— Идея, конечно, неплохая, можно сказать, даже отличная. Разумеется, надо посоветоваться и с Вацлавом Вербицким. Всё обговорить, на чьих землях ставить этот заводик, посчитать стоимость оборудования, отправить работников на обучение, потом все затраты разделить на определенное количество паев и предложить их концессионерам.
Молчавший до сих пор Яков Семёнович неожиданно сказал:
— У нас есть пустошь небольшая возле реки, все равно там ничего не растет, сколько не пытались, так мне люди рассказали. Для сахарного производства нужно много воды, вот речка там как раз есть. Насчёт обучения. Есть у меня родственник дальний, в Курской губернии, как раз таким небольшим заводиком и владеет. Думаю, не откажет принять людей на обучение. Про оборудование надо в журналах посмотреть, списаться. Но само здание надо строить всей концессий, мы не потянем сами, маловато мужиков.
О как! Пока мы тут отвлечённо рассуждали, Яков Семёнович уже все конкретно продумал и предложил. Но кое-что меня беспокоило, и я озабоченно сказала:
— Но вот я слыхала, что для таких заводчиков топлива много надо. Этак мы все мои дубовые леса переведем!
Яков Семёнович невозмутимо ответил.
— А зачем дубовыми дровами топить? У нас же по соседству Могилевская и Гомельская воласти! Там торфа полно и недорого! Закажем, и привезут, сколько потребно.
Крыть мне было нечем, правота управляющего была видна сразу. Сосед с уважением посмотрел на нас и протянул:
— Однако, какая вы продуманная команда! Не знал, что ныне в институтах девиц не только вышивать и бальным танцам учат!
Я тихонько хмыкнула про себя:
— Эх, Андрюша, не знаешь ты, чему нынче девиц в институтах учат!
Глава 23
После обеда решили ехать общим обозом. Скорость движения у нас примерно одинакова, телеги разогнаться не дают все равно, а большее количество людей в обозе обеспечит большую безопасность от лихих людей, буде таковые случаться. Андрей Петрович и Яков Семёнович ехали рядом, обсуждая свои хозяйственные дела. Мне импонировало то, что сосед не проявлял никакой ксенофобии или сословного превосходства, в это время такое встречалось нечасто. И управляющий тоже был рад пообщаться с приятным человеком.
Как я поняла, в основном Яков Семёнович всё-таки вращался в кругу своих соплеменников, несмотря на то, что он сменил веру. Я как-то спросила его на эту тему, на что он пожал плечами и ответил.
— Ну, как отнеслись? Кроме убежденных ортодоксов, остальные отнеслись философически. Мы все понимаем, что иногда бывают безвыходные ситуации. Господь — он ведь един, просто каждая нация называет его по-своему. И он в сердце у каждого, а не в голове.
Я потом долго обдумывала его слова и должна была согласиться. Однако, мой управляющий философ! И с ним очень интересно разговаривать. Так что сейчас он вел оживленный разговор с Заварзиным. Я слышала только отдельные слова, что долетали до меня через открытое окошко кареты — "Доходность", "расчетная стоимость", "представительские расходы" и прочие заумные слова. Ладно, пусть мужчины всласть наговорятся о своем, мальчуковом.
У меня, глядя на Андрея Заварзина, на его военную выправку, не исчезнувшую и после отставки, появилась интересная мысль. Пистолеты-то у меня так и лежат. И научить меня обращаться с ними некому. Даже воевавшие крестьяне умели обращаться лишь с берданой, офицерские пистолеты им никто не доверял. Яков Семёнович, как я поняла, убежденный пацифист. Обращаться к Пешкову почему-то не хочется, да и что скажет маменька, Аполлинария Семёновна? Не будет ли скандализована таким странным поведением милой соседки? А вот, как мне кажется, Андрей Петрович поймет меня и поможет в овладении старинным оружием.
Да и вообще, если честно, мне нравился Заварзин, особенно сейчас, когда он разговаривал с нами, и ушло вот это мрачное выражение лица, он был для меня более симпатичен, чем картинный красавчик Иван Пешков. Но это все лирика, пока мне надо думать о другом. И это другое неотвратимо приближалось с каждой верстой. Как там мое поместье, без меня, без хозяйского пригляду? Не натворил ли чего Гаврила? Справляются ли мужики с пахотными и посевными работами? Как там Хася, поддерживает ли порядок?
Так мы и продвигались по направлению к моему Тёмкино. Андрею Петровичу все равно надо было проезжать мимо нас, его Федоткино было немного дальше. Дело близилось к вечеру, мы вновь решили ночевать на свежем воздухе, только подберём подходящую полянку. Сильно в лес углубляться не будем, иначе мы на свой кудахтающий груз соберём всех окрестных лис. Кстати, Андрей Петрович сказал, что по осени, после отжинок, окрестные помещики устраивают охоту на лис и многие дамы охотно принимают в ней участие верхом на лошади. Спросил, не хочу ли и я принять в этом участие? Ага, вот, вот! Я, моя Ласточка и лиса! Зрелище будет душераздирающее и запомнится местному бомонду на ближайшие лет пятьдесят. Будут ставить вехой в отсчёте дат, типа "Помнишь, ещё в ту осень барышня Салтыкова на лису охотилась? Вот как раз в ту осень и сгорел овин в Петровке!".
Представив себе такое, я сама тихонько хихикнула. Заехав в ближайший, к предполагаемому месту ночевки, постоялый двор, мы плотно все поужинали, купили продуктов для завтрака и поехали к месту ночевки. Свое нежелание останавливаться на постоялом дворе я честно объяснила Заварзину, он хмыкнул и согласился со мной, добавив, что ранее Пелагея Степановна многих снабжала волшебным порошком от кровососов.
— Да, Андрей Петрович, я знаю. Состав этого порошка мне известен, могу легко его воспроизвести. Только я не столь альтруистична, нежели моя бабушка. Я ценю свой труд, и даром мне ничего не достается. Вы видели, в каком состоянии поместье. Конечно, можно сказать, что все поместья в округе пострадали. Но я хочу вернуть роду Салтыковых благополучие, а не унылое прозябание в нищете. Так что порошок я буду продавать. Не за великие деньги, но все же не бесплатно.
— И вы будете правы, Катерина Сергеевна! Пелагея Степановна очень много делала доброго для людей, только они это не ценили, раз бесплатно. И вместо благодарности только нелепые и подлые слухи распускали по округе. Даже отец Василий грозился сплетникам, что будут они лизать раскалённую сковороду в аду за такой грех словоблудия, да им все неймётся.
Пока устраивались на ночлег, обихаживали коней, вздували костерок для чая, я осмотрела свой птичник на колесах. Куры, накормленные и напоенные еще, когда останавливались на ужин, мирно спали. Цыплята ещё что-то возились в своих ящиках, периодически возмущённо попискивая друг на друга. Собрав воедино все свои знания по сельхоз ветеринарии (а в ней я не сильна, уже говорила, не мой профиль), проверила состояние цыплят. Вроде бы не задавили никого, на лапы не сели. Значит, пока все нормально, а завтра уже будем дома.
Попивая ароматный, с привкусом дымка, чаек, я начала разговор на волнующую меня тему.
— Андрей Петрович, я знаю, что вы ранее служили. У меня к вам немного необычная просьба — не могли бы вы научить меня обращаться с пистолетом? Дело в том, что от папеньки моего, Сергея Матвеевича, осталась пара пистолетов. Они в хорошем состоянии, и, когда я уезжала из Петербурга, забрала их с собой. Лихие людишки просто не нашли их в моем сундуке среди моих платьев.
— Странное желание для барышни! Или вы начитались романов про кавалер — девицу Дурову?
— Боже! Нет, конечно же! Не собираюсь я идти на войну! Понимаете, время нынче какое-то неспокойное, меня все вокруг стращают то картофельными бунтами, то ещё чем. Вот и хочу научиться защищать хотя бы себя!
— А вы готовы выстрелить в человека? Поверьте, это очень трудно, особенно для женщины!
— Да хотя бы в воздух, для устрашения! Может, и этого будет достаточно!
— Ну, в таком, если плане… выбирайте время, сообщите мне и приезжайте, посмотрим, возможно, что-то и получиться!
Получится, обязательно получится! Я была в этом уверена. Так же, как и в том, что смогу выстрелить в человека, если он будет угрожать мне или моим близким. Все-таки ментальность современницы двадцать первого века сильно отличается от нервической тургеневской барышни.
После раннего завтрака мы ехали ещё несколько часов, но до имения добрались ещё до обеда. Я предлагала Андрею Петровичу заехать к нам, пообедать, отдохнуть и двигаться дальше. Но он отказался, сказав, что тоже очень спешит попасть домой. Я хорошо его понимала и не обиделась.
Первым, кого мы увидели, свернув с большака на местную дорогу к имению и деревне, был Хаська. Он мчался по дороге, в образе смешного, толстолапого щенка-хаски. Уши развевались, язык вываливался из пасти, лапы отчаянно путались. Вид был забавный. Я заранее открыла дверцу кареты, и он с разбегу запрыгнул в нее, заставив покачнуться транспорт — масса у него все равно оставалась крупного волка. Он плюхнулся на пол, я почесал его за ухом и вслух сказала:
— Ну, как вы там жили без нас? Все хорошо? Рассказывай!
Вера заулыбалась, приняв мои слова за шутку, но на самом деле Хася принялся рассказывать, по-своему, мысленно.
— Да все нормально, не переживай, Катерина! Все здоровы и целы! Пахоту под картоху твою закончили, посевы зерновых тоже. Осталось только просо да пшенички для себя. Сейчас мужики на своих наделах работают, управляющий им перед отъездом разрешил. В доме тоже хорошо, Трофим и Глафира держат все домашнее бабье в кулаке, скандалить и лениться им не дают. Марфа меня кормит, жалеет, говорит, что вот без хозяйки осталась животинка, скучает… будто есть мне, когда скучать! Дел выше хвоста! Везде надо успеть.
Я чуть не засмеялась в голос. Деловой мой! Рассуждает о пахоте, как заправский агроном! На самом деле, он просто озвучивает то, что слышит от окружающих. Но меня заинтересовала некая заминка перед словом "целы". К чему бы это? Я строго взглянула на зверика и мысленно повторила это слово.
— Ну, понимаешь, Гаврила тут попробовал бузить, да ещё пару мужиков подбил, уговаривал больше, но согласились только эти двое. Вот решили они побузить, да только Степан с другими мужиками намяли им бока да по паре фингалов навешали. Теперь вот дома отлеживаются. Гаврила-то для работы на своем наделе пару мужиков из соседней деревни нанял, а те двое дурней дома лежат, охают. Бабы их ругаются — страсть! Как бы и они ещё мужиков не побили своих!