— Останки графа схоронили и надежно упрятали. В гробу железном, цепями схваченном, с колом осиновым, ему никогда не выбраться, — сообщил леший. — Спасибо, Ваня, за избавление от басурмана.
— Могли бы предупредить, — сказал царевич.
— А мы намекали, — прокаркала кикимора, — я тебе даже чеснок оставила. Внимательнее надо быть.
— Я ему сразу сказал, — вмешался Серый, — жить будем, куда-нибудь нас да вынесет, главное — в удачу верить.
— Лучше помолчи, вор уздечек. Спасибо, друзья, что из беды вытащили.
— Не благодари — тебе спасибо за то, что нас выручил, — смущенно ответил леший.
Серый отправился к русалии.
— Хочешь, тебе прическу сделаю «я у мамы паинька»?
— Конечно, хочу.
— Давай гребень.
Царевич сел между лешим и кикиморой.
— Думал, что сгинем.
— Никогда так не думай, — улыбнулась кикимора, стыдливо прикрывая рот маленькой, похожей на птичью лапку, ладошкой.
— Долг платежом красен, — повторил леший. — Мы на свадьбе твоей еще погуляем.
— Какая свадьба, — поморщился Иван, — столько дел надо сделать.
— Как знать, — пробормотала кикимора.
— Твой сынуля женится скорее. Смотри, как за русалией ухаживает, — кивнул Иван лешему. — Это не опасно?
— В чем-то, может, и опасно, — хмыкнул леший.
— Как нам выйти из Лукоморья, да поближе к царству Кусмана? — поинтересовался Иван.
— Все время прямо, только заблудиться у нас легко, — леший пошевелил угли прутиком.
— У вас и звезды на небе по-другому расположены. Сдвинуты Медведица и Стожары.
— Лукоморье, на то и есть Лукоморье, что у нас не только земли заповедные, но и небеса, — ответила кикимора. До них донесся тихий смех русалии и верволка.
Иван потер глаза.
— Что-то в сон клонит. — Он зевнул. — Вы уж извините, столько времени в бочке просидели.
— Три дня и две ночи, — сообщил леший.
— Вам повезло, что так быстро с русалией встретились, — добавила кикимора.
Иван-царевич кивнул. Без слов упал на песок с счастливой улыбкой, застывшей на губах. Следом за ним, продолжая смеяться, повалился Серый, сжимая в руке черепаший гребень.
— Устал, — вздохнула русалия.
— Тебя бы продержать в консервной банке три дня, — проворчал леший.
— Славный у тебя сынок, — русалия хитро улыбнулась, — понравился он мне.
— Кто тебе только не нравится? — пробормотал леший.
— Он особенный.
Леший горделиво распрямил плечи:
— Мы все особенные, порода такая.
До рассвета они просидели подле костра. Тихо разговаривали, охраняли сон спасенных. Когда угли превратились в пепел, ушли, растворились в предрассветных сумерках…
— Куда пойдем? — спросил Серый, принюхиваясь к ветру. — Давно ушли. Место открытое, никаких запахов. — Он посмотрел на песок, но ничьих следов не обнаружил. Серый повернулся к морю. Сложил ладони рупором, громко закричал:
— Русалия!!! Ушла, — в голосе прозвучала горечь. — Ушла. Как все женщины — молча, не попрощавшись.
— Хватит ныть, еще встретитесь. Это только начало.
— Ты так считаешь? — обрадовался верволк.
— Уверен. Ты ей понравился.
— Это она тебе сказала?
— Ага. — Иван поднял с камня, на котором вчера сидела русалия, дорожную сумку. — Грибы, ягоды и сушеная рыбка, — перечислил он дары природы.
— Думаешь, я и вправду ей понравился? — приставал Серый.
— Вправду, — подтвердил царевич, не скрывая улыбки — лишь бы отстали. — Видишь, — царевич показал на стрелку, нацарапанную на камне. Она указывала на дальний лес. — Туда и пойдем, — авторитетно объявил Иван. — Позавтракаем на ходу…
— Можно на ходу, — Серый шмыгнул носом, — ты отдохнул?
— Отдохнул, — царевич закинул на плечо сумку. — Держи тараньку, считай это приветом от своей ненаглядной.
Серый принюхался.
— Её руками пахнет. — Он оглянулся на море. Далеко в море блеснул бок рыбы, а может…
— Мы обязательно встретимся, — Серый бросился догонять царевича…
Они все глубже и дальше уходили в лес, и с каждым шагом он превращался в нехоженую пущу. Со всех сторон окружали дубы-колдуны: приземистые и кряжистые, их черные корни, словно щупальца спрута, угрожающе дыбились перед стволами, покрытыми серым мхом.
— Люди здесь не бывали, — говорил, вертя носом Серый. Иногда такой лес переходил в светлый, но непролазный подлесок; тот — в папоротниковые, без хвощей, заросли; те — в открытые, редкие поляны.
На одной из таких полян они увидели пасущихся оленей: самца и двух его подружек, мирно щипавших травку и листочки кустарника.
— Поохотимся? — прошептал Серый.
— Как?
— Я в волка обернусь. Кого-нибудь завалю.
Иван посмотрел на широкие ветвистые рога самца.
— А если он тебя завалит?
— Еще чего, — ухмыльнулся Серый. — Так, где бы перекувыркнуться? Посмотри, сучьев нигде нет? — Серый стал выбирать место для кувырка. Иван схватил его за рукав:
— Тебе это так надо?
— Мясо хочу, — проскулил Серый.
— Обойдешься, — решил Иван.
Олень поднял голову, зашевелил ушами, настороженно посмотрел в их сторону.
— Почуял — орешь на весь лес, — сердито прошипел Серый.
Громко фыркнув, подавая знак самочкам, олень помчался на противоположный край поляны и скрылся в лесу. Самочки не отставали.
— Эх, ты, — Серый обиженно опустился на траву. — Доставай свои тараньки, я есть хочу.
Иван лег на траву, улыбаясь, развязал сумку.
— Ничего, Серый, здесь во много раз лучше, чем в бочке.
— Тише! — Серый поднял руку, нахмурился. — Чую, — воскликнул он, вскакивая и кидаясь в кусты. — Поймал! — донесся радостный крик. Кусты раздвинулись, пропуская верволка, в руках он держал странный круглый предмет, от которого исходил аромат свежевыпеченного хлеба.
— Кого или что?
— Это колобок, — объяснил Серый, подкидывая в руке большой пончик.
— Колобок?
— Он самый. — Серый голодно клацнул зубами. В боку колобка появилась неровная дырка, из которой донесся писклявый голосок:
— Я по коробам метен,
По сусекам скребен,
В сыром масле пряжен,
На окошке стужен;
Я от бабы ушел,
Я от зайца ушел.
И от тебя, Серый, убегу.
— От меня не убежишь, — рассмеялся Серый, с удивлением вертя в руке колобок.
— Разговаривающий мячик, — Иван поднялся, поближе разглядывая чудо. — От какой бабушки ушел?
— От бабы-яги, костяной ноги, — пропищал колобок.
— А где она живет? — продолжал расспрашивать словоохотливый хлеб царевич.
— В Лукоморье живут маги и колдуньи, — прошептал верволк.
— Здесь, за полянкой, на другой полянке, — ответил колобок.
— Покажешь дорогу?
— Покажу.
— Отпусти его, — велел царевич.
Серый с сомнением посмотрел на колобка.
— Мясо отпустил, пирожок отпускаю, скоро от голода загнусь.
— Не загнёшься, у бабули перекусим.
Серый пожал плечами, бросил колобка на землю, тот пробуксовал на траве и стремительно покатился к другому краю поляны. Царевичу и Серому ничего не оставалось, как бежать за ним.
— Не так прытко! — крикнул Серый, тем не менее, стараясь не раздавить печеный мячик.
Бежали лесом, бежали оврагом, сквозь широкие поляны, вдоль широкого ручья, через болотце и еще раз лесом. Когда захотели послать колобка подальше: Серый ныл, что он их дурачит, — колобок вывел на небольшую полянку. Трава скошена и сложена в стожок, а в центре — не сон и не явь — стояла настоящая избушка на курьих ножках. Сложенная из бревен изба возвышалась на гигантском остове пня, рядом кучерявились, чуть ли не в рост человека, выбеленные солнцем корневища, похожие на изготовившихся к нападению змей.
— Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом, — прошептал потрясенно царевич.
— Колобок не обманул. Где он? — Серый огляделся, но колобка и след простыл, только из кустов донеслось насмешливое писклявое пение:
— Я по коробам метен,
По сусекам скребен,
В сыром масле пряжен,
На окошке стужен;
Я от бабы ушел,
Я от зайца ушел,
Я от Серого тоже ушел…
— писклявый голосок удалялся.
— Погоди, вот докатишься до первой рыжей плутовки, — прокричал Серый. — Что будем делать, царевич?
— К избе пойдем, — Иван разглядел среди корней небольшое крылечко. Единственное окошко, смотрящее в их сторону, было подслеповато задернуто голубой занавеской. Над крышей из красной кирпичной трубы поднималась белая струйка дыма.
— Думаешь, это не опасно? — Серый семенил за царевичем, настороженно крутя носом.
— Почему?
— Говорят, что в таких избушках злые ведьмы живут, которые не брезгуют мясом добрых молодцев. Смотри, — Серый показал на шест, стоящий перед избушкой. Шест украшал скалящийся собачий череп. — Что я говорю?
Под ногами послышалось сердитое шипение. Царевич, вздрогнув, с испугом посмотрел на извивающиеся корни. Из-под них выскочил огромный, похожий на собаку, черный кот. Он зашипел на незваных гостей, черной молнией пересек им путь, взмывая по крыльцу наверх.
— Черные коты дорогу не к добру пересекают, — прошептал Серый, хватаясь за черную пуговицу.
— Иди за мной, — царевич стал подниматься по скрипящим ступенькам.
— Ой, — вскрикнул царевич. Серый соскочил со ступенек и отбежал в сторону. Сова, сидящая над дверью, громко хлопая крыльями, гукнула на Ивана, пронеслась у него над головой, сделала обманный пируэт над завизжавшим верволком и полетела, удовлетворенно гукая, в сторону леса.
— Никогда не любил колдуний, — громко объявил Серый, виновато приближаясь к крыльцу.
Дверь скрипнула и распахнулось перед носом Ивана. На пороге стояла невысокая, худощавая, если не сказать костлявая, старушка. На ней был чистенький зеленый сарафан, перевязанный белым фартуком. На голове голубой платок. Худое лицо представляли: длинный, любопытный, остренький носик и зеленые, внимательные, можно сказать, красивые глаза.