Ваш И. Тургенев [ТУР-ПСП. Т. 13. С. 264–265]
Мой дорогой Гейзе,
Уже давно я должен был написать Вам письмо, но на этот раз я еще не собираюсь искупить свою вину, так как мне хочется наговориться с Вами вдоволь, не спеша – а сегодня я пишу лишь для того, чтобы рекомендовать Вам коллегу, русского писателя по имени Петр Боборыкин (да, такие имена бывают у нас!), у которого нет более горячего желания, чем удостоиться чести быть напечатанным в Вашем «Novellenschatz des Auslands» <нем. «Сокровищница иностранных новелл»>. Он сейчас живет в Вене и обратится к Вам с письмом. У него есть талант, и некоторые из его повестей довольно хороши. Эта рекомендация немного прохладна, но иной она и не должна быть.
Ваш дом, вероятно, уже давно отстроен – и Вы живете спокойно и уютно. В мае по пути в Карлсбад я буду в Мюнхене – там я надеюсь Вас увидеть. Но я еще напишу Вам.
А пока будьте здоровы, сердечные приветы Вам и Вашей жене от преданного Вам
Ив. Тургенева [ТУР-ПСП. Т. 13. С. 334–335].
Хороший знакомый Тургенева Вильгельм Вольфсон являлся его соотечественником, т. к. родился 20 октября 1820 г. в Одессе, в состоятельной еврейской семье, имеющей германские корни. После окончания общеобразовательной еврейской школы[488] Вильгельм Вольфсон уехал продолжать учебу в Германию. В 1837 г. он был зачислен в Лейпцигский университет, где до 1845 г. изучал медицину, а также слушал лекции по классической философии, филологии и истории. Свои первые эссе Вольфсон опубликовал во «Всеобщей еврейской газете» («Allgemeine Zeitung des Judenthums»). С 1840 по 1841 годы он публиковал свои стихи под псевдонимом Карл Майен (Carl Maien) в поэтических антологиях «Фиалки» и «Созвездия». В лейпцигском «Клубе Гервега»[489] в 1841 году он встретил писателя Теодора Фонтане, будущую немецкую литературную знаменитость, с которым подружился и до конца своей жизни оказывал ему материальную поддержку. В 1843 году Вольфсон уехал в Одессу, чтобы собрать материалы для своих будущих переводов произведений русских писателей. В этом же году он с большим успехом читал лекции по немецкой литературе. Ему была предложена соответствующая кафедра при условии принятия православия, но он от этого отказался.
Вернувшись в 1845 году в Германию, он с 1852 года постоянно жил в Дрездене, где опубликовал свои драматические произведения – «Только одна душа» (1855) и «Пасхальное бдение» (1857). Фердинанд Лассаль, с которым он встречался в Лейпциге, писал: «Карл Майен преследует красивую цель: он борец за еврейство».
Вольфсон был соучредителем Немецкого фонда Шиллера в Дрездене, дружил с писателем Бертольдом Ауэрбахом и вместе с ним активно выступал в поддержку предоставления евреям равных прав с христианами. В 1857–1861 годах он опубликовал множество литературно-критических работ, популяризирующих русскую литературу, в т. ч. «Изящная словесность у русских» («Die schönwissenschaftliche Litteratur der Russen») и критико-биографические очерки в 3-х томах «Новеллисты России» («Rußlands Novellendichter»), а в 1862 году основал журнал «Russische Revue». Его литературная деятельность в значительной степени содействовала ознакомлению культурного прусского общества с русской литературой, – см. об этом [БОТНИКОВА]. Поэтические произведения Вольфсона – стихотворения «Новый простой молитвенник» (1851) имели успех, а его драмы «Царь и гражданин», «Только душа» (1855) и «Канун Пасхи» (1857) долгое время ставились на многих германских сценах. Вольфсону принадлежат многочисленные переводы произведений русских классиков – Пушкина, Л. Толстого и Ивана Тургенева.
В истории литературы отдельное внимание исследователей уделяется дружеским и творческим отношениям Ивана Тургенева с Бертольдом Ауэрбахом – немецким писателем, ставшим со второй половины XIX века всеевропейской знаменитостью.
Бертольд Ауэрбах родился как Мозес Барух Ауэрбахер 28 февраля 1812 г. в Нордштеттене[490]. По отцу, Якову Ауэрбахеру, он вёл род свой от старинной еврейской семьи, гордившейся происхождением от рабби Меира из Ротенбурга, который жил во времена крестовых походов, а его смерть была окружена ореолом мученика. Мать Ауэрбаха, Эдель, происходила из семьи Франков, богемских выходцев. В жилах членов этой семьи текла беспокойная, бродяжническая кровь. Старый Самуил Франк, дед поэта, был содержателем шинка; он отличался веселым нравом и был известен во всей округе своими музыкальными способностями и забавными шутками; это добродушное веселье и склонность к балагурству перешли также к Ауэрбаху. Отец Бертольда, сначала зажиточный человек, имел большую семью, двенадцать детей; Бертольд, или, вернее, Моисей Барух, был девятым. Детство его протекло легко и счастливо в лоне крепкой и традиционно набожной еврейской семьи. Воспоминания о детстве, рассыпанные в его рассказах, a также автобиографические наброски дают представление о тихой, провинциальной жизни <немецких евреев, схожей с бытом их единоверцев> в русско-еврейской черте. Здесь, однако, сильно заметно и могучее влияние германской культуры на евреев. Даже лишенные многих прав, немецкие евреи начала ХIХ века чувствовали себя в Германии как дома. Бертольд бессознательно проникся немецкой или, говоря точнее, немецко-еврейской культурой, представляющей своеобразную разновидность культуры общей Основной характер еврейской души, известная торжественность настроения, неискоренимый оптимизм соединилась в Ауэрбахе с любовью к природе, к крестьянскому быту, с тонким знанием крестьянской психики. Первым учителем Ауэрбаха был молодой Бернгард Франкфуртер[491], последователь Мендель сона и носитель немецкой культуры среди швабских евреев, типичный «маскил» переходного времени, устроивший первую образцовую еврейскую школу в Нордштеттене; Ауэрбах увековечил его в своем рассказе «Lauterbacher», в котором живо рисует симпатичного, благородного еврейского педагога. 13-ти лет Ауэрбах был отправлен родителями в ближайший городок Гехинген (Hechingen), где обучался под руководством раввина <…>. Но мальчик не был создан для диалектических тонкостей Талмуда, и успехи его были незначительны. Спустя некоторое время, не прерывая богословских занятий, Ауэрбах стал учиться в карлсруэском лицее. Здесь для него началась новая жизнь, полная мытарств, нужды и – надежд. Здесь же он встретился со своим близким родственником, Яковом Ауэрбахом[492], с которым сошелся очень близко. Во время пребывания Ауэрбаха в Карлсруэ произошел перелом в его религиозных воззрениях, и он решил, вопреки желанию родных и любимого учителя Франкфуртера, отказаться от раввинской карьеры и записался на юридический факультет Тюбингенского университета. Вскоре, однако, он вернулся к теологии и до конца университетской жизни числился студентом богословия. Студенческие годы А. совпали с очень бурным временем, когда германское студенчество, так назыв. «буршеншафты», заволновалось, энергично выступая против меттерниховской политики. Аресты, высылки и тюремные заключения были среди молодежи обычным явлением. В список лиц подозрительных попал и Ауэрбах, хотя он стоял почти в стороне от всякой политики[493]. Его арест не имел серьезных последствий; тем не менее его академическая карьера была окончена, и он вынужден был взяться за перо, чтобы зарабатывать на жизнь. Первая литературная работа Ауэрбаха «История Фридриха Великого» была опубликована в 1834 г. под псевдонимом Theobald Chauber; работа эта носит преимущественно компилятивный характер и не имеет большого научного или литературного значения. В то время еврейский вопрос волновал умы германского еврейства <…>. Ауэрбах, в котором жили традиции мендельсонства, впервые выступил на настоящее литературное поприще (в 1838 г.) брошюрой «Еврейство и новая литература». Эта работа также представляет исключительно исторический, скорее биографический интерес. В ней без особой глубины и продуманности затронуты все вопросы еврейства. Восставая против хулителей еврейства, против провозвестников освобождения от религиозного закона, против Гейне и сенсуалистов, равным образом против философии Канта и романтиков, Ауэрбах приходит к заключению, что «в еврействе нет разделения между верой и знанием», нет догматизма и что еврейство может устоять перед научной критикой. Политическая же программа его заключалась в словах <…>: «Один отец y нас в выси; одна мать на земле: Бог – отец всех живущих, a Германия – наша мать». Эта брошюра, a также издаваемая Ауэрбахом «Галерея знаменитых евреев» побудили его остановиться на еврейских сюжетах. Особое внимание его сосредоточил на себе Барух Спиноза. Он, пантеист, философ абсолютной правды, представлялся Ауэрбаху наиболее законченным, идеальным типом еврея, как спинозизм ему казался идеальным еврейством. Собственно говоря, А. не понимал Спинозу во всей его полноте, несмотря на то что долго занимался им и перевел его сочинения на немецкий язык. Он понял только отрицательную, критическую сторону его учения, его «Теологико-политический трактат», но его стройного, монистического настроения, его «Этики», Ауэрбах не оценил; потому роман «Спиноза» (1837) наряду с крупными литературными достоинствами содержит и значительные промахи. <…> Гейне писал про этот роман своему другу <…>, что Ауэрбах обладает большой описательной способностью, значительным остроумием, но малым количеством поэзии. И это мнение вполне характеризует все творчество <…>: недостаток интуитивности, преобладание рассудочности над творческой фантазией, над ясновидением художника – такова основная черта произведений Ауэрбаха. Давид Фридрих Штраусс, учитель Ауэрбаха, уподобил его роман торсу, которому ваятель вместо головы приставил полное собрание сочинений Спинозы. Несмотря на это, роман выдержал 30 изданий, был переведен почти на все европейские языки и приобрел всемирную известность. Занимаясь критическими работами для журнала «Europa», составлявшего тогда средоточие молодых талантов, Ауэрбах, переселившийся в Франкфурт-на-М., задумал новый роман из жизни еврейского гетто и на этот раз избрал своим героем еврея вольнодумца, разбивающего цепи традиции и рвущегося из тесноты и мрака еврейского мира в свободный и светлый мир европейской культуры. Для этой роли он избрал остроумного и несчастного поэта Эфраима Моисея Ку (Ε.Μ. Kuh), современника Мендельсона и Лессинга. Уже одно название романа «Поэт и купец» (под этим заглавием роман переведен и на русск. язык) говорит о душевных конфликтах героя. Поэт, не находящий в тогдашнем, традиционном и купеческом еврейском мире ни почвы, ни понимания – отчаивается и сбивается с пути. И этот роман страдает теми же недостатками, что и первый: в нем нет ясности и очерченности контуров, нет глубины. Однако Ауэрбах не долго оставался в пределах гетто. Через три года после появления второго еврейского романа он выпустил свою знаменитую книгу «Schwarzwälder Dorfgeschichten», выдержавшую бесконечное количество изданий и сделавшую имя ее автора необычайно популярным. Β этой книге Ауэрбах явился народником, толкователем крестьянской души, художником немецкой деревни. «Шварцвальдские деревенские рассказы» составили эпоху в литературе, явившись знаменем возвращения к естественности. Сжатая форма рассказа, простая жизнь деревни не давали Ауэрбах расплываться в ширину и заставляли его концентрировать свой сильный повествовательный талант. «Болван», «Иво Гайрле», «Начальнички» и т. д. – все эти небольшие вещи действительно дышат жизнью, пахнут свежестью полей, отличаются теплотой чувства и колоритностью; они обдают читателя тем бодрящим, чистым воздухом, которым пропитаны крестьянский двор, свежераспаханное поле и дубовый лес на отлогой горе. Лучший