Шагая по направлению к коровнику, я раздумывала. Надо как-то поощрять добросовестных работников. Они и так крепостные, мне одной пока такую ситуацию не переломить и вольную всем своим крестьянам тоже никто мне дать не позволит. Надо как-то улучшать их жизнь. Почему бы не сделать их жизнь хотя бы сытнее? Если поощрять работников выдачей элитных поросят, цыплят, хороших несушек, то их хозяйства намного улучшатся. Особо мое хозяйство это не нагрузит, не так уж и много таких работников, да и не всем сразу, по очереди.
В коровнике было чисто и пусто, только в дальнем отсеке лежала пара коров. Скотник пояснил, что все стадо на пастбище, телята в загоне, а там лежат коровы, недавно отелившиеся, и сейчас их часто доят. Молоком пока отпаивают телят. Я с умным видом покивала головой.
Оказывается, время уже подходило к обеду, значит, на огороды попаду во второй половине дня. По пути к дому решила заглянуть и в дальний флигель, к Алечке. Она со старшими детьми копалась в небольшом огородике при флигеле. Маленькая девочка по-прежнему играла с куклой на лавочке, коляска с младенцем стояла неподалеку. Я подошла к небольшой ограде, поздоровались. Алечка, отставив в сторону небольшие, как будто игрушечные грабельки, подошла ко мне, устало улыбнулась.
— Добрый день, Катерина Сергеевна! Вот, пытаемся с мальчиками землю вскопать. Но это целиковая земля, никогда не паханная. Тяжело, но мы стараемся.
Я удивилась:
— А почему ваш муж не отправит сюда плуг и не вспашут? Потом проще будет сделать гряды!
— Что вы, Катерина Сергеевна! Разве можно? Ведь это ваше имущество, ваши лошади и люди! Яша, конечно, многое умеет и может, но землю пахать не умеет. И так благодарствую, что позволили нашу Пеструху в ваше стадо пустить и в коровнике угол дали. Пока у нас нет своего хлева. Да и мальчики мне смогут больше помочь, не отвлекаясь на выпас Пеструхи. А с коровкой нашей семье куда как легче стало! И молоко для детей, и каши, и творог со сметаной. Ой, совсем забыла! Мальчики ходили на рыбалку, на речку, немного рыбёшек поймали, уху варили. Вот и ракушек для вас набрали! Вы уж простите, разных они понабрали, не знали, какие именно вам нужны. Выберете сами. Давидик, детка, принеси то лукошко с ракушками, что вы собрали! Поторопись, милый!
Детка Давидик, выше мамы на пару голов, тут же метнулся внутрь дома. И вскоре вышел с небольшим, аккуратным лукошком с крышкой. Перехватив мой взгляд на это изделие, Алечка пояснила:
— Это мои мальчики, в том имении, где мы раньше жили, научились плести из лозняка у местного умельца. Вот теперь Давид и Алекс и снабжают меня такими вот корзинками.
Я с удовольствием взяла лукошко, сказала:
— Алечка, вы оставьте эту копку! Я сейчас загляну к складам и велю сюда отправить пахаря. Заодно и плуг опробуем. А то купили чуть не два года назад, и стоит в сарае! А пашут деревянной сохой! Лишь бы ничего нового! Вот люди темные!
Алечка и мальчики не без облегчённого вздоха отставили в сторону копательные инструменты, мать семейства направилась к дому, кормить своих многочисленных отпрысков. А я пошла к сараям, надо распорядиться. Там кипела работа. Ворота нескольких амбаров были распахнуты, и в одном были видны женщины, перебиравшие клубни, из другого дюжая пара мужиков тянула полосы металла в сторону кухни, откуда слышался стук молотов. Возле ещё одного суетились сразу несколько мужиков и Яков Семёнович среди них. Стояла лошадь, вынесенный из сарая плуг сверкал металлическими боками. Мужики пытались, приспособить сей шедевр инженерной мысли к постромкам лошади. Ну, думаю, что вскоре они с этим справятся. Я подошла к ним и велела управляющему произвести опытную вспашку его собственного огорода. Яков Семёнович молча кивнул, слегка порозовев скулами. А я, наконец, пошла домой обедать.
Пока обедала, поразмыслила и решила, что нечего резину тянуть, сейчас же напишу записку Заварзину о том, что завтра после обеда я приеду к ним в поместье для первого урока. Что-то мне подсказывает, что такие умения могут мне вскорости и понадобиться. Да и хотелось мне увидеть вновь Андрея Петровича, честно говоря. Это по легенде мне около восемнадцати лет, а на самом деле мне побольше будет. Так что мой интерес к привлекательному мужчине вполне понятен. Но эпоха не позволяет мне вести себя свободно, надо оглядываться на местные правила и условности.
Сказано — сделано! Написала записку, запечатала, отправила Веру с запиской к Семену, ее приятелю с конюшни. Пусть отвезёт послание, да потом скажет, сколько по времени ехать до Федоткино. А меня ждал огород. Точнее, это я туда стремилась попасть.
За невысокой оградой раздавались женские голоса и солидный бас плотника Архипа, я велела ему прийти сюда. Собственно, гряды были уже готовы, можно было и сажать. Только пришлось постоять над душой у огородниц, чтобы они все сделали верно. Вначале Архип с помощниками устроил из досок ограждение для гряд, чтобы не отсыпалась земля и расплывалась во все стороны при поливе. Затем Архип выдал им два колышка и кусок веревки и учил огородниц, как ровно отбить посадочные рядки. Бабы искренне недоумевали, зачем это надо? Сажали раньше, как получится, и хорошо же было? Но противиться не смели. Потом удивлялись новому способу посадки, раскладывая по ряду ленты с наклеенными семенами моркови. Когда закончились ленточные семена, в ход пошли дражированные. Бабы ахали.
— Конешно, чё ж так не садить! Чисто баловство, а не работа! И чё тока не придумают там, в столицах-то!
Посеяли и местные семена, земли хватало на все. Тут бабы сразу почувствовали разницу между моими семенами и здешними. Охали — нельзя ли и эти семена такими сделать? Тут я им вряд ли помогу, сама не знаю, как это получается. Хотя… то ли в крахмале обваливают, то ли в ручном клейстере, но не уверена. Оставался ещё приличный кусок земли, вот там я и велела Архипу сооружать будущие парники. Бабы недоумевали — а куда же репу сажать? Нет уж, нужна репа — пусть на поле за оградой сажают!
Притащилась домой, плюхнулась в кресло, вытянув ноги. Думала, все на сегодня, можно отдыхать. Но не тут-то было! Опять отличился Хася.
Глава 25
Вначале послышались громкие голоса, приближающиеся со стороны служебного хода, потом возмущенный голос Трофима, затем уже более четкие женские крики, переходящие временами в вой. Сквозь приятную дремоту, в которой я пребывала в гостиной, расслышала:
— Матушка, Катерина Сергеевна! Барышня, помоги! Напасть-то какая!
Господи, что ещё могло случиться? Я резвой корочкой подскочила с кресла, хотя до этого с кряхтеньем, как столетняя бабка в нем устраивалась, сунула ноги в те же самые чуни и выскочила в холл. Там стояли три деревенские бабы и рассерженный Трофим, кышкающий на них, как на шкодливых кур.
— Пошли отсюда! Вот завтра с утра к господину управляющему приходите, пусть он ваши дела решает! Кыш, сказал! Отдыхает Катерина Сергеевна! Не беспокойте ее!
Бабы взвыли ещё пуще:
— Трофимушка, так ить чем Семеныч нам помогет-то? Бабка барышни, Пелагея Степановна, могла же лечить людей! Можа, и барышня Катерина Сергеевна чё могет? Так ить напасть какая стряслась!
Я подошла ближе:
— Ну, что там у вас случилось? Говорите, только по очереди, не все сразу.
Бабы испуганно примолкли. Одну я точно знала, это птичница Груня, а двух других вроде не видала. Потом Груня, видно в силу личного знакомства со мной, первой начала:
— Так ить дело-то тут какое, и говорить-то стыдобушно, да деваться некуда. Мужики наши, мой Федул, вот Наталкин Пров, да Силантий Любавин, они ж самые первые по деревне бражники! И где они берут-то ее, проклятущую!? Ежлив дома и ставлю медовую брагу, так на великие праздники, Рождество али Пасху. А оне повремень хмельные ходют! Ране Гаврила как-то через Игнатьевну списывал имя барщину, а ныне как быть? Господин управляющий не потрафит им! Ой, продадут мужиков, али в рекруты сдадут! А у нас ведь детушки малые!
Я непонимающе смотрела на них, что они от меня хотят? Чтобы я им барщину списала, что ли? Но Груня продолжила, подвывая и сморкаясь в угол платка:
— Так вот по прошлой ночи, как раз намедни перед вашим приездом, мужики ещё с вечера бражничать почали, потом убрели куда-то. Затем, уж за полночь, такие крики, такой вой, что жуть взяла! Ну, чисто черти с кого-то шкуру живьём снимают! Я дверь на запор, сама трясусь вся до последней жилочки! А в дверь ктой-то ломиться, да воет, прям, нечиста сила перед Рождеством! Потом кое-как спознала голос своего Федула, открыла. А он и словечка сказать не может, трясется только, да головой трясет, мелко-мелко так… страсть какая! А ещё, прости Господи, обдристанный весь, словно дитё малое! Пришлось в лохани его мыть, как сосунка мелкого, да портки на улицу выбрасывать, в хате дышать нечем было. Дома сиднем почитай сутки молча сидел, тока головой все тряс, а седни и сказал:
— Всяко видал, а такой страсти никогда! Все, как отец Василий говорил про дьявола — ликом черен и прекрасен! Только весь светится зелёным светом да глаза красными угольями горят! А ишшо зубов много и здоровые такие и тоже зелёным горят! И сам ростом с нашу хату! И вроде не говорит, а в голове слышу: "Ещё раз почнешь бражничать, Федул, так и заберу тебя с собой, и свету белого больше не увидишь, будешь сковороды каленые у меня в аду лизать»! А дальше сомлел я, как домой полз — и то не помню. Не могу из хаты выйтить, тока к двери, как будто что не пускат меня на воздух, так и мнится, что стоит дьявол за углом, меня ждёт. Вот, барышня.
Я стояла, раскрыв рот от такого красочного описания алкогольного делирия! Привидется же такое! Или это отец Василий обладает даром художественного слова? Меж тем в повествование добавила и свою лепту вторая крестьянка, судя по всему, Наташка, поскольку своего мужа она называла Провом.
— Все так и есть, барышня Катерина Сергеевна! Мой-то Пров прибег домой белешенький весь, наче мукой присыпанный! И тоже, грешно сказать-то, обосранный аж до рубахи. Тока сказать ничего н