вана и продолжила ябедничать:
— А ещё дяденька Арсений Данилович велел мне замуж выходить вот за его друга! А я никак не могу! Траур по бабушке ещё не закончился, что люди скажут обо мне?
Дядя возмущённо цыкнул на меня.
— Помолчи, когда тебя не спрашивают! Ишь, воли много там, в ваших институтах, дают девкам! Девица должна быть покорной воле старших и убояться мужа своего!
Ага, это ты, дядюшка, жене своей скажи, которая технично свинтила от тебя, и возвращаться не намерена, похоже. Отец Василий тем временем дочитал докУмент, положил его на стол, возле себя и раздумчиво произнес:
— Хороший докУмент, хороший. И даже почти настоящий. Только в одном вы ошиблись, господа! Тут стоит подпись одного из членов Опекунского Совета от Смоленской епархии, епископа Варлаама. Да только не мог он подписать это решение, так как скончался за два месяца до кончины Пелагеи Степановны ещё. Обман это, господа! Фальшивка! Думаю, вас надо задержать до приезда урядника, пусть он разбирается с вами.
Молчавший до сих пор Заварзин сказал:
— И ваше решение выдать Катерину Сергеевну замуж за вашего друга не может быть осуществлено, так как имеются более ранние обязательства. Дело в том, что Катерина Сергеевна с детства помолвлена со мной! Вот и документ об этом имеется, его составили мой отец, отец Катерины Сергеевны, Сергей Матвеевич, и ее бабушка, Пелагея Степановна.
Из внутреннего кармана сюртука он достал сложенный лист бумаги, на котором было что-то написано мелкими витиеватыми буквами. Но подпись и печать стряпчего там была и мне этого достаточно. Потом разберусь со всем остальным. Тем временем Заварзин, открыв дверь кабинета, кликнул Трофима и велел позвать пару дюжих мужиков. До приезда урядника пусть эти мошенники посидят в своих комнатах под охраной.
Дядюшку и его приятеля увели, и в кабинете сразу стало легче дышать. Всё-таки давил Аристарх, давил. А я далеко не ас в этих духовных практиках, нахваталась каких-то верхушек и то разрозненных. Мы остались втроём в кабинете. Я была ошеломлена новостями, поэтому только открывала и закрывала беззвучно рот, не в силах озвучить ту прорву мыслей, что металась у меня в голове.
Первым тишину нарушил отец Василий.
— Вот, значит, оно как… что же вы, Андрей Петрович, долго намеревались молчать! А если бы Катерина Сергеевна решила выйти замуж за кого-то другого?
Андрей чуть дрогнул лицом, но быстро взял себя в руки и спокойно ответил:
— Я бы убедился, что это ее выбор добровольный, и она будет счастлива со своим избранником, и не стал бы никогда препятствовать ей, и не показал бы этот документ. Но сейчас речь шла о спасении судьбы и возможно, жизни Катерины Сергеевны, у меня не было выбора.
Священник глубоко задумался. Мы же смотрели на него с затаенной надеждой. Вот он сейчас подумает и скажет, как нам выкрутиться из этих проблем. Отец Василий вздохнул.
— Кроме близкого родственника, на опеку может претендовать и жених, если он самостоятелен и достиг определенного возраста. Но разница между женихом и невестой не должна быть более двадцати пяти лет. И если невеста достигла семнадцати лет. Чтобы объявить вас женихом и невестой, мало этого документа. Собственно, это лишь документ о намерениях. Чтобы обезопасить Катерину Сергеевну, нужно ещё и церковное оглашение. Я могу провести в храме оглашение два раза, через неделю каждую, а потом, не дожидаясь третьего оглашения, Андрей должен срочно ехать в Смоленск и подавать прошение об опеке. Я закрою глаза на небольшое нарушение. Ходатайство от имени своего прихода в епархию я напишу и передам с вами. Но хорошо бы ещё ходатайство от мирской общины. Думаю, стоит обратиться к Вербицкому, Стишанину, Маренину. Они охотно подпишут такое ходатайство. Катерина Сергеевна, хоть и недавно в наших краях, но у многих сложилось о ней хорошее впечатление. Нам бы хотелось, чтобы она и дальше осталась хозяйствовать в наших краях. А венчание будет не ранее окончания траура. Все светские приличия должны быть соблюдены.
Мы сидели, пришибленные новостями, но понимали, что другого достойного выхода из этой ситуации нет. Конечно, мне, как и любой девушке, хотелось бы, что замуж меня позвали по большой любви, чтобы я была единственной и неповторимой для любимого. Но я знала, что иногда случается и так — по жестокой необходимости. Хотя и этот договор имел в виду совсем другую девушку, но она далеко, счастлива замужем, и ей ничто не угрожает. А вот мне очень даже как. Кто его знает, сколько ещё жадных родственников сыщется за эти полгода?
На Андрея же я могу точно положиться. Как я поняла, он очень щепетилен с понятием чести. Возможно, у нас сложится хорошая семья и добрые, ровные и сильные, по своему, чувства. Пусть и без фейерверков и звездных брызг до небес. Моя настоящая бабушка говорила: "Тот костер, что горит до небес, так же быстро и прогорает, оставляя после себя лишь холодный серый пепел. Тот же костер, который горит не столь ярко, горит дольше и обогреет больше людей. И ещё долго можно будет греться у тлеющих ровным жаром углей".
Вероятно, она была права. Так что, Катерина, давай, бери себя в руки, хватит нюнить и начинай жить, сообразуясь с новой реальностью. Не будешь дурой — и тебя полюбят. Все в твоих руках, не забывай этого!
В общем, мыслей тех у меня было, как у Барбоски блох — много и в ассортименте. Ещё бы и упорядочить их как-нибудь. Я осторожно покосилась в сторону будущего жениха, как он отнёсся к перспективе жениться? Я помнила рассказ Нади о бывшей несчастливой любви брата и его нынешнем отношении к браку. Но внешне Андрей не выказывал никакого недовольства, лицо спокойное, только небольшая задумчивость присутствовала.
Ну да, отец Василий загрузил нас планом деятельности. Кстати, а Пешковых он не назвал в числе возможных подписантов ходатайства. И вновь молчание нарушил священник.
— Я понимаю, чада мои, что все это столь неожиданно и не только для вас, но и для окружающих. Для того чтобы хоть немного уменьшить пересуды, я могу провести оглашения во время службы в будний день, когда в храме гораздо меньше народа, чем в праздник или воскресенье. Но вам там присутствовать необходимо, хотя бы в первый раз.
Отец Василий был деликатен, старясь смягчить для нас все последствия этой истории. Понятно, что по первости местные сплетники будут с подозрением оглядывать мою фигуру при каждой встрече, но узнав, что свадьба не ранее, чем через полгода, успокоятся. Ладно, вот он момент принятия решения. Я встала с дивана, немного прошлась по кабинету, обернулась к мужчинам.
— Я согласна со всеми этими условиями. И, если Андрей Петрович не возражает, то так тому и быть. У нас есть все шансы создать хорошую, добрую семью.
Заварзин тоже встал и, обращаясь ко мне, сказал:
— Я согласен со всеми условиями и прошу вас, Катерина Сергеевна, оказать мне честь и стать моей супругой. Намерения мои искренни и чисты, и я буду счастлив с вами в браке.
Отец Василий довольно улыбнулся и произнес:
— Благословляю вас, чада мои! А теперь не стоит терять времени, надо подготовить ходатайство в Опекунский Совет, но обращаться к соседям вам придется самим. Я напишу в епархию и сделаю все, что от меня зависит.
Продолжая ходить по кабинету, я подошла к окну. Внизу, у самого крыльца, стояла незнакомая мне щегольская коляска с опущенным верхом, в которую была запряжена пара отличных рысаков. Кони горячились, и кучер постоянно натягивал вожжи, усмиряя их. Странно, я не знаю, чей это транспорт. К нам кто-то ещё приехал? Возле коляски возникла небольшая суета.
Приглядевшись, я в слуге, который торопливо запихивал в багаж саквояж и сундуки, опознала того самого Жана, слугу дядюшки. Он что, решил уехать в одиночку? Но тут я увидела, как с крыльца, торопясь, сбегают и сами мои дорогие "гости". Это как? Они же должны быть заперты в своих комнатах! Чуть сбоку, на ступенях крыльца, я увидела тех самых охранников и дворецкого Трофима, которые чуть ли не платочками махали им вслед.
От удивления я могла только нечленораздельно хрюкнуть что-то, но присутствующие услышали и это. Пока они оторвались от своей бумаги, пока тоже подошли к окну… Тем временем, у коляски возникла небольшая заминка, гости так торопились покинуть мой негостеприимный дом, что столкнулись при посадке в коляску. Аристарх Львович оказался проворнее, оттолкнув дядю, он полез в коляску, оттопырив довольно упитанный зад. Чегодаев был вынужден отступить чуть в сторону.
И в этом была стратегическая ошибка Красильникова, ибо со стороны двора уже летел со всех лап Хаська и настрой у него был самый боевой, судя по его морде. Красильников его не видел, а дядя увидал в последний момент, видимо взвизгнул или вскрикнул, потому что Аристарх оглянулся на него. Хаське хватило этого мгновения, чтобы в мощном прыжке вцепиться ему как раз в этот вышеупомянутый зад.
Вероятно, Аристарх заорал диким голосом, мне было не слышно, сумел рвануться внутрь коляски и упасть в нее. Лошади дергались с перепугу, коляска раскачивались, и туда же, в эту кучу малу, со страху полез и Чегодаев. Жан, бросив последний сундук, вскочил на запятки, что-то крикнул кучеру.
Тот заложил такой крутой вираж, что и на Формуле-1 не стыдно показать, и коляска помчалась к воротам. Из коляски, на полном ходу, вылетел Хаська, видимо, его выпнули, но он все равно был с трофеями. Из пасти у него торчали два изрядных клока окровавленных тряпок. Мы, все трое, только и стояли у окна, открыв рты. События развивались столь стремительно, что мы просто не успели никак отреагировать на них. Когда мы выбежали во двор, коляска с беглецами, набрав полный ход, уже стремительно неслась к большаку.
Андрей Петрович, было, хотел кинуться в погоню, но отец Василий его остановил.
— Не успеешь все равно, не надо. Мне вот интересно, как они выбрались?
Мужики, приставленные в охрану, повалились в ноги.
— Прости, отче, как заволокло что-то в голове! И не помним толком ничего! Только делали, что велел тот, высокий. Не иначе, нечистый попутал! Простите, барышня, не в себе были!