их в Воронеж, подыскать расторопного приказчика — желательно все это успеть сделать к февралю 1859 г., к масленице, когда в городе начнутся дворянские выборы и книги найдут хороший спрос.
Никитин понимал, что одному ему не справиться со всем этим сложным суетливым хозяйством, и взял к себе в компаньоны Николая Павловича Курбатова, окончившего курс по юридическому факультету Московского университета и еще недавно служившего чиновником канцелярии воронежского губернатора, а последнее время читавшего законоведение в кадетском корпусе. Друзья советовали Ивану Саввичу оформить компаньонство приличествующим соглашением, но он счел, что такая бумага может оскорбить дворянина, и, махнув рукой на формальности, дал Курбатову наставления и отправил его в Петербург за книжно-журнальным товаром и налаживанием связей с книготорговцами и издателями. А сам тем временем отыскал для магазина квартиру из трех комнат на Большой Дворянской улице, занимался ремонтом помещения, покупал мебель, обустраивался, радуясь предстоящему новоселью. Радость омрачали вновь подступившая болезнь (в сентябре он жаловался: «…желудок et cetera[8] связали руки и клонят к сырой земле-матушке голову…») и продолжающийся кавардак на постоялом дворе («…тут по своему делу мечешься как угорелый, до поздней ночи, а в доме между тем неумолкаемый крик и шум, на дворе — песни извозчиков, в кухне — перебранка дворников с кухаркой, в амбаре — воровство овса…»).
В Петербург к Второву летели письма с просьбами помочь, посодействовать, приглядеть за тем, что и как покупает Н. П. Курбатов. Ему был дан наказ: дрянных книг не брать. Второв своими делами по хозяйственному департаменту министерства внутренних дел был занят по горло, но все-таки выкраивал время, обивал пороги контор книготорговцев Н. А. Сеньковского, А. А. Смирдина-сына и других.
Чувствуя готового вот-вот возникнуть конкурента, местные содержатели книжных лавок усилили коммерческие старания. «Предприятие мое, — писал Никитин, — до nec plus ultra[9] раздражило воронежских книгопродавцев. Гарденин думает устроить кабинет чтения. С этой целью он нанял Кашкина, который, для привлечения публики, будет играть в магазине на фортепьяно, а публике, под мелодические звуки музыки, предстоит неисчерпаемое наслаждение читать и читать». К слову скажем, так начиналась карьера будущего известного музыкального критика, профессора Московской консерватории, друга П. И. Чайковского Николая Дмитриевича Кашкина, сына владельца книжного магазина — Д. А. Кашкина, одного из первых наставников поэта А. В. Кольцова. Как видим, соперники по торговой части у Никитина были серьезные.
Из Петербурга от Н. П. Курбатова приходили не очень утешительные вести: комиссионеры упрямятся, дороговизна на книги страшная — том Гоголя стоит 15 рублей, Тургенева — 12, много затруднений с выбором литературы и канцелярских вещей. Никитина насторожило, что помощник мало сообщал о выполнении поручений, а больше о своих ежевечерних посещениях оперы, визитах, сплетнях вокруг «Современника», кознях цензуры, новых пьесах Островского и т. д. и т. п. Беспокойство Ивана Саввича за содержание книжного магазина и своевременность его открытия нарастало.
Наконец Курбатов вернулся в Воронеж, но не собирался давать отчета, а напился чаю и исчез. На другой день почивал до 11 часов, опять накушался чаю, сказал кое-что о своих трудах в столице и потом не появлялся целых два дня — и это в то время, когда больной Никитин буквально с ног валился, устанавливая книги на полки и занимаясь другими спешными делами (за два дня до открытия магазина И. А. Придорогин писал о нем: «Худ он стал, как скелет, и едва-едва может перетащиться с одного дивана на другой…»). Однако все это можно было еще как-то вытерпеть — Иван Саввич и не такое видывал на постоялом дворе, но как вытерпеть разорительную для магазина беспечность и глупость Николая Павловича. Оказалось, что он накупил в Петербурге французских книг на 1200 рублей — почти на столько же, на сколько приобретено литературы на русском языке с письменными и прочими товарами. «Сердце облилось у меня кровью от этой новости! — сокрушался Иван Саввич. — Боже мой! Да куда же девать в Воронеже такую пропасть книг? Кому их здесь продавать?» Плюс всякая дрянь, годящаяся разве в печку, пошлейшие переводы с латинского, греческого и даже «Морской сборник» — было отчего прийти в негодование. Нет, с таким компаньоном можно сразу же вылететь в трубу. Никитин, однако, сдержался, не стал ссориться — на носу масленица и как-никак магазин надо открывать.
В «Московских ведомостях» появилась заметка, извещавшая о долженствующей быть воронежской новости. «Всем известны затруднения, — писал Никитин, — встречаемые публикой в провинции как при чтении, так и при приобретении новых книг: с одной стороны, они происходят от необходимости выписывать книги от столичных книгопродавцев, что сопровождается излишними расходами и потерею времени, а с другой — в провинции нет никакой возможности просмотреть книгу, приобретение которой не входит в расчет читателя, между тем как предварительное знакомство со вновь выходящими книгами необходимо для лиц, которые составляют себе библиотеки. Цель вновь открываемого магазина состоит в устранении этих затруднений… Он должен быть не только складочным местом старых и новых книг, назначаемых единственно для продажи, но и летучею библиотекой: такой, по крайней мере, характер будет иметь новый магазин». Соответствующее объявление поместили и «Воронежские губернские ведомости».