Вместо ответа доносилось глупое голубиное воркование двух влюбленных.
— Неужели правда, как увидел — сразу влюбился?
— Правда, ты самая единственная и любимая. А ты?
— Я проверить хотела: расходятся твои слова с делом или нет.
— Проверила?
— Проверила и поверила. До тебя ко мне восемнадцать женихов сватались, больше чем к старшим сестрам.
— И?
— Ни один не проявил желания последовать за мной в огонь или в воду.
— Кто научил тебя магии?
— Давно еще, когда я совсем маленькая была, у моего папы Святогор-богатырь гостил.
— Святогор?
— Он на поиски Шамбалы отправлялся и несколько дней в тереме батюшкином отдыхал. Меня приметил. Я ему понравилась. Он сказал, что у меня есть дар к магии.
— И?
— Кое-что показал, кое-чему сама выучилась.
— Чему?
— Например, шептунов делать.
— Шептунов?
— Для этого надо веток сухих набрать — их них ручки и ножки будут. Травы, лучше соломы, тельце смастерить, как клубочек. Заговоры от болезней знаю.
— Моя бабушка колобки умеет делать.
— А кто твоя бабушка?
— Яга. Она в Лукоморье, на постоянной прописке.
— Она ведьма?
— Очень добрая и почтенная женщина, — вставил Серый. — Скажи, Ваня, почему гусляр с нами отказался ехать. Ведь хотел?
— Обещал на свадьбу явиться. Дела у него неотложные объявились на острове Буяне.
— Он успеет?
— Послушай, Серый, что там впереди виднеется?
— Сосна… — О Сером забывали…
— Почему ты меня полюбил, Ваня?
— Не могу ответить, любовь нельзя объяснить словами, её надо сердцем чувствовать. Моё сердце мне стучит, что ты единственная, драгоценная, моя половинка.
— Что-нибудь еще стучит?
— Стучит, что ты мое солнышко ясное. Зорька моя алая.
— Еще?
— Голубка моя сизокрылая… — Серый пришпоривал коня, на ходу затыкая уши. Слышать такое было невыносимо. «Любовь оглупляет человека, а не облагораживает, — раздраженно думал верволк. — Голубка моя сизокрылая. Скажи еще — рыбка моя золотая». Серый с грустью вздохнул — «золотая рыбка» напомнила про русалию. Она настоящая женщина, в огонь лезть не заставит и сама в него не пойдет. В воду — пожалуйста: обещала научить плавать.
Наконец один из дорожных столбов, с потемневшим от дождей деревянным щитом, сообщил, что они въезжают в три-одиннадцатое царство Кусмана. Рядом другой щит напоминал, что «конокрадство карается строго и по закону».
— Это мы знаем, — Серый плюнул на щит. Подождал, когда подъедут Иван да Маша. Ехидно поинтересовался:
— Есть ли у тебя план, царевич? Когда с женщинами связываешься, даже если они и царского рода, сам понимаешь, жди…
— Удачи, Серый, — Маша рассмеялась. — Я её вам принесу, вот увидишь.
— Уже принесла, — пробурчал Серый. — Что вы могли толкового придумать, если всю дорогу глупости говорили?
— Мы полагаемся на тебя, в этом деле ты у нас эксперт, — миролюбиво сказала Маша.
— Эксперт, — фыркнул верволк. — Коня ночью брать надо, как и в прошлый раз, — он посмотрел на Ивана, — только без сбруи. Стража свои порядки не меняет, будет дрыхнуть, как всегда.
— А если не как всегда?
— Кто эксперт? Я или ты? Сивку каждый месяц кто-нибудь пытается увести, конюхи к этому привыкли. Все засыпаются на уздечке. Жадность фраеров губит. — Серый показал на царевну. — Невеста твоя нас в лесу подождет, от неё проку мало. Я и один могу управиться?
— На дело вместе пойдем.
— Если попробовать коня выкупить? — предложила Маша. — У меня есть свадебная шкатулка с драгоценностями.
— Оставь для царевича, который в тюряге мается. Такого коня никаким прикупом-выкупом не возьмешь. Коня уворуем.
— Воровать нехорошо, — вздохнула Маша.
— А придется.
— А по-доброму? — спросил Иван.
— По-доброму? Это значит — втроем в бочке. Ты забыл, как он убить нас хотел на порогах, в синем море, свести с ума от жажды и голода? Коня надо увести, этим мы спасем многих других, кто может попасться на конокрадстве и быть упакованным в бочку, — вывел справедливую формулу Серый и победоносно улыбнулся — понравились слова и идея, заложенная в них.
Прекратив спор, троица пересекла границу и въехала под сосновые лапы хвойного леса, сырого и сумрачного на вид. Прошло немного времени, как услышали конское ржание и топот. Среди деревьев замелькали вооруженные всадники.
— Охота?
— Не похоже, — Иван положил руку на меч. Посмотрел на Машу: — Не бойся, ничего худого нам не сделают. Мы умеем постоять за себя.
— Я не боюсь, — девушка улыбнулась.
— Это царские дружинники, — объявил Серый. — Помнишь того толстяка, впереди? Это он нас в бочку запихивал. Не к добру встреча.
— Мы ничего не украли, — напомнила Маша.
— Расслабься и не паникуй, — добавил Иван.
— Я не паникую — в бочку не хочу.
Кавалькада насчитывала шесть вооруженных дружинников, которых возглавлял старый сержант — краснорожий знакомый толстяк. Заметив троицу, всадники засвистели и пришпорили коней.
— Интересно, он нас помнит? — спросил Иван.
— Вряд ли, посмотри какое у него лицо красное от браги.
Краснорожий еще издали закричал, напрягая голосовые связки:
— Стой! Кто такие!? Среди вас лекари есть? — Приблизившись, окинул подозрительным взглядом.
— Проезжие, — ответил Иван-царевич.
— Зачем вам лекарь? — поинтересовалась Маша.
— Нам не надо, — толстяк рассмеялся довольный своей шуткой, — царю-батюшке, надёже нашей, необходим специалист по зубам.
— Я специалист по зубам, — сказала Маша, проигнорировав умоляющие взгляды Ивана и Серого.
— Ты? Вот так удача, — обрадованно вскрикнул толстяк, с уважением и подобострастием посмотрел на царевну.
— С нами поедешь. Если вылечишь — златом осыпят, сколько унести сможешь, красавица.
— Вылечу.
— Но если не вылечишь… — толстяк запнулся, — лучше об этом не думай. — Он посмотрел на Ивана:
— Что-то мне твое лицо кажется знакомым?
— А мне твое.
Краснорожий покосился на Серого. Верволк еще глубже втопил подбородок в воротник, натянул на глаза даренную Давлатом меховую шапку.
— Твое тем более.
— Обычное лицо всегда знакомо, — прогнусавил Серый.
— Это твое обычное? — толстяк рассмеялся. — Был у нас один, похожий на тебя… Эх, — интерес к Серому пропал, сержант радостно потер руки, — повезло — сразу лекаря нашли. Царь Кусман во все стороны света отправил гонцов лекаря искать по зубам.
— А что было с тем, кто на меня похож? — проявил любопытство верволк.
— Ничего, в плавание отправили, — толстяк отмахнулся. — Меня Герасимом зовут, — представился сержант.
Дружинники развернули коней, окружили лекаря и его свиту, так представила Маша своих попутчиков. Толстяк был словоохотлив, ни на минуту не умолкал и другим рта не давал раскрыть:
— Зубами мается царь Кусман…
Так и доехали.
— Ты не волнуйся, все будет хорошо, — успела шепнуть Маша царевичу. Они остановились перед царским дворцом, позабывшем, что такое побелка и краска. Герасим побежал докладывать о том, что монарший наказ выполнен — он привез самого лучшего лекаря, которого только можно отыскать в царстве.
Машу, Ивана и Серого незамедлительно вызвали к царю. Герасим торопливо вел Машу по коридору, по дороге пояснял:
— Ты, главное, вылечи, после операции баньку истопим, накормим. Все, что пожелаешь. Деньги — другой разговор, про меня не забудь — я тебя нашел, не ты меня.
— А если не вылечит? — поинтересовался Серый.
— Притчу про Му-му слышал?
— Нет.
— Утонула собачка, — толстяк хохотнул, заговорщицки подмигнул: — Об этом даже не думайте. — Сержант оценивающе посмотрел на Машу. — Я тебе такую рекомендацию дал. — Герасим распахнул двери в царские покои.
Царь Кусман с забинтованной, как после ранения, головой понуро сидел на лавке, обхватив больные челюсти. Увидев лекаря-Машу, он смог выдавить жалкое:
— И-эээ-хх, — в затуманенных глазах появился огонек надежды.
— Здравствуйте, царь-батюшка, — Маша поклонилась в пояс. Иван и Серый последовали её примеру.
Маша покосилась на двух усатых здоровяков с тяжелыми секирами, небрежно взваленными на плечи.
— Прикажите всем лишним удалиться. Я одна хочу вас осмотреть.
— И-ии-иии, — на миг царские усы по-боевому встопорщились, длинный костлявый палец обгрызенным ногтем ткнул в стражников и сопровождавших Машу. Усы опали на полшестого.
— Все будет хорошо, — улыбнулась Маша, отвечая на немой вопрос Ивана. — Я самая известная кудесница из соседнего царства-государства, — она ободряюще, как ребенка, погладила Кусмана по голове.
— Ы-ыыы-ихх, — всхлипнул царь, закрывая глаза, на серых ресницах задрожали слезы.
— А теперь посмотрим, — Маша стала развязывать платок.
— Ы-ыы-иии, — все попятились к дверям…
Герасим покосившись на стражу, приложил к дверям ухо.
— Что там? — спросил Серый.
— Ничего не слышно, — Герасим отодвинулся, — смотрите мне, если ваша ведунья-вещунья недоброе сделает с царем… — он погрозил Ивану кулаком. — Сдается мне — видел вас где-то.
Царевич пожал плечами:
— Земля круглая, а дураки на каждом углу.
Сержант кивнул.
— Кто сказал?
— Галилео Галилей.
Открылась дверь. Показалась Маша.
— Осторожнее, — прошипел краснорожий, поглаживая ушибленное дверью плечо.
— Ваня, зайди, нужна твоя помощь.
— Что там? — вытянул шею Герасим.
— Ничего, — царевич отпихнул сержанта и прошел в комнату.
Кусман, освобожденный от платка, широко раскрыв рот, сидел на скамейке, вцепившись в её края, из глаз текли крупные слезы. Он жалобно мычал.
— У него пародонтоз, я боль сняла, подчистила, но там зуб удалять надо, иначе никак. — Царевич заглянул в царский рот.
— Да, ваше величество, за зубками следить надо.
— Йии-иих, — выдавил Кусман.
— Если зуб не удалить, может сдохнуть, — Маша подмигнула царевичу.
— Как пить дать.
— Ы? Ы! Ыыы! — замычал Кусман, попробовал что-то сказать, но его рот прикрыла Машина ладонь.