– Ладно, потом спрошу.
– Вань, я давно хотела сказать… Короче, ты мне очень нравишься… нравился. Честно. Я… я… Это не потому, что ты меня спасал, рискуя собой. И вообще…
– Лена, я тоже хотел сказать тебе…
– Ваня, у меня есть парень. У нас всё серьёзно. Если бы не он, я бы не выжила в Москве. Его отец – дипломат, а у Стаса своя фирма. И квартиру отец подарил, как только Стас сказал, что мы хотим пожениться…
– Ты замужем? – обалдел я.
– Нет, пока нет… Просто… Знала, что с ним не пропаду. Главное – он меня любит. Но теперь, кажется, я запуталась.
– Во те на. А мне что с этим делать?
– Посочувствовать, блин, – вспылила Лена, подскакивая. – Я… я просто хотела быть честной. Мне пришлось позвонить ему, чтобы…
Почти одновременно с её словами у обочины с визгом затормозила чёрная тонированная «БМВ», из которой вылетел рослый детина в джинсовой рубашке. Тёмные волосы, спортивная фигура. Его лицо было перекошено то ли от злости, то ли от волнения. Быстро сориентировавшись, он ринулся в нашу сторону. Я тоже машинально привстал. Он переводил взгляд с меня на Лену, потом обернулся, осматривая милицейские машины, пожарных. Да так и замер с открытым ртом.
– Привет, Стас, – сказала Лена.
– Ты в порядке? Слава богу, живая, – буркнул он, привлекая Лену к себе и целуя в макушку. – Что за тряпьё на тебе надето?
– Это сейчас неважно.
– Что здесь вообще происходит? Кто это? – он невежливо ткнул в меня пальцем.
– Это Иван, они с другом мне помогали, я тебе гово…
– Малышка, я очень злой. Ты помнишь, что пятнадцатого числа мы должны были ехать отдыхать? А сегодня уже тридцатое. Что я должен был думать, когда ты внезапно пропадаешь, ничего не сказав? Ни записки, ни звонка.
– Я же говорила, что хочу разобраться со своим прошлым.
– И что? И как? Рыскать по чужому городу и жить в паршивых гостиницах – это твоя попытка попасть в прошлое? Я же говорил, когда у меня будет отпуск, мы могли бы вдвоём…
Мне пришлось влезть в разговор:
– Я вам не мешаю?
– Да пошёл ты! – рыкнул Стас.
– Если хочешь дать мне в морду, становись в очередь.
– Ты вообще кто такой?
– Твоя девушка расскажет.
– Он подкатывал к тебе?
– Стас, извинись немедленно! Иван спас меня, его друг Сус… Вовка, Владимир, он вообще попал в больницу, его ранили.
– Во что ты умудрилась вляпаться? Ты говорила, что просто хочешь узнать что-то о своих родителях. Твои предки что, были спецагентами?
– Хватит, ей и так досталось. Потом поговорите, – буркнул я, наблюдая за растерянным Лениным лицом. При мне она никогда не выглядела такой неуверенной.
– Ладно, Ваня, ты не дуйся. Ну, нахамил. С кем не бывает, – уже более миролюбивым тоном начал Стас. – Перенервничал я жутко. Она звонит, говорит, тут такое… спасай. Кстати, я так и не понял, при чём здесь ты?
– Я тебе потом всё подробно расскажу, по дороге, – перебила его Лена. Сейчас мне нужно зайти к Ивану.
– Зачем?
Мне хотелось задать ей такой же вопрос, но я промолчал.
– Когда со мной… Когда меня похитили, он забрал мои вещи из гостиницы…
– В гроб меня загонишь своими выкрутасами. Я уже подумал, что ты передумала жить со мной, вот и смылась. Она и раньше иногда могла исчезнуть. На день-два, не больше, – доверительно сообщил мне Стас как единственному благодарному слушателю. – Всегда немного с чудинкой. Но я же, как дурак, пылинки с неё сдувал. А она взяла и свинтила… Нет, мы с тобой ещё поговорим! Ты иди в машину, а я сам зайду за вещами.
Тут только до меня дошло, что некоторые вещи после ночёвки Лены до сих пор лежат у меня: расчёска, какая-то помада. А футболка, в которой она спала, – под подушкой. Если Стас это увидит…
– Знаете, у меня там, в квартире, девушка, я лучше сам вынесу пакет. Подождёте, тут буквально одна остановка? Как раз успеете поговорить.
– Давай подвезу, – вызвался Стас.
– Не надо, хочу пройтись.
Ленин бойфренд усмехнулся, разом расслабившись. Моя легенда о девушке сработала.
– Ладно, Ленок, – оглянулся он по сторонам и зашагал в сторону киоска, – ты тогда жди Ваню, а я за водой, пить охота.
Ноги словно приросли к асфальту, я не мог заставить себя сдвинуться с места. Лена первой нарушила молчание:
– Когда я приехала, этот город показался мне чужим. Я думала только о том, что когда-то здесь жили мои родители, а потом их не стало. А теперь я смотрю по сторонам и понимаю, что могла бы тут остаться. Город будто принял меня.
– Так останься.
– Как? Всё не так просто… Что я буду тут делать сейчас, когда всё закончилось.
– Останься просто так… У тебя зрачки в два раза больше среднего, голова чуть наклонена вбок, плечи повёрнуты в мою сторону, а голос ниже, чем обычно, – тихо сказал я, взяв её за руку.
– Тебе на курсах профайлинга подсказали, что это означает влюблённость? – улыбнулась Лена, но ладонь свою осторожно убрала.
Весь двор, весь город вдруг наполнился торжественной тишиной, которая наступает за минуту до того, как происходит что-то непоправимое.
Лена опустила глаза, а я достал из кармана медальон, положил его ей в руку, развернулся и зашагал. Просто зашагал, чтобы быстрее уйти. Наверное, таким мне и суждено было запомнить наше прощание – её волосы, сдуваемые с лица лёгким ветром, пыльная дорога и невысказанные чувства. Кажется, здесь и кончается вечная весна. Кончается предчувствие чего-то большего. Может, просто закончилось детство.
Когда я вернулся на то же место с небольшим пакетом, они уже уехали. А я всё смотрел на эти яркие листья, на это эмалевое небо… У меня впервые так сильно болело в груди.
С другой стороны, даже лучше, что всё вот так, сразу. Без расшаркиваний и всего этого отрицания-гнева-торга. Что случилось, то случилось, теперь живу с тем, что есть.
«Ну её к чёрту. Обоих к чёрту, – вдруг сердито подумал я. – Что мог – сделал. Я помог ей. Хватит. Пусть катится в свою Москву, в свою роскошную жизнь. У меня экзамены…»
Дома достал початую бутылку коньяка из холодильника, хотел закурить, но решил, что на крыше будет как-то символичнее прощаться с прошлым. Покурю и поеду в больницу к Суслику. Меня остановил телефонный звонок.
– Иван? – глухо, будто издалека, сказала трубка голосом Сафронова. – Ты прости меня. Полина всё рассказала. Наверное, не простишь. Или поймёшь, когда сам отцом станешь.
Мне показалось, что он пьяный, но уточнять я не стал, только спросил:
– Что случилось тогда с моими родителями?
– Когда-нибудь я расскажу тебе. Пока могу сказать только, что аварии не было. Её инсценировали потом… Поверь, тебе лучше не знать, что там произошло…
– Хватит себя выгораживать! Я уже не ребёнок, найдите в себе мужество признаться…
– Прости.
В трубке раздались гудки, я схватил телефонный аппарат, швырнул его об стену, вышел и запер дверь. Я сидел на нашей с Сусликом крыше, смотрел на мой город, пил коньяк маленькими горячими глотками и вместе с коньяком проглатывал что-то солёное.
Через пару дней меня вызвали в прокуратуру, со мной ездили Вася, Димка и дед, так что волновался я зря. Сложно описать, какой резонанс пошёл от нашего дела. Журналисты, подхватив Ленину статью, сразу же окрестили всё произошедшее «делом о лесных трансплантологах». Следом за майором взяли нескольких милицейских. Кажется, кто-то из них сразу пошёл на сотрудничество со следствием и стал давать показания. Тщательные обыски в поселении помогли обнаружить замаскированный подвал-бункер, приспособленный под хирургическое отделение, – оборудование успели вывезти, но остались медикаменты, следы крови, бинты. Всё указывало на проведение там специфических операций.
Конечно, работы следователям предстояло много, но немало влиятельных людей, включая тестя Васьки, обещали помочь. Это вселяло надежду, что оставшиеся на свободе преступники понесут заслуженное наказание. Я помогал составлять фотороботы боксёра, лжегаишника и типа в кепке. В последнем, кстати, быстро опознали находящегося три года в розыске члена бывшей Варламовской группировки.
Кто напал на поселение в ту злополучную ночь, так и не установили, списали на разборки между своими же. Примерно через неделю, в пятницу, я проходил мимо ресторана и видел, как Гураму помогали пересесть в инвалидную коляску. Я отсалютовал ему, и, как мне показалось, он едва заметно улыбнулся. Как будто принял мою благодарность.
Я тоже получил свою минуту славы. Обо мне писали в газетах, называя бесстрашным героем, к нам в морг приезжало телевидение. Хотя не скажу, что это меня радовало. Чувствовал ли я, что стал другим? Наверное, нет. За эти месяцы я уже столько раз превращался из героя в труса, потом из труса обратно в героя, что уже запутался. И хотел просто снова стать самим собой.
Суслик, который, в отличие от меня, охотно давал интервью, стремительно шёл на поправку и уже заглядывался на медсестричек. Со дня на день его должны были выписать, и мы собирались отметить это дело дружескими посиделками на крыше. Димка уехал мириться с женой, дед с Васькой затеяли помочь с ремонтом кухни Любочке, а меня засадили за учебники.
В тот день я честно пытался зубрить анатомию, чтобы окончательно не увязнуть в своём душевном раздрае, когда зазвонил телефон. Звонила Лена. Все предметы в комнате, кажется, съёжились, а потом стали как-то вразнобой раскачиваться. Я столько всего хотел сказать ей, но не смог даже нажать на кнопку. Скалли ткнулась носом в мою ладонь. Я машинально почесал её за ухом и выдохнул:
– Не телефонный разговор, понимаешь? Надо по-другому. Потом. Может быть…
И открыл окно. Пахло летом, счастьем и целой жизнью впереди.