Митяй, опершись о лопату, рассудительно ответил:
— Дак что с имя могло случиться, ежли почти не дают корму-то? Скотине хоть сена да соломы дают, куры малость зерна видят, а свинкам мало что перепадает. Отходы с кухни дак собакам отдают. Вот, травка пошла, рвем, рубим, да запариваем, ежлив мучицы аржанной дадут — дак и вовсе хорошо… Кинстинтин пошел к Секлете на кухню, можа даст мучицы. Она-то баба добрая, да и ей мало Игнатьевна выдает продухту. Ране-то, когда барыня привезла свинок аж с самой Москвы, ладненькие были поросятки, справненькие. И росли быстро и большие такие, с нашими не сравнить. Да тока вот как барыня занемогши стала, Игнатьевна все и перестала выдавать. Сказала, что свиньи — это от лукавого, наши деды и прадеды ели только скотское мясо и довольны были. А это господски причуды, мясо мягкое да сочное есть.
Выслушав Митяя и поняв, что Кинстинтин и есть неведомый Кистяй, я сглотнула тяжёлый ком в горле и повернулась к Якову Семёновичу.
— Завтра с самого утра берете подводу, грузите зерно и на мельницу. Свои отруби обязательно забрать и купить столько отрубей, сколько есть у мельника. Мука пойдет и крупного помола, ржаная. Пшеницу пока не трогаем. Будем откармливать животных.
— А ты, Митяй, смотри! Будем кормить свиней, но сразу много нельзя, лучше понемногу, но чаще! Сразу много — животами будут маяться свинки. Завтра отруби привезут, также запаривайте с травой, полезно. Сегодня сейчас распоряжусь, муки выдадут мешок. До завтра хватит.
Митяй опять принялся ломать шапку и кланяться чуть не до земли, несвязно благодаря. Видно, что человек переживал за животных, но ничего сделать не мог. А тут его выслушали, поняли и помогли.
Я повернулась к Вере — Верунь, беги на людскую кухню, скажи Секлете, чтобы вместе с тобой пошла в амбар с мукой и выдала Кистяю мешок ржаной муки. Вот ключ от амбара, держи. Хаську возьми, пусть пробежится с тобой.
Впечатленная увиденным Верка рванула с места очень шустро. За ней скачками несся Хася, перед этим послав мне нечитаемый взгляд.
Глава 15
Ну, и ещё один объект животноводства в поместье на сегодня. Пока мы шли, Яков Семёнович задумчиво поинтересовался:
— Как я понимаю, Игнатьевна — это та пожилая женщина, что так мм… осторожно восприняла мое назначение? Я полагал, что она только ко мне так негативно отнеслась. Но почему так странно к животным отнеслась? Они в чем виноваты? Неужели так плохи дела в поместье?
Я и сама не знала ответа на эти вопросы, но всё-таки попробовала ответить так, как я понимала.
— Нет, Яков Семёнович, дела не столь плохи, и голод проживающим здесь не грозит. Но управление имуществом, людьми, финансами — из рук вон плохое. Да вы и сами видите. Разве трудно было купить на мельнице отруби? Они же стоят копейки! А животные их хорошо едят. Или правильно подобрать работников для ухода за животными и птицей? Вот смотрите, свинари ведь как переживают за своих подопечных! А какие птичницы! Лентяйки! Почему такое отношение именно к свиньям? Видите ли, Яков Семёнович, свиноводство у нас в империи, собственно, не слишком развито, только начинается по-настоящему. Мы ведь не в Британии живём, где любой лорд не мыслит себе завтрака без зажаренного бекона. В России всегда употребляли говядину да дикое мясо из леса. Вокруг столичных городов, Петербурга, Москвы, крупные хозяйства вовсю занимаются выращиванием свиней на мясо, на племя. Имеют большой доход с того. В городах есть спрос на свинину. А в провинции… все ещё живут допетровскими обычаями.
Я махнула рукой. Собственно, я пересказывала управляющему лекции по истории животноводства в России, что нам читали на первом курсе. Но теперь своими глазами увидела, как оно было на самом деле. И, боюсь, мне ещё предстоит выдержать и "свиные" и "картофельные" войны. Меж тем мы подошли к коровнику. Из открытых настежь дверей слышалось жалобное, страдальческое мычание коровы, возбужденные крики людей. Я стремительно рванула внутрь. Сама не знаю, что меня так тащило к страдающему животному. Неужто и впрямь, бабкин дар?
Возле дальнего стойла возбуждённо перетаптывались и переговаривались несколько мужиков, и мычала корова. Я подбежала, локтями распихивая досужих зрителей. Животное замычала особо жалостливо, мужик, стоявший рядом, перекрестился, пробормотав:
— Кончается, сердечная!
Я рванулась к животине. И из лекций по сельхозветеринарии и каким-то шестым или седьмым чувством я понимала — корова не может отелиться, теленок развернулся в утробе матери поперек. Надо помогать. Я повернулась к зрителям и рявкнула:
— Чего вылупились? Несите воду горячую с кухни и старые тряпки! Будем теленка поворачивать правильно!
Сбросив салоп и закатав рукава платья, приступила к работе. Это только в книгах и фильмах все быстро получается, а в реальности оказалось долго и трудно. Устали мы обе — и я, и животное. И, если бы не странный бабкин дар, теперь я в этом убеждена, мне бы нипочём не справится. На практике меня никто к подобному бы и не подпустил, а по специализации я — городской ветеринар. Кошечки, собачки, хомячки… А тут я так уверенно действовала. Точно, бабка подсуропила! Как оправдываться буду?
А, ладно, главное, ввязаться в драку, потом выясним, за что и с кем. Я сидела на тюке соломы и оглядывалась. В самом помещении было довольно чисто, сухо и пусто. Вяло поинтересовалась у скотника, возившегося с теленком.
— А где все животные?
Выяснилось, что стадо на пастбище, скоро пригонят назад. Ещё осталось немного запаса сена и соломы с прошлого года, мешанкой подкармливают коров только отелившихся или в глубокой стельности. Заодно посмотрела и на корову. Хорошая порода, голштинка. Симменталок ещё не вывели, но и голштинки намного удобнее, чем мелкие местные породы. Перехватив мой взгляд, скотник сказал:
— Годов пять назад барыня выписала несколько коровок и пару бычков. Вот постепенно и вывели местную породу. Теперь тока немки вот в стаде. Но барыня никому телят не продавала, говорила, что рано ишшо. Наши бабы тайком водили своих коровенок на пастбище к иноземному быку. Да только греха больше получилось — никак не могли потом коровенки настроиться, телки-то сильно крупные для них. А которые и растелились — все одно не такие телята были.
Вот так, на ровном месте, столько информации сразу. Ладно, отдохнула и вперёд. Тяжело поднялась с тюка и тихонько побрела в сторону дома. Сил осматривать ещё и амбары у меня не было. Странные способности все забрали. Мне бы сейчас лечь и полежать… и чаю попить. С медом.
Видя мое состояние, Яков Семёнович предложил:
— Катерина Сергеевна, давайте, вы отдохнете, а я возьму с собой Трофима, он, похоже, грамотный, и мы проверим все уличные амбары.
Против я не была, только бы добраться до дома. По дороге поинтересовалась, где бы хотел устроить себе небольшой рабочий кабинет управляющий. После небольшого раздумья он ответил:
— Если можно, то я хотел бы поближе к черному входу. У меня чаще всего посетители из крестьян, нечего им в парадные двери лаптями следить.
Я тихонько хмыкнула — вот оно, классовое неравенство! Хотя для этой эпохи это как раз норма. Трофим был, как обычно, на боевом посту. Новое назначение на должность писарчука при ревизии принял, не моргнув глазом. Я поинтересовалась состоянием Игнатьевны, дворецкий ответствовал, что Игнатьевна лежит в своей комнате, шепчет молитвы, переживает. Ну, молитва для души тоже полезна, так что до завтра, я думаю, старая выживет.
Проспала я почти до самого ужина. Потом, с помощью Веры переоделась и спустилась вниз. Пригласила в малую гостиную вернувшегося Трофима и Марфу с кухни. Они послушно стояли у двери, мне сидеть было неловко, и я встала из кресла, прошлась. Потом сказала:
— Вы уже, наверное, догадываетесь, что Игнатьевну я от власти и управления поместьем отстраняю. Но я пока не знаю всех людей в поместье, поэтому хочу спросить вас — кому можно доверить кладовые и склады? Персоналом и общим присмотром по-прежнему будет заниматься Трофим, а Марфа — всеми кухнями. Спрашивать по вашим делам буду с вас. Но мне нужен кладовщик, то есть ключница.
Марфа и Трофим думали не слишком долго, потом молча переглянулись, и Марфа назвала одно имя.
— Барышня, вот хошь как тут думай, но лучше Глафиры никого не придумать. Она и была у нас ключницей, пока Игнатьевна не приехала после смерти Майи и стала власть понемногу прибирать в свои руки. Теперича Игнатьевна ее в огородницы, стал быть, определила.
Решено, завтра с утра побеседую с этой Глафирой, если будет внушать мне доверие — то быть ей кладовщиком.
Ужинали с управляющим, я поинтересовалась, заглядывал ли он вновь в свой флигель. Яков Семёнович сказал, что да, заглядывал, там все чисто и даже две перегородки уже поставлены. Печь протопили, и он сегодня будет там ночевать. Постельные принадлежности ему уже принесли и все в порядке.
Я даже стала ощущать некую прелесть в русской бане. Можно полежать и расслабиться в теплом влажном воздухе, где вкусно пахнет берёзовым листом, чуть-чуть хвоей (в кипяток для поддавания пара добавляли чуть сосновой хвои). После мытья до скрипа кожи и волос можно закутаться в толстую теплую шаль и пить такой резкий и холодный квас, что я даже закашлялась и, вытирая слезы, неожиданно брякнула:
— Хорош квасок! Клюшница делала!
На что Вера, никогда не видевшая фильмов Гайдая (думаю, и других фильмов тоже), с удивлением сказала:
— Пошто клюшница? Мамка делала, на настоящем сахаре, специально для барышни, то есть для вас.
Прокашлявшись, я махнула рукой, мол, не обращай внимания! А сама подумала, что надо бы обязательно навестить помещика Вербицкого. Насчет сахарного заводика. Как мне подсказывает моя интуиция, сахар будет иметь спрос.
После всех сегодняшних перипетий, да после баньки, я уже клевала носом по дороге домой из бани. Раздевшись с помощью Веры, я со счастливым вздохом вытянулась на чистой постели и начала засыпать. Но я совсем забыла, что у меня имеется вечный и неугомонный "будильник"! Некто вредный и лохматый нагло тянул с меня одеяло и шумно дышал мне в ухо. Я в полудрёме отмахивались от названного интервента, но оно не исчезало. Пришлось сесть в постели и открыть слипающиеся глаза.