Вот в чем состоит моя просьба к Вам. В надежде, что Вы не найдете ее нескромной, прошу принять уверение в чувствах глубокого уважения, с которым остаюсь
искренне Вам преданный Иван Тургенев» [ТУР-ПСПис. Т. 13. Кн. 1. С. 148].
Губернатор Боборыкин внял просьбе и принял меры по удержанию на краю пропасти сестер Зильберман, о чем известил Тургенева: «В настоящее время могу Вам сообщить, что пока они обе оставлены в покое. Затем и впредь я сделаю все от меня зависящее, чтобы их не тревожили и позволили остаться в Болхове, пока это будет возможно» (см.: [ТУР-ПСПис. Т. 13. Кн. 1. С. 482–483]).
К сожалению, <неизвестно>, как сложились в дальнейшем судьбы этих двух женщин и их девятерых детей. Но относительно Тургенева – это очередное, из числа множества других, свидетельство готовности помочь и спасти – там, где он был в силах это сделать [РЕБЕЛЬ Г. (IV). С. 44–46].
Дружбу Ивана Тургенева с Марком (Мордухом) Матвеевичем (цыМатысовичем) Антокольским – выдающимся скульптором второй половины ХIХ в., первым русским художником, снискавшим всеевропейскую славу[573], – см. о нем подробно в [КРИВДИНА (I)] и [КРИВДИНА-ТЫЧИНИН], в контексте отношения писателя к евреям, несомненно, можно охарактеризовать как явление «знаковое». Как сообщает Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона[574]:
Антокольский, Марк Матвеевич (А.) – первый скульптор-еврей, который благодаря своему выдающемуся таланту приобрел громкую известность и всемирную славу. Его дарование представляет исключительное явление в истории интеллектуальной жизни евреев: он первый опроверг старую легенду о том, что евреи не способны к скульптуре; вслед за ним появляется целая плеяда талантливых евреев, которые стали заниматься скульптурой с таким же успехом, как и другими искусствами. А. родился в Вильне[575] в 1843 году (по некоторым источникам, в 1842 году). Его родители, люди необразованные и небогатые, обремененные большим семейством (7 человек детей), содержали торговлю, нечто вроде харчевни, на одной из главных улиц города (в 1906 году на доме, где родился А., была прибита мраморная доска). Детство А. было безотрадное: «Я не был балован никем, я был нелюбимый ребенок, мне доставалось от всех, кто хотел – бил меня, а ласкать меня никто не ласкал…» Единственно, кого А. любил – это была его мать; о ней он сохранил лучшую память. <…> Еще мальчиком А. самоучкой рисовал на столе и на стенах – «рисовал по ночам; моя страсть не была понятна родителям, и они не только ее не поощряли, но жестоко преследовали ее». <…> Первые работы А. обратили на себя внимание жены виленского генерал-губернатора <…>; она снабдила начинающего художника письмом в Петербург, и это содействовало <его> поступлению в Академию художеств <…> (в 1862 году)[576]. А. было тогда 21 г.
Товарищами А. по академии были молодые таланты: Семирадский, Савицкий, Максимов, Ковалевский, Васнецов и Репин; с последним А. в особенности близко сошелся – они жили вместе несколько лет. Академия в то время придерживалась еще старых традиций прошлых веков. В учении царствовал ложноклассический метод. <…> большинство же молодых талантов сплачивается и под влиянием событий и идей 60-х годов стремится посвятить свои силы и способности служению народу. На место индифферентного, все нивелирующего академизма вырастает реализм на почве национализма и индивидуализма. А. всецело примкнул к направлению молодых художников; его первые самостоятельные работы посвящены еврейской жизни, впечатления от которой еще были свежи в его памяти и близки его сердцу. В 1864 году он вырезал из дерева «Еврея-портного» (<…> получил 2-ю серебряную медаль), в 1865 году из слоновой кости – «Скупого» (<…> получил 1-ю серебр. медаль и стипендию) и «Мальчика, крадущего яблоки»; в 1868 г. из воска и дерева сделал эскиз «Спор о Талмуде» <…> и, наконец, в продолжение 6 лет (1863–69) лепил из воска композицию «Нападение инквизиции на евреев»[577]<…> и к ней – этюд-голову под названием «Натан Мудрый» <…>. Товарищи-художники приветствовали эту работу, как задуманную оригинально и своеобразно исполненную. В. Стасов писал: «Из всего созданного А. не было у него задачи более великой, сильной и обширной: тут шла речь об угнетении, о несчастной участи целого племени, затоптанного и мучимого, и сверх того А. пробовал здесь и со стороны чисто художественной нечто совершенно новое и небывалое». Это новое, «небывалое» навлекло на А. гнев профессоров Академии; <…><он> стал терпеть притеснения <…> и в 1868 г. уехал в Берлин; но там он вскоре еще более разочаровался в режиме академии и потому возвратился в Петербург, где продолжал работать над «Инквизицией». В 1871 г. «Инквизиция» была выставлена в академии и имела успех: ее заказала из терракоты вел<икая> кн<ягиня> Мария Николаевна. <…> Этой работой заканчивается у A. период исполнения еврейских сюжетов. Потом
в разные годы А. задумывал еврейские типы и сцены <…>, но, кроме «Спинозы», ему не удалось исполнить эти сюжеты <…>. Тесное общение с товарищами-русскими, доброе, дружелюбное отношение образованных русских людей к таланту-еврею сделали то, что А. искренно полюбил то общество, среди которого он жил, учился и развивался; он основательно ознакомился с русской литературой, изучил русскую историю. В 1870 г. он начал лепить «Ивана Грозного» <…>. <П>реодолев всякие затруднения <он> в феврале 1871 г. закончил работу. Профессора отказались прийти смотреть ее. Тогда А. пригласил в мастерскую великую княгиню Марию Николаевну (в то время президента Академии). Придя в восторг от статуи, она сообщила об этом императору Александру II, который посетил мастерскую А., поздравил его с успехом и приобрел статую из бронзы для Эрмитажа за 8000 рублей. После этого Совет Академии присудил А. за «Ивана Грозного» высшую награду – звание академика (21 февраля)[578]. Статуя «Иван Грозный» показывалась публике сперва в мастерской художника, а потом в залах музея Академии и имела колоссальный успех; о ней заговорили все. В.В. Стасов и И.С. Тургенев первые написали восторженные отзывы о ней и предсказали ее автору великую будущность. «Я заснул бедным, встал богатым. Вчера был неизвестным, сегодня стал модным». В это время А. познакомился с лучшими представителями русского интеллигентного общества: Тургеневым, Кавелиным, Боткиным и др.; он бывал у <А.Н.> Серова, Пыпина, Стасова. Вскоре его имя стало известным и за границей. Кенсингтонский музей приобрел гипсовую копию с «Ивана Грозного» – честь, которой редко удостаиваются иностранные художники. <Напряженная работа и скверные условия жизни подорвали здоровье А., и он в апреле 1872 г. уехал в Италию[579], взяв с собою будущего скульптора, своего маленького ученика Гинцбурга, привезенного им в 1871 г. из Вильны.
Из Италии А. прислал в 1872 г. в Петербург статую Петра I, работу, полную мощи и энергии; но она не имела успеха (впоследствии, приобретенная императором Александром II, она была поставлена в Петергофе перед Монплезиром)[580]. В том же году А. лепил проекты статуй для Николаевского моста в Петербурге (Иоанн III и Ярослав Мудрый в особенности удачны). В 1872 году А. (женившись на красавице-еврейке, дочери виленского купца Апатова) уехал в Рим, где встретил много прежних товарищей (Репин, Васнецов, Поленов <…> и др.) и завел новые знакомства. <…> В 1874 г. А. стал лепить статую «Христа»[581] и начал статую «Сократа». Жизнь в Риме не удовлетворяла А. Искусство современных итальянцев ему не нравилось <…>. В 1876 г. А. уехал в Париж, который так понравился ему, что он решил поселиться там. <…> Все свои работы А. привез в 1878 г. в Париж и выставил на Всемирной выставке, где ему была присуждена высшая награда, médaille d’honneur, и орден Почетного легиона[582]. В Париже А. близко сошелся с художниками Боголюбовым, <…> Похитоновым <и др.>, часто видался с Тургеневым, с г-жами Виардо и Бларамберг, участвовал в образовании «Художественного кружка», во главе которого <…> находились Тургенев, Боголюбов и барон Г.О. Гинцбург. Вылепив в 1878 г. горельеф «Иоанн Креститель» и барельеф-портрет барона Марка Гинцбурга, а в 1879 г. статую «Мефистофеля»[583], бюст И.С. Тургенева и др., А. отправил эти работы вместе со всеми прежними в Петербург, где выставил их в 1880 г. в Академии художеств[584]. Среди художников и любителей выставка имела успех (Академия наградила А. званием профессора). Но реакционная печать, которая стала тогда приобретать особенную силу, отнеслась отрицательно к работе художника-еврея. Разочарованный А. возвратился в Париж и погрузился в работу. <…> А. много творил в это время, и каждый год делал по большой статуе. <…> Все эти работы А. показывал парижской публике в своей мастерской (в то время он был избран в члены-корреспонденты Парижской академии и награжден высшим орденом Почетного легиона). Везде, где А. выставлял свои работы, ему присуждали высшие награды (Мюнхен и Вена – золотые медали); его также выбрали почетным членом многих академий. <…> забыв свой неуспех 1880 г., а также нападки, которые позже сыпались на него, А. выставил свои вещи в Петербурге в 1893 г. Никогда в залах Академии не было выставляемо такого количества статуй русского скульптора; никогда скульптура так глубоко не затрагивала истории России. Но торжествующая человеконенавистническая печать встретила выставку А. площадною руганью. Время было тогда такое, что никто не осмеливался возражать, и один только В.В. Стасов заступился за художника.