– Наверное, я тогда ещё не работал.
Вениамин что-то мысленно подсчитал, загибая пальцы, и кивнул:
– Да, это где-то в августе было. Какие-то студенты поехали отметить день рождения к приятелю на дачу его бабки, пошли за дровами в сарай, а там нашли висельника. Сарай сухой, продуваемый, вот он и…
– Интересно. И что, удалось выяснить, кто это? Я думаю: человеку важно, что он не будет захоронен под каким-нибудь номером, как коробка с мусором.
– Согласен. Это одно из самых важных дел. Прах должен покоиться с миром, хоть перед Богом предстать с именем. Если мы находим родственников и они покойника отпевают как положено – это вообще… Самоубийц без отпевания хоронят, а тот человек, наверное, ничего плохого в жизни не сделал. Хотя, может, и сделал, и это ему наказание такое – онкология.
– У него был рак? – я сделал вид, что удивился.
– Да, так его и опознали. Я посоветовал. Стали пробивать по онкодиспансерам. Учётных проверяли. У нас не нашли, а в Москве он числился. Потом приехала женщина, оказалось, его бывшая жена. Тут ещё такое срамное дело случилось – его же нашли в женском платье. Даже и не знали, как ей сказать. Может, наклонности какие у человека были, вот жена и ушла. Я не присутствовал при опознании, Геннадьевна рассказывала. Оказалось, он был не последний человек в Костроме, бизнесом владел – грузоперевозки какие-то.
– Странная смерть… Повесился, выходит? Говорят, такие в рай не попадают.
– Тело – это же оболочка. В каждом из нас есть частичка Бога, которая попадает в рай. Для того, кто в гробу, смерть не конец.
Его слова неожиданно попали в больное, в память о родителях. И я ответил довольно жёстко:
– Я в это не верю. Не верю, что потом мы все встретимся и будем водить хороводы. Умершим всё равно, а вот тому, кто остаётся…
– Ты прав. Люди, что плачут у гроба, больше плачут не по умершему, а по себе. Нам сложно понять, как жить в мире, где больше нет того, кого ты любил.
– А могли его убить, а потом повесить? – поинтересовался я, чтобы сменить тему.
– У мумифицированных трупов для общей картины часто попросту не хватает детали, которая подтвердила бы точную причину смерти. Подводя итоги экспертизы, мы не имеем права думать-гадать – нужны только факты. Если их недостаточно – утверждать что-то я не берусь. Просто фиксирую все видимые повреждения. Дальше – работа следователей.
Вениамин пожал мне руку и пошёл в сторону крайнего подъезда. Я знал, что он уже пять лет как вдовец, и вдруг подумал, как тяжело ему, наверное, каждый день возвращаться в пустую квартиру.
Дар яснослышания
Все эти дни в универе я старался избегать Полину. Даже не выходил курить, чтобы не пересечься с ней. И сейчас, завидев её с подружками в конце коридора, стал позорно оглядываться в поисках убежища. Заскочить в кабинет к Волкову показалось отличной идеей. Он как раз пил чай и просматривал какой-то научный журнал по психологии.
– Как успехи в расследовании? Помощь нужна? Судя по твоим горящим глазам, в конце семестра нас ждёт блестящее выступление и раскрытое дело. Ты же взял что-то из архива? Я предвкушаю, как удивятся в милиции, когда мои ученики укажут им на несостыковки в наспех закрытых делах.
Я подробно рассказал о журналисте и его предсмертных приключениях, перешёл к трупу в женском платье, после чего уделил внимание и своему коллеге Севке, тоже, кажется, замешанному в этой истории:
– Вчера его похоронили. Я впервые был на похоронах товарища, и это омерзительно. Неправильно! Не должны такие молодые умирать…
Волков нахмурился и отвернулся к окну.
– Вот так да, – протянул он, когда я, выговорившись, закончил, – истории действительно мутные. Есть какие-то факты, фотографии?
– Имеются, – я достал из рюкзака напечатанные фотки и протянул Волкову. Он рассмотрел их с интересом, после чего кинул на стол и щелчком пальца направил в мою сторону. Снова перевёл взгляд в окно.
– Это невероятно… Что же ты решил делать?
– Теперь мне надо попробовать узнать, что за дело могло привести журналиста в наш город.
– Не могу не предупредить тебя, что это не шутки. Не игра…
– Но вы же сами сказали, что мы должны попробовать раскрыть дело…
– Не забывай, на курсе мы всё делаем удалённо. Работаем только с архивными делами и бумагами, изучаем отчёты: мы не следователи и точно не должны напрямую лезть в работу милиции.
С одной стороны, мне было радостно, что Волков, в отличие от других, не усомнился в моих словах. Не стал твердить, что я пацан, который придумывает историю на пустом месте. Он как-то сразу мне поверил. Но с другой, разумеется, сразу насторожился, как всякий разумный человек.
– Пообещай, что не станешь рисковать. Это я тебе как преподаватель приказываю. В наше время в городе всё ещё неспокойно. Любого из нас могут сожрать, – тут он изобразил пальцами открывающуюся и закрывающуюся пасть, – сунься мы не в своё дело. Ну, что скис?
– Ваши слова настроения не добавляют, – грустно улыбнулся я.
– Когда у тебя тяжело на душе, просто всегда помни: когда тебя не станет, у тебя не будет и этого. Конечно, сложно подумать о чём-то таком в плохом настроении. Сложно именно в том смысле, что у тебя нет сил на эти мысли, энергии нет. Но если ты находишь в себе силы на мнительность, ворчание, недовольство, то и на такую важную мысль время, уж будь добр, найди.
– Спасибо, подумаю. А что там насчёт меня? Ну, вы поняли…
– Я много думал о том, что ты мне рассказал. Об этих голосах. Изучал литературу, преимущественно зарубежную. У нас с этим мало кто работал. Одной из причин так называемого дара яснослышания может быть следствие переживаний или травмы. Похожие случаи были описаны среди людей, становившихся свидетелями страшных преступлений. Некоторые сами становились жертвами нападений, после чего их восприятие мира кардинально менялось.
– Но я же не псих. Вы хотите сказать, что эти голоса звучат в моей голове?
– А ты сам как считаешь?
– Я понимаю, что они говорят вещи, о которых я не знаю. Я не смог бы придумать такое…
– Например?
– Например, они рассказывают, что делали перед смертью или кто их убил.
– А ты можешь как-то проверить эти слова?
– Ну, раз помог вычислить душителя. Наверное, могу.
Волков покрутил в руках свои очки, задумчиво поглядывая на меня.
– Всё, что говорят мёртвые, в твоём случае может быть просто порождением твоего собственного мозга. Вот таким необычным способом он избавляется от травм. Ты рано потерял родителей, так что…
Мне стало не по себе. Хотя радоваться надо: выяснил, что я не слышу никаких мертвяков, что всё это не больше, чем работа моего мозга. Ну и славно, а то напридумывал себе связь с потусторонним миром и духами умерших, унаследованный дар и все дела. Но, странным образом, я ощущал себя ребёнком, у которого забрали любимую игрушку. И всё? И я больше не особенный?
– Это… как-то лечится? В смысле, это потом пройдёт?
– Я бы не советовал тебе идти с этой проблемой к нашим врачам. В лучшем случае тебя посадят на тяжёлые препараты. А в твоём возрасте это ни к чему. Мне кажется, по мере взросления, осмысления жизни всё это уйдёт само собой. Но я хотел бы с тобой поработать. У меня есть ряд идей, как мы можем изучить этот феномен подробнее, но тут нужно будет твоё согласие. Ладно, поговорим об этом позже.
Универ я покидал в смешанных чувствах. С одной стороны, я не был психом, что радовало. Допустим, в случае с проститутками действительно сработала интуиция: увиденная когда-то серебристая тачка и отпечаток креста, замеченный на ладони жертвы. Но если всё, что я слышу, – порождение моего мозга, то предсмертные слова журналиста, это его «скажи ей»… Выходит, этого не было? Он мог сам спрыгнуть с крыши? А Сева? А что Сева? Он страдал от неразделённой любви, стал пить, ему вспомнился журналист, сиганувший вниз. Мог ли он решиться повторить его «подвиг»? Моя история рассыпалась на глазах.
Мысли скакали в поисках ответов, но гадать я не любил. Меня интересовали факты, но, чтобы их получить, нужно было собрать как можно больше информации. Даже той, которая поначалу кажется незначительной.
Серьёзная заявка на успех
Открывая квартиру, я услышал, как в коридоре истошно разрывается домашний телефон. Быстро стащил кеды и попытался нашарить тапки. Скалли скакала, словно мы не виделись год. Телефон не замолкал. Чёрт. Ну кому я там понадобился?
– Да, – начал тараторить я, – Иван Выславович Царёв вас слу…
– Приходите сегодня ко мне, – раздался в трубке голос Лены. – Я ужин приготовлю.
– Приходите? Ты и Суслика готова принять? – не поверил я.
– Ну, он же кормил меня макаронами, а ты приютил. Ответный жест благодарности, так сказать.
– Ты умеешь готовить? – уточнил я, стараясь сильно не язвить.
– Не то чтобы сильно, но курицу запечь смогу.
– Ого, серьёзная заявка на успех.
Когда в шесть вечера мы с Вовкой, смущённым и притихшим, зашли к Лене в квартиру, то одурели от запахов. Сама квартира, хоть и небольшая, была хорошо обставлена и чисто убрана, чувствовалось, что хозяева вложили в неё душу.
Попробовав курицу с запечённой картошкой, Вовка впал в нирвану. Ещё мы пили вино, которое я принёс к ужину, и чувствовали себя настоящими «взрослыми». К чаю Вовка притащил мамины слойки с творогом. Правда, сам почти все и съел. Покончив с чаем, Лена аккуратно промокнула губы салфеткой и поинтересовалась, что слышно по моему делу.
– А ты чего интересуешься? – Суслик всё ещё не доверял Лене. Наверное, ему хотелось, чтобы это было только нашей, «мужской» тайной.
– Ну, вообще-то я подумала… Я же журналист, а тут такая интересная тема. Короче, готова помогать вам в обмен на информацию. Всегда хотела заниматься журналистскими расследованиями. С таким эксклюзивом меня любое столичное издание возьмёт.
Суслик презрительно хмыкнул, а я непроизвольно подумал, что вся эта история с Саенко и медальоном – отличный повод держать Лену рядом. Если ей это интересно, она будет со мной, пока идёт расследование. Даже если я всё это выдумал, нафантазировал… Будет рядом, а что дальше – я пока не решил. Сейчас достаточно было и этого. На какой-то момент мне даже стало стыдно за эти мысли, потому я помотал головой, чтобы прогнать досадное чувство. И честно ответил: