— Убег паршивец, наполовину испеченный, забыла сказать заклинание, пока возилась с вашей сумкой переметной, как взял, соскочил с противня — и в лес. Ниток клубок дам, волшебный.
— Как Ариадна Тезею? — улыбаясь, спросил Иван.
— Она ему не нитки давала, а план лабиринта с потайными ходами и секретными отметками проходов, — поправила Яга.
— Ты откуда знаешь? — спросил Серый.
— Мои яблочки по моему блюдечку не такие сериалы показывают, особенно про последних героев, — Яга скорбно взмахнула рукой, — Немирье, оно всегда немирье.
— Слишком, бабушка, ты сурова, к нашему немирью, — Серый рассмеялся.
— Вот уж нет, мы давно не вмешиваемся в ваши дела. Сами захотели, в памятные для меня времена, отделиться, пожить отдельно, независимо.
— Кощеев всяких и Горынычей на нас посылали, — возразил Серый.
— Которых? Всех уродов сами вырастили, себе на голову. Будет Коша-Бессмертный с вами связываться? На что вы ему? Если он и проявлял к вам интерес, то с чисто научной точки зрения. Всякие Тугарины, Соловьи и Калины от вас пошли.
— Значит, в Лукоморье разбойничков и душегубов не бывает? — поинтересовался верволк.
— Зло везде присутствует, чтоб на нем добро выросло. В Лукоморье свои законы, у нас добро побеждает. Вот туесок дорожный, — бабушка вручила Серому сумку. — Смотри, один не слопай, бармалей.
— Не слопаю, плохо меня знаешь.
Бабушка Яга обняла Серого, затем Ивана.
— До свидания, внучек, скоро свидимся.
— Приезжай к нам в гости, я заступлюсь за тебя перед батюшкой, — сказал царевич.
— Прилетай, — попросил, улыбаясь Серый. Яга погрозила ему пальцем.
— Ступайте и берегите друг дружку в дороге. — Она достала из кармана фартука клубок со спицами. Спицы вынула, клубок уронила под ноги, оставив конец тонкой нити у себя в руках. — Позже заново смотаю.
Клубок соскочил с крыльца, покатился в сторону леса.
— Спасибо, бабушка, — царевич и верволк поклонились в пояс и кинулись за клубком, успевшем затеряться в кустах…
В погоне за клубком прошло несколько дней…
Идущий впереди легким спортивным шагом Серый принюхался к воздуху и остановился.
— Что-то вынюхал? — спросил, подходя, Иван.
— Спросить хочу, о чем ты думал?
— Да так, — царевич растерянно пожал плечами, — красивый и загадочный…
— Во! — воскликнул Серый. — И я о смысле жизни подумал.
— И что?
— Думать думается, а словами — фиг выразишь, настолько большие и глубокие чувства.
— То, что переполняет сердце.
— Делает безразмерным и горячим!
— И подвиг хочется совершить и жизнь за прекрасное отдать!
— А может, это душа? — спросил Серый.
— Может, и душа, — вздохнул Иван, — чего в нас только не понапихано. Давай догонять наш шерстяной колобок. — Оба перешли на легкий бег, продолжая разговаривать.
— Это на нас так Лукоморье влияет, вот когда закончатся наши приключения, я сюда на постоянное место жительства переберусь.
— Можешь оставаться хоть сейчас.
— Нет, хочу посмотреть, чем история с молодильными яблоками закончится.
— А снова в бочку попасть не желаешь?
— Нет, если что, русалия вытащит, — Серый радостно тявкнул. — Она плавать обещала научить.
— Ты не умеешь?
— Нет, только по-собачьи. Блин, клубок закончился! — воскликнул Серый. Они выбежали из леса на открытое место, пересеченное оврагом, края которого заросли высокой травой и кустарником. Конец нити обрывался на краю балки. Серый принюхался:
— Ну и вонища, — скривился он.
— И без твоего расчудесного нюха чувствую, — ответил Иван. Со дна каменистого оврага поднимался запах серы и канализационных отходов, словно там проходила магистраль городской клоаки.
Над логом выросла плоская голова Змея.
— Привет, это мое отхожее место, — зубастая пасть выдохнула огненное облако. Ощутимо запахло серой. Змей икнул, пламя чуть не опалило испуганно попятившегося царевича.
— Извините, у меня всегда икота, плохо перевариваю вепрей, — сконфуженно пробормотал Змей. Вытянутая пасть щелкнула челюстями, потушив пламя. Из ноздрей вырвался густой черно-желтый дым. Спина Ивана наткнулась на верволка.
— У нас меч-кладенец есть, — как бы между прочим сообщил Серый, прикрываясь царевичем.
— Подделка, — Змей Горыныч зевнул, — я видел, как настоящий Кладенец в кованый сундук уложили и на дне моря прятали. Нет, кажется, на дуб повесили, цепями обмотали, это ключ от сундука в море кинули, — над змеиной головой захлопали черные, перепончатые, как у летучей мыши, крылья. Змей воспарил из своего отхожего места, когтистые лапы вцепились в край оврага. Вглядевшись в траву, он увидел конец нити.
— Бабушка Яга прислала, — без гастрономического интереса он посмотрел на бледных путешественников.
— Мы к Сироте идем, — объявил царевич. Его рука покоилась на рукояти меча, а здравый смысл подсказывал, что весовые категории неравны и если дойдет до боя, лучше надеяться на быстрые ноги и густой лес. «Богатыри не мы!» — тоскливо подумал царевич, с любопытством рассматривая серого Горыныча. Змей сложил за спиной черные крылья, серый гофрированный ствол шеи торчал из бронированного бочкообразного тела, надежно защищенного блюдечками-пластинками. Плоская голова горделиво смотрела с трехметровой высоты, вооруженная двумя кривыми бивнями, и венчалась красным гребнем, который в зависимости от настроения дракона, то поднимался, как украшение центурионова шлема, то опускался, как плавник ерша.
— Я и есть Сирота, — объявил Змей.
— Ты — Сирота?! — в один голос воскликнули царевич и верволк.
— Сирота, потому что один остался, без родителей и братьев, благодаря вам, людям из немирья, — Сирота кашлянул, обдав собеседников едким дымом. — Ваши богатыри всех уничтожили.
Царевич и Серый попятились к лесу.
— Сами виноваты. Не мы первые войну объявляли. Знаешь, сколько городов и весей твои родственнички пожгли? — спросил Иван.
— Много, — согласился Сирота. — Кровной мести не будет. Я когда один остался, маленьким еще был, у диких гусей воспитывался, — Сирота раскрыл крылья и, вытянув шею, демонстративно загоготал по-гусиному. Из раскрытой пасти к небу повалил черные кольцевидные облачка, похожие на перегоревшие бублики. — У меня прозвище было Гадкий утенок. На зиму я со своими братьями в Африку улетаю. Привычка. Итак, вас надо к людям, в немирье доставить?
— Да, если можно? — Иван вытер вспотевшее лицо.
— Можно, — ответил Сирота.
— И что, кроме тебя, больше Горынычей не будет? — спросил Серый.
— Никогда, — вздохнул Сирота.
— А как вы размножаетесь?
— Яйцами, как все земноводные. — Сирота вытянул шею, внимательно посмотрел на людей. — У меня грузоподъемность — 200 кеге. В вас по восемьдесят будет. Значит, потяну, тем более отсюда недалеко.
— Тогда мы лучше сами дойдем, — предложил Серый.
— Из Лукоморья не просто выбраться, к нему вход и выход знать надо. Дороги заповедные, — усмехнулся Змей. — Полезайте на шею. Только осторожно. Крылья не потопчите.
Из серого хребта вырастали ромбовидные пластины, среди которых уселись будущие воздухоплаватели.
— Эх, прокачу! — закричал Сирота и упал в овраг. За парапетом, на котором любил посиживать дракон, начинался крутой и глубокий обрыв. Змей сложил крылья, накрыв ими путешественников, камнем полетел вниз. Ветер по-разбойничьи засвистел в ушах, за спиной царевича испуганно завыл Серый. Крылья с треском распахнулись, дракон плюнул «греческим огнем» в темное дно расщелины и быстро полетел, ловко лавируя между каменных стен.
— Предупреждать надо, драный ковер-самолет, — прокричал, задыхаясь от напора ветра, верволк.
— Держитесь крепче! — весело гаркнул Сирота, переворачиваясь на 90 градусов и пролетая сквозь узкую скалистую расщелину. Стены широко разошлись, дракон сильно захлопал крыльями, стремительно набирая высоту. Темно-зеленый заповедный лес и темный зев расщелины стали быстро таять, клубясь в молочном тумане, свертываясь в уменьшающийся с каждым мигом клубок. Со всех сторон их окружили облака.
Осмелев, царевич постучал костяшками пальцев по пластинке. Из тумана выплыла плоская голова.
— Что-то беспокоит?
— Нет, я…
— Долго лететь? — вмешался Серый.
— Не долго.
— Я хотел спросить, почему спрятали меч-кладенец?
— От людей спрятали, — голова скрылась в тумане.
— Почему от нас?
— Ты представь, что будет, если вам, в немирье, меч вернуть? Вы друг дружке мигом головы поснимаете.
— Когда он у Кощея был, вам тоже доставалось, — вспомнил Серый.
— Мы давно осудили его культ личности и никогда к нему не вернемся. Почему многоголовые погибли?
— Ты о соплеменниках?
— О них. У нас, драконов, говорят: лучше иметь шесть умов в одной голове, чем шесть голов на один ум. Многоголовые были побеждены богатырями только потому, что среди голов никогда не было согласия, каждая считала себя старше и умнее.
— А ты дорожишь? — насмешливо выкрикнул Серый.
— Приходится, она не только одна, она единственная на белом свете. — Сирота нервно замахал крыльями, поднимаясь выше. Теперь в загустевшем молочном тумане невозможно было разглядеть серые пластины, за которые крепко держались воздухоплаватели. Огромное тело змея растворилось в белом облаке. Ивану показалось, что он один, затерялся в туманном молочном море. Исчез мир, исчезло время… если бы не приглушенное хлопанье крыльев, появлявшихся и пропадавших в тумане, с равным интервалом. Я один, кругом никого и ничего… так был создан наш мир — от тоски и одиночества. Из тумана донесся приятный и солидный баритон Сироты. Дракон пел песню:
Как много звезд на тусклой синеве!
Весь небосклон в их траурном уборе.
Степь выжжена. Густая пыль в траве.
Чернеет сад. За ним — обрывы, море.
Оно молчит. Весь мир молчит — затем,
Что в мире Бог, а бог от века в нем.
Царевич закрыл глаза. Песня ему нравилась, в её словах была сокровенная правда.