— Иди сюда, нечисть. Ты зачем людей пугаешь? Почему коня хотел увести?
— Ой, царевич! Ой, ослепил меня, несчастного! — Леший оторвал волосатые ладони от лица, два красных глаза посмотрели на Ивана. На лбу лешего отпечаталось темное паленое пятно — след головни.
— Ой, вижу! — леший радостно улыбнулся, обнажая желтые клыки. — Я вижу! — радостно закричал он. — Ты мне палкой горящей по лбу как звезданешь, так у меня искры из глаз посыпались. Думал — после удара глазные яблоки вылетели.
Иван подвел лешего к костру, дергая за длинное ухо, строго спросил:
— Почему пугал и коня увести хотел?
— Ой, ой! Ухо! Мое ухо! Оторвешь! — визжал леший. — Работа у меня такая — людей пугать, коней уводить. Хозяин велел. Ой!
— Какой хозяин? Кто лешему хозяин?
— Хозяин?!
— Ты сказал про хозяина.
— Ничего не говорил. Ой! Отпусти ухо, еще больше вытянешь.
— Кто был с тобой?
— Кикимора и русалия, кто ж еще?
— Так и знала, что расколешься, — донесся из темноты ехидный женский голос.
— Лешего на дело нельзя брать, — добавил другой, шелестящий голос.
— В разведку, — невидимые голоса захихикали.
Иван поднес к уху лешего лезвие меча. Леший дернул головой, всхлипнул:
— Убьешь? Ван, я не убивай, по-человечески прошу, не убивай. Не бери грех на душу.
— Сейчас отсекут ему голову, — комментировали голоса.
— Не хочешь умирать? — Иван сильно дернул за ухо.
— Нет. Мы и тебя убивать не хотели, только малость попугать. Пошалить — коня увести.
— Вот за это я тебе ухо ослиное отрежу.
— Не режь, Ваня, ты добрый человек, а на меня посмотри — я и так не красавец.
— Укорочу.
— Не надо, Ваня, пожалей лешего, я тебе еще пригожусь, — причитало маленькое волосатое существо. Иван улыбнулся и отпустил ухо. Спрятал меч в ножнах. Леший попятился к спасительной темноте, не сводя недоверчивых красных глаз с Ивана.
— Тебя побрить, надеть курточку, штанишки — вполне за человека сойти можешь, — Иван добродушно усмехнулся. Злость исчезла, да и как её испытывать к этому низкорослому, худенькому хозяину леса с длинной лисьей мордочкой, украшенной ослиными ушами, пятачком и красными маленькими глазками без век. Длинные уши с кистями, как у белки, испуганно обвисли, прижались к скулам. Иван присел на корточки, протянул руки к костру.
— Давай, леший, иди, у тебя своя дорога, у меня своя.
— Вот так, отпускаешь? — недоверчиво спросил леший.
— Уже отпустил.
— Ты серьезно? — леший топтался на месте. — Я шуток не люблю.
— Серьезно. Иди.
Леший не уходил. Одной рукой разминал ухо, другой тер паленое пятно на лбу.
— Ты днем косарей пугал и следы путал?
— Немножко побаловался, — хихикнул леший. — Слышь, земляк, — леший шагнул к Ивану.
— Я нечисти не земляк.
— Все мы землицей русской выращены, — леший взмахнул волосатой лапой. — У тебя в переметной суме мех есть, он так странно булькает, вода так булькать не может, — Леший почесал пузо. — Ты ведь от Прохора едешь?
— Тебе что? — устало, спросил Иван.
— Слышал, что брага у него знатная. — Леший пошевелил пятачком. — Чую, что налил тебе брагу Прохорович.
— Тебе что за дело?
— Может, нальешь? Выпьем мировую, — леший присел рядом с Иваном.
— Наглый ты, земляк, — усмехнулся Иван, доставая из переметной сумы мех.
Леший подергал кадык.
— Першит что-то, испугал ты меня, царевич.
В круге света появились еще две фигуры. Согбенная, опирающаяся на цветущий мелким листом посох — Кикимора, похожая на кривую ожившую ветку дерева, завернутую в темный платок.
— Алкаш ты, леший. У тебя глаза красные от беспробудного пьянства и мухоморов красных. Здравствуй, царевич, — кикимора поклонилась.
— Здравству, й бабушка, садись к огню, погрейся, — царевич с удивлением рассматривал незваных гостей.
— Вечер добрый, Ваня, — за спиной кикиморы объявилось низенькая полная женщина, зябко кутавшаяся в длинные мокрые волосы.
— Уже ночь.
— Какая разница, — русалия присела на границе света и тьмы. Иван увидел бледное красивое лицо с алыми, полными губами. Сквозь прядь волос, как бы ненароком, выскользнула половинка соблазнительной груди.
— Садись к костру.
— Не люблю сушь, — полные губы послали царевичу воздушный поцелуй.
Кикимора поворошила посохом костерок, тот разгорелся ярче.
— Валежник сухой — слышь, леший, леса понапрасну не губил.
— Я знаю, — леший нетерпеливо потер лапами. — Так что с брагой?
— Держи, леший.
Леший подхватил мех, поднял над собой и направил в открытую пасть шипящую струю.
— Ты особенно не увлекайся, — прошипела кикимора.
— Бульк, — леший передал наполовину опустевший мех кикиморе. — Знатная брага, — он громко отрыгнул.
— Закусить хочешь? — Иван подтянул к себе переметную суму.
— Что есть? — жадно спросил леший.
— Пирог с олениной остался, пирожки с капустой и яйцом. Сало есть, колбаска чесночная.
— Все свое, натуральное, — одобрил леший.
— Вестимо.
— Так что, земляк, жмешься? Доставай снедь.
— М-да, — Иван расстелил белую салфетку, стал выкладывать дорожный провиант.
Кикимора перекинула мех с брагой русалии, он слабо булькнул.
«Все выпьют», — с тоской подумал Иван.
— У меня этот родник минеральными солями богат — как живая вода, — промычал леший, запихивая в рот кусок пирога, показывая лапой в сторону, где журчал ключ. Он подцепил два пирожка, одним стал в зубах ковыряться, второй передал кикиморе.
— Ты скажи нам, лучше, Ваня, чего ты забыл в местах гиблых? — спросил леший.
— Ничего не забыл, к Руфию царю еду.
— А камень на дороге видел? — прокаркала кикимора.
— Видел.
— И что, прочитать не сумел? — прожурчала русалия, перекинула лешему пустой мех.
— Умею, — обиделся Иван, — так, когда писали? Столько времени прошло? Угощайся, русалия, пирожками, сальцем.
— Я только постную рыбку ем, — хихикнула русалия, плотнее закуталась в мокрые волосы, словно в плащ, длинные, темные и густые, похожие на бурые водоросли. В её руках появился костяной гребень, которым она принялась старательно расчесывать концы волос. — Чем длиннее, тем секутся больше. Не хочешь причесать меня?
— Не советую, — буркнул леший, нарезая толстыми кусками сало. — Все забудешь, что помнил.
— Спасибо, русалия, я лучше возле костра посижу, — ответил Иван, пробуя разглядеть в сумерках таинственную русалию. Её голос завораживал и, судя по интонациям, обещал неземные наслаждения. Царевич подбросил в костер охапку сухих веток. Вверх взметнулся столб искр, который тут же погас под властным движением посоха кикиморы.
— С огнем в лесу надо быть осторожным.
— Я осторожен.
— Рассвет придет, поворачивай назад, — прокаркала кикимора, — иначе хозяин живым не выпустит, — она настороженно повела по сторонам носом, похожим на конец сучка.
— Кто такой — хозяин?
— Шш-шшш, — прошипел леший, прекращая жевать, — не поминай лихо — услышит.
— Да, кто он?
— Шш-шшш! — зашикали со всех сторон.
— Делай, что кикимора советует — назад поворачивай, — прошептала русалия.
Леший потрогал паленый лоб.
— Здорово ты меня огрел. Теперь не скоро заживет.
— Мы думали, что ты спишь, — тихо рассмеялась русалия, — это я сонный наговор шептала.
— Дура, — леший показал ей волосатый кулак, — шептала и не нашептала.
Кикимора шмыгнула носом.
— Все правильно она шептала, царевич снадобье против сна принял, — проскрипела она, словно ветка старого дерева. — Вот сейчас, чую, — она показала на фиолетовый флакончик лежащий возле дерева.
Леший сытно рыгнул.
— Благодарствую, царевич, за хлеб и за соль.
— И за уши свои, лопоухие, благодари, — смеясь прожурчала русалия.
— Спасибо, — сказал леший.
— Вам спасибо, что ночь со мной провели, — ответил царевич. — Вы всегда зло творите?
— Разве это зло? Жизнь у нас такая, — проскрипела кикимора, высмаркиваясь в конец платка. — Раньше, при царе Горохе, мимо этих мест путь торговый пролегал, веселее было. Мы мужиков не обижали и они нас.
— Под крышей Соловья-разбойника жили, — вспомнил леший. — Я его свистеть научил. Свистел лучше меня, соловьем разливался.
— Душегубом он был, — сказал Иван.
— Знатным душегубом, — поддакнула кикимора.
— Его киллер из Мурома замочил, — продолжил воспоминания леший, — а потом Змей Горыныч объявился.
— Хороший был хозяин, — каркнула кикимора.
— Только и ему башни все посносили, — вздохнул леший, неистово почесал под мышкой. — Тьфу ты, неужели блох подцепил? Бриться придется, чтоб вывести. Срам какой. — За костром рассмеялись.
— И кто теперь за хозяина? — при слове «хозяин» все отводили глаза, стараясь не смотреть на царевича.
— Своя кровь дороже, — прошептал леший. — Прими совет — вернись к Перепутью, пока не поздно, и выбери другую дорогу, — он задрал голову к небу, — твое счастье, что луны не видно, одни тучи.
— При чем здесь луна?
Кикимора поднялась:
— Леший, пойдем, скоро светает.
Леший неохотно встал.
— Хорошая кухня у Прохора, навестить бы.
— Ваня, хочешь, пойдем со мной, будешь мне волосы расчесывать, а я тебе песни петь и целовать страстно, между куплетами. Здесь река недалеко, там я тебя и скрою, никто не найдет, — ласково прожурчала русалия. — Пойдем, милый, зачем тебе мир человеческий? Если не нечисть, так вы сами друг дружке козни строите, воюете. А у меня — тишь и прохлада: река течет, камыш поет, ничего и никогда не меняется. Покойно у нас.
— Вот именно — покойно. Что ты понимаешь в жизни человеческой?
— А ты научи меня пониманию, — жарко прошептала русалия, на миг распуская волосы. В свете костра блеснуло бледное и нагое женское тело, призывно качнулись полные груди. Русалия запахнула волосы и улыбнулась. — Холодно мне, а ты — горячий, люблю горяченьких.
— Спасибо, русалия, не люблю я рыбу и рыбалку.