Поглядела на мужа Марья Моревна, и страх на лице ее сменился проблеском надежды. Мало того — она даже усмехнулась.
— Сдается мне, давно ты не по его указке живешь. Говори, что надумал, Иван-царевич!
Он наклонился с седла и крепко поцеловал Марью Моревну в губы.
— Это раз. Остальное сама увидишь. — Он указал мечом на другую лощинку, чуть подалее. — Вон туда ступай, а то ведь и мне тебя терять неохота.
Она рассмеялась. Топот становился все слышней, а Марье Моревне слишком часто доводилось видеть конные поединки, чтоб она сейчас мужа ослушалась. Пешему промеж копыт путаться не след — вмиг стопчут. Но прежде дотянулась она до его пояса и вытащила оттуда маленький клинок. Иван проследил за ее рукою, и страх мелькнул в глазах его.
— Я тебя и раньше предупреждала, — твердо сказала Марья Моревна. — Коли жить, так вместе, коль умирать, так тож. Ежели тебе сыра земля суждена, и я не стану боле Кощеевой пленницей.
С ближнего холма пыль столбом повалила, и на гребне его показался Кощей. Марья Моревна умно выбрала место для нападения: чернокнижнику был только один путь — мимо лощинки, а Иван мог сбоку ударить.
Кощей Бессмертный и его конь ожидали увидеть тыл супротивника, и боковой удар застиг их врасплох. Иван до боли в коленях сдавил конские бока, и Сивка наскочил на старшего брата. В тот единый миг, что промчались они мимо Кощея, для Ивана весь мир перестал существовать, кроме лезвия острой сабли да цели, в какую то лезвие метило.
И нашла сабля свою цель — у Ивана аж рука заныла. Увидал он, как валится с коня супостат, ровно мешок с костями.
Брякнулся Кощей наземь и застыл бездвижно. Иван же, поворотив Сивку и держа наготове меч, стоял и ожидал, что дальше будет.
А было вот что... По телу чернокнижника судорога пробежала, потом поднялся он на колени, слепил руками куски расколотого черепа — точь-в-точь как иные шапку на голове поправляют, — от Иванова удара на лбу у него остался лишь небольшой багровый след. Наклонился он, подобрал саблю, махнул ею Ивану.
— Слезай, пешими биться будем! — крикнул чернокнижник, вставая. — Покажи мне смелость русского своего сердца!
При виде старика, что за много веков отразил все удары богатырские, Ивана мороз до костей пробрал. Сколько мыслей теснилось в голове его, сколько хитростей военных, но все они померкли, когда супротивник с такою легкостью прибрал на место выпущенные мозги, ровно причесался.
— Смелость ты уже видал, старый хрыч! — ответил он. — И сердце русское видал, когда я в прошлый раз твои условья принял. Теперь моя очередь указывать.
Кощей пробурчал что-то себе в бороду и, будто нож, перебросил из одной руки в другую саблю свою турецкую.
— Ты уж лучше беги что есть мочи, Иван-царевич... Хотя и это навряд ли тебе поможет. Все одно ты покойник.
— Был я и покойником, ан видишь, воскрес. А ты, хоть могила тебе не уготована, все одно живой труп. — Иван направил саблю промеж горящих глаз Кощея. — И ежели мнится тебе, что побегу я, жизнь свою спасаючи, а жену тебе оставлю...
Чернокнижник ждал продолженья сих дерзких слов, но Иван вдруг дал посыл коню и на всем скаку отсек врагу десницу по самое плечо.
— ...то не надейся! — закончил Иван, перебросил ногу через луку, проворно спрыгнул с коня и подхватил отсеченную руку.
Оглушенный Кощей и глазом не успел моргнуть. Пальцы левой руки, потянувшиеся было за потерей, сомкнулись в пустоте.
А Иван едва не выронил Кощееву руку. И оттого, что тяжела была, к земле тянула, и от небывалого ощущенья, что держит он не теплую плоть человеческую, но мертвый узловатый сучок. Однако пальцы когтистые все еще сжимали кривую саблю, точно смерть свою — косу.
Кощей Бессмертный, видать, тоже так подумал, ибо начал пятиться от Ивана, злобно пожирая его глазами. Чернокнижник не человек, сказала как-то Марья Моревна. Оттого не убить его ни человеку, ни оружью, человеком сработанному.
Но теперь Иван держал саблю, зажатую нечеловеческой рукой самого Кощея.
— Не надо, Ваня! — дико вскрикнула Марья Моревна, но, увидав, что Кощей пятится, умолкла.
Надолго воцарилась тишина, лишь судорожным дыханьем нарушаемая. Потом раздался утробный голос вороного Сивки:
— Братец, пошто этому стервятнику служишь? Чем ты ему обязан, кроме побоев? — Сивка уставился в рубиновые глаза своего сородича, потом глянул на Кощея, и в очах его вспыхнул такой же огонь. — Брось его здесь. Пойдем с нами искать чары, которые положат конец жизни его растреклятой!
Кощеев конь попятился, всхрапнул, но хозяин успел полоснуть его длинной плеткою, оставив на морде глубокий багровый след. Засмеялся чернокнижник, ударил в землю кнутовищем, разбрызгав кровь по земле.
— Дурак ты! Нипочем он меня не бросит. А служит он оттого, что любит меня и боится! Оттого, что знает, какая доля его ждет, ежели службу нести откажется.
Он отвлекся, чего Ивану и было надобно. Не успел Кощей опомниться, как увидал острие собственной сабли, воткнутое прямо ему под ребра. Иван-царевич направлял эту саблю, но рукоять ее все еще стискивали пальцы Кощея, точно он сам себя проткнул.
— Не от руки человеческой, — тихо проронил Иван и выпустил кривое оружие.
Чернокнижник уставился сперва на него, потом на саблю, потом в никуда под лоб глаза его закатилися. Кровь хлынула горлом, заструилась по бороде, и повалился Кощей наземь.
Настороженно прищурясь, смотрел царевич на бездыханное тело. Наконец повернулся и подсадил Марью Моревну в седло. Скорей бы домой, это место смертью отравлено, и не терпелось Ивану его покинуть. Кощея он оставит в дар ненасытным стервятникам, каким был сам покойник. Нет у него лопаты, чтоб вырыть могилу чернокнижнику, нету и охоты подобную честь ему оказывать.
— Отчего крикнула? — спросил он Марью Моревну.
— Страшно стало...
У Ивана брови под лоб взлетели: до сей поры не было такого слова в женином словаре.
— Страшно? Тебе?!
— Да. Страшно стало от твоей задумки невиданной. Ты сам-то хоть сознавал, как она опасна?
— Не боле, чем прочие... И вышло ведь.
— Я много лет про то думала, но тебе не сказывала, прости, Ванюша. Книги моей догадки не подтвердили, а к тому ж... — она стыдливо потупилась, — я слишком его боялась, чтобы попробовать.
Лицо Ивана осветилось улыбкою.
— Ну и будет об этом. Всему конец. — Он повернулся к жеребцу Кощея. — И побоям тоже — обещаю тебе.
Но вдруг услыхал он какой-то шорох за спиною. Рванулся туда, схватившись за саблю, но умом понимал, что уж поздно. Кощей уселся на земле и приладил руку на место, как рукавицу натянул.
— Слышать ты слышишь, Иван-царевич, — проговорил он голосом, что холодней камня могильного, однако в нем звучала убежденность палача, который берется за топор, — да плохо слушаешь. Ну, проткнул ты меня моею рукой — что из того? Направлял-то ее не я, а ты. Мог бы с таким же успехом и сам взять саблю эту дурацкую... — Он поднялся, наставил оружие на Ивана. — Обрыдло мне все. Зажился ты на этом свете.
Сзади зазвенели копыта, Иван почувствовал, как чья-то рука уцепила его за ворот вместе с клоком волос и проволокла по земле чуть назад, чтоб успел он вскочить в седло Сивки позади Марьи Моревны. Они уже лощинку миновали, когда раздался крик опомнившегося Кощея. Сейчас он снова пустится за ними в догонь.
— И что теперь? — вымолвила Марья Моревна, голосом своим сдавленным испугав Ивана едва ль не больше, чем вид живого и невредимого Кощея.
Он потряс головой, не в силах избавиться от наваждения: страшный труп снова и снова собирает себя по кускам. Наверно, это зрелище будет его преследовать до гробовой доски.
— Он издох, — как в бреду, шептал Иван. — Должен был издохнуть! Я убил его, как Бог свят! Как Бог свят!
В забытьи он слишком сильно дернул поводья и тут же виновато похлопал Сивку по шее: прости, мол, ежели что. Потом решительно сжал коленями бока жеребца.
— Давай-ка шибче, — сказал Иван, старательно убирая из голоса дрожь дурных предчувствий. — Авось успеем в терем допрежь Кощея.
Марья Моревна лишь беспомощно плечами повела. А Иван, как себя ни уговаривал, все ж не смог поднять руку на верного друга своего. Чем он тогда Кощея лучше?
— Поди-ка сюда, царевич, — произнес вдруг над ухом вкрадчивый голос.
Марья Моревна ахнула и замахнулась ножом. Но ледяные пальцы схватили Ивана за плечо и сдернули с коня. Он упал на зеленый куст, скатился с него на землю, спасибо хоть шею себе не свернул, а ушибы — шут с ними.
Кощей Бессмертный осадил коня на всем скаку, неторопливо спешился, выдернул из шеи нож, вонзенный Марьей Моревною, но саблю свою доставать не стал. Видно, приберег для Ивана кой-чего поинтереснее.
— Опять не слушаешь, Иван-царевич. Сказано тебе: поди сюда.
Он вцепился в Ивана своими пальцами, такими длинными, что могли они держать человеческую голову, как яблоко, и швырнул его через поляну, ровно кутенка.
— Не туда! Вот сюда!
И повторил свою шутку.
Снова, и снова, и снова.
Прекраснейшая из Царевен всея Руси глядела, онемев от ужаса. По обе стороны от нее застыли два коня вороных, два брата родных, только один холеный, обихоженный, другой израненный, окровавленный. Других свидетелей не было. Даже вороны держались подальше от Кощея Бессмертного, покамест он со своими жертвами расправлялся.
— Ну, доставай свою саблю, красавчик! — Чернокнижник слизнул с пальцев Иванову кровь и ухмыльнулся. — Снеси мне голову, коли посмеешь да сумеешь.
Иван приподнялся, опершись на кулаки, и глянул на своего мучителя. Кровь струилась изо рта его, из носа, из ушей, один глаз так распух, что он им света белого не видел.
— Не сумею, — выдавил он из себя. Кощей хрипло засмеялся. Но тут же оборвал смех, видя что Иван тоже отвечает ему кривой усмешкою.
— Не сумею, — повторил он. — Не дотянусь никак. Подойди-ка поближе.
— Куда уж ближе? Забавы кончены. — Кощей вытащил наконец саблю и поднес ее к губам царевича. — Боле не будет тебе воскрешенья. Прощайся с белым светом.