нко аккуратно снял, ещё не зная, что он значит. Но помнил, что девушка, которая его нанимала, упоминала пропавший медальон как одну из зацепок. Когда Лена увидела эту вещицу, то многое поняла. Журналист сам лечил рак, потому внедриться в поселение ему труда не составило. Там он стал следить за событиями, пытаясь по возможности незаметно фиксировать всё на камеру. Первый криминал заметил спустя две недели пребывания.
В отсутствие Волкова Бледных любил включить начальника и погонять людей. В тот день сказал им пробежать десяток кругов вокруг территории для разгона энергии. А люди были разного возраста. Через какое-то время мужик лет пятидесяти пяти потерял сознание и упал. Гуру сказал, чтобы никто не волновался, сейчас мужик очнётся. Но шло время, а мужик не вставал. Уже через пару минут все поняли, что дело плохо: пульс есть, но, похоже, произошла остановка сердца (сердечный приступ). По реакции Бледных было видно, что что-то пошло не так. Но скорую вызывать он побоялся, надеясь, что мужик оклемается. Всем велели идти к себе и молиться. А потом сообщили, что мужик пришёл в себя и его увезли в больницу. И только журналист понял, что мужик умер, потому что был в сознании и проследил за Гуру.
Обитателям поселения периодически что-то подмешивали в питьё, но журналист только делал вид, что пьёт с общего стола. В какой-то момент он себя выдал. Поделился своими соображениями с адекватного вида женщиной, оказавшейся подсадной уткой для новичков, а та побежала к Бледных.
Журналисту отрубили палец, требуя признаться, на кого он работает. Но тот не выдал себя. Покаялся и сказал, что просто усомнился. А на следующий день он умудрился сбежать – залез в машину, которая привозила продукты. Бледных пробил личность сбежавшего, пришёл к Волкову и сказал, что у них могут быть проблемы. Тогда Волков признался в пропаже медальона. С того времени за журналистом началась охота.
Возможно, тайна Волкова так и осталась бы между своими (от такого проблемного человека проще было избавиться), но Бледных не знал, что ещё успел накопать журналист, находясь в поселении, и опасался огласки. Он был уверен, что журналист не пойдёт в милицию, а начнёт их шантажировать. Наконец, тот на самом деле вышел на связь и договорился о передаче денег. Он сказал, что все материалы пришлёт после того, как окажется в безопасности, но отправившийся на дело боксёр обыскал его. Не найдя медальон сразу, стал запугивать. Саенко понял, что живым не уйдёт. Отступая, он сорвался с крыши.
Медальон пропал, и о местонахождении бумаг ничего не смогли узнать. Обыск квартиры Саенко ничего не дал. Волков настаивал, что медальон может его погубить, потому что к тому времени засёк в городе Лену. И догадался, что она связана с журналистом.
Бледных обещал помочь устранить проблему в виде Лены. Потому что понял: тайна Волкова даст возможность держать того на крючке до конца жизни. Можно теперь действовать открыто, заставляя Волкова выполнять все его безумные фантазии. Они шли по нашим следам, пытаясь отыскать документы журналиста и медальон. Так погиб Сева, потом они хотели подставить меня, убив Тетеря.
Глянув на часы, я решил, что дочитаю потом. Надо что-то делать, а не просто сидеть и распивать кофе, пока мои где-то суетятся, а Суслик лежит в реанимации.
Первым делом я полез в шкаф, чтобы проверить медальон. Он был в кармане джинсов, которые я запихал в дальний угол. А вот пистолета, лежавшего под джинсами, уже не было. Я в ужасе выгреб всю одежду на пол, но ничего не нашёл. Сказать, что я обалдел от такого, – не сказать ничего. Неужели Лена? Зачем он ей… Или дед нашёл? Вряд ли он не знал, что искать.
Я кинулся к домашнему телефону и осознал, что не знаю наизусть ни одного сотового номера. Мобильный по-прежнему был разряжен. Руки тряслись так, что я понял: искать зарядное я буду долго. Да ещё прибавить время на зарядку хотя бы на двадцать-тридцать процентов. И тут меня снова долбануло: Волков мог уже уехать! Ну конечно! Он и не собирался брать Ольгу с собой. Верная лаборантка должна была уничтожить все его записи и компрометирующие бумаги. Я бежал на улицу Володарского. За спиной свистел ветер.
«Чёртов коллекционер человеческих душ и пороков. Он быстро раскусил меня, понял, на чей хвост я наступил. И развлекался, водя меня за нос, постоянно находясь в эпицентре моего расследования. Думаю, под гипнозом я много чего ему успел поведать, в том числе и о роли Лены в этой истории…» – размышлял я.
Уже завернув в нужный переулок, я притормозил и понял: что-то случилось. Огромный столб дыма, павлиньим пером висевший над деревьями, явно указывал на пожар в одной из квартир.
– Какой это дом? Номер? – кинулся я к стайке женщин, обеспокоенно переговаривающихся между собой. Хотя и так знал ответ.
– Девятый. Подъезд второй, этаж пятый, значит, горит пятьдесят пятая. Да, Люся? У вас же дом один в один.
Кивнув, я пробежал чуть вперёд и тогда услышал резкий вой пожарной машины. Одна такая уже стояла у девятого дома, эта ехала на подмогу. Тут же рядом притулилась, заехав колёсами на бордюр, скорая, окружённая людьми. Двери подъезда широко распахнулись. Показались санитары с носилками. Тело мужчины было накрыто какой-то тканью. Но я сразу узнал могучую фигуру Волкова и кинулся наперерез, расталкивая соседей. Услышать что-то было невозможно: с одной стороны гудели соседи, с другой – плакала от страха какая-то баба в домашнем халате.
– Что с ним? Что случилось?
Наверное, санитар подумал, что я обезумевший родственник, потому что вполне сочувственно ответил:
– Самоубийство. Ещё живой успел выбраться на площадку. Иначе мы бы его не достали. И так дыма надышались.
– Он мёртвый? – опешил я, до последнего думая, что это какая-то инсценировка.
– Конечно, мёртвый, стрелял себе в грудь. Молодой человек, отойдите, вы мешаете пройти.
– Где пистолет? – не унимался я, следуя за ними.
Врач, сопровождавший носилки, громко кашлял, надышавшись дыма. Откашлявшись, он всё-таки ответил мне:
– Не до того сейчас. Не видишь, что творится? Там люди могут погибнуть, а ты ерунду спрашиваешь. Из кармана торчала записка. «Прошу не винить» и всё такое. В милиции прочитают и пистолет найдут, не волнуйся. Всё, отходим, отходим.
Они продолжили движение к машине, я шёл за ними следом. И услышал, как потный санитар, что тащил носилки, бормочет:
– Ненавижу этих суицидников. Не квартира, а дворец, и что ему не жилось. Ну убился ты, придурок. А квартиру зачем поджёг? Чтобы наверняка? О других людях не подумал. Сейчас туши пожарным. Хорошо, если больше жертв не будет.
Ему ответил бас из глубины машины:
– Пятый случай за неделю. Кто вешается, кто стреляется. Довели страну…
Параллельно я стал различать какой-то змеиный свист. А когда санитары замолчали, до меня дошло, что это голос Волкова:
– Мой самый способный студент пришёл проститься. Если хочешь знать, я был против, чтобы с тобой разделались. Хотел изучить твои способности, нужны были исследования, которые показали бы взаимосвязь между погружением в переживание, верой и ощущением того, что призрак «шепчет тебе на ушко». У тебя невероятно высокий уровень абсорбции.
– Чего?
– Это восприимчивость человека к гипнозу, медитации, наркотическому опьянению.
– Я вам не подопытный кролик.
– Ты знаешь, как я умер? Спроси…
– Нет! Нет…
– Как думаешь, почему пистолет не нашли рядом со мной?
– Всё это вы заслужили! Я вам верил… Верил как преподавателю! Весь ваш профайлинг – полная чушь! Вы помогали разоблачать преступников, потому что сами были монстром. Монстром, который убил десятки людей! – бормотал я, пытаясь заглушить этот тусклый страшный голос.
– Помнишь, ты хотел, чтобы я тебе ответил на вопросы…
– Уже не хочу.
– А я всё-таки отвечу. Когда-то я думал, что самый счастливый день в моей жизни был тогда, когда Лина сказала мне «да». Мы собирались пожениться, я привёл её знакомиться с семьёй, и там она встретилась с Петей. Дальше ты знаешь. Я вычеркнул их обоих из своей жизни. Вернулся лишь однажды, попросить деньги. Я хотел ехать учиться за границу, и, по справедливости, те деньги родители собирали для меня. Но Петя влез со своей свадьбой, и родителям пришлось помочь им с покупкой дома. Даже тогда я смолчал. Но когда Петя сошёл с ума и продал дом, чтобы похоронить себя в лесу, я вернулся и попросил отдать деньги. Они были нужнее мне. Но он стал доказывать, что все психологические болезни и отклонения – это последствия пагубного влияния социума на человека. И что все мои попытки вмешаться в человеческий мозг закончатся провалом. По сути, он назвал меня бездарностью. Последней каплей стало то, как он указал в окно на Лину, хлопотавшую в саду, и сказал: «Если бы всё было подвластно психологии, Лина сейчас была бы твоей женой. Прости, брат, но лучше примера у меня не найдётся». Тогда я взял своё, не думая о последствиях. И потом всегда чувствовал счастье, когда мог сам управлять людьми. Мой преподаватель говорил, что у меня горячая кровь и холодный ум. Нет сочувствия даже к близким людям. Не в том смысле, что я желал им зла. Просто я рассматривал их как объект, которому нужна помощь, нужно вмешательство. Это не последствия работы. Многие называли это профдеформацией, но я таким был изначально. Моя лёгкая бесчеловечность помогала мне лучше влиться в профессию психиатра. Верю ли я в Бога? Религия – очень сложный вопрос. Если врач истинно религиозен, то всегда чем-то поступается при лечении больного: принципами медицины или принципами религии. Иногда приходится выбирать. Чего я хотел больше всего? Оставить после себя значимый след. Мои ученики, люди, которых я вылечил, кому помог, – это моё наследие. Все мои наработки будут дальше помогать находить преступников. Теперь я хочу просто жить. Наверное, я всё это заслужил, но я не собирался умирать…
– Вы просто поняли, что проиграли, поэтому и решились на самоубийство!
– Ты знаешь, чей это был пистолет…
Машина отъезжала, но я всё же услышал: