в разуме еврея между побуждением и действием, между наслаждением и поступком, между жизнью и преступлением, между преступлением и прощением существует непреодолимая пропасть <…>. Правда, мы имеем здесь пред собой внутренний мир, чистое сердце, покаяние, благоговение, но отдельный субъект не стал объективным для себя в абсолютном, и поэтому он вынужден строго соблюдать обряды и закон, в основе которых лежит именно чистая свобода как абстрактная. У евреев слишком много раскаяния, наказания, и слабый характер, слабый дух господства <…>. Субъект никогда не доходит до сознания своей самостоятельности; поэтому мы не находим у евреев веры в бессмертие души…
Зато семья у иудеев самостоятельна, так как с ней связано служение Иегове, а благодаря этому она субстанциональна <…>. Благодаря завоеванию Ханаана семья разрослась в народ, завладела страной и построила в Иерусалиме общий храм…
Гегель утверждал также, что государство не соответствует иудейскому принципу и чуждо законодательству Моисея <…>. Когда угрожала опасность, появлялись герои, которые становились во главе войска, но большею частью народ был порабощен. Впоследствии избирались цари, и лишь они сделали евреев самостоятельными.
Говоря о рабстве в еврейском обществе, Гегель игнорировал его патриархальный и, несомненно, более гуманный характер, чем у других народов. Следуя духу времени, он писал:
Бог еврейского народа есть лишь бог Авраама и его потомства; в представлении о нем смешиваются национальная индивидуальность и особый местный культ.
В отличие от Гердера, признав к концу жизни, что «еврейская история отличается возвышенными чертами», Гегель в то же время утверждал:
Она загрязнена обязательным исключением духов других народов, недостаточной культурностью вообще и суеверием, вызываемым представлением о высокой ценности особенностей нации.
С возникновением христианства, считал Гегель, «евреи продолжают существовать после того, как причина этого исчезла».
Гегель был весьма далек от еврейства Нового времени и его интеллектуалов. Тем не менее, в конце жизни он ратовал за равенство евреев в гражданском обществе. Опровергая с либерально-государственных позиций доводы охранителей, призывавших не предоставлять евреям полноправия как чужеродцев считающих себя «особым народом», Он утверждал, что именно:
Благодаря предоставленным им гражданским правам у них возникает чувство собственного достоинства <…>. Замкнутость, в которой их упрекают, скорее сохранилась бы, если бы им отказали в гражданских правах…
Немецкие последователи Гегеля из числа его современников по-разному решали проблему еврейства, используя противоречия в ее истолковании учителем. Для правых гегельянцев не было сомнений в том, что христианство превосходит иудаизм как предтечу и еврейство – как отживший свой век народ, а часть неогегельянцев скатилась к расовому антисемитизму. С другой стороны, младогегельянцы-материалисты <Бруно Бауэр, Маркс, Энгельс, Фейербах, Д.Ф. Штраус и др. – М.У.>, интерпретируя учение классика, отвергали и христианство, и иудаизм – как его первоисточник. При этом они приписали еврейской религии многочисленные пороки. Так, Бруно Бауэр в статье «Еврейский вопрос» объяснял твердость еврейского национального духа «неисторическим характером» еврейского народа, обусловленным его «восточной сущностью», которая выражена в сопротивлении прогрессу. Л<юдвиг> Фейербах повторил домыслы, будто иудейский Бог персонифицирует эгоизм еврейства [ШИМОН].
В 1842 году Бруно Бауэр опубликовал в «Немецких ежегодниках науки и искусства» статью под названием «Die Judenfrage», которую через год издал отдельной брошюрой. В ней он пытался доказать, что евреев как этноконфессиональную группу нельзя посредством юридического равенства интегрировать в христианское общество, поскольку эмансипированные евреи также придерживаются своего традиционного религиозного притязания на исключительность. 26-летний Карл Маркс, в то время тоже младогегельянец, ответил на эти работу публикацией в 1844 году эссе «О еврейском вопросе»[76]. Он видел решение» вопроса в отмене светских барьеров гражданского общества, при котором из повседневной политической жизни общества исчезли бы всякого рода религиозные точки зрения. Бауер утверждал, что:
Христианское государство может относиться к еврею лишь так, как это свойственно христианскому государству, т. е. по принципу привилегий, позволяя еврею обособиться от прочих подданных, но заставляя его зато испытывать гнет других обособленных сфер, и с тем большей остротой, что еврей находится в религиозной противоположности к господствующей религии. Но и еврей может относиться к государству только по-еврейски. т. е. относиться к государству как к чему-то чуждому, противопоставляя действительной национальности свою химерическую национальность, действительному закону – свой иллюзорный закон, считая себя вправе обособляться от человечества, принципиально не принимая никакого участия в историческом движении, уповая на будущее, не имеющее ничего общего с будущим всего человечества, считая себя членом еврейского народа, а еврейский народ – избранным народом [МАРКС].
В свою очередь Маркс, выступая как его оппонент, говорит, что
Еврейский вопрос получает различную формулировку в зависимости от того, в каком государстве живет еврей. В Германии, где не существует политического государства, государства как государства, еврейский вопрос – чисто теологический вопрос. Еврей находится в религиозной противоположности к государству, признающему христианство своей основой. <…>Политическая эмансипация иудея, христианина, религиозного человека вообще, есть эмансипация государства от иудейства, от христианства, от религии вообще. На свой лад, тем способом, который соответствует его сущности, государство эмансипируется от религии как государство, когда оно эмансипируется от государственной религии, т. е. когда государство как государство не отстаивает никакой религии, а, напротив, отстаивает себя как государство.
<…>Гегель поэтому совершенно правильно определяет отношение политического государства к религии, когда <в «Философии права»> говорит:
«Чтобы государство достигло существования как знающая себя нравственная действительность духа, необходимо различение между ним и формой авторитета и веры; но это различение выступает лишь постольку, поскольку церковная сторона доходит до разделения внутри себя самой; только возвысившись над особыми церквами, государство обретает и осуществляет всеобщность мысли, принцип своей формы» [МАРКС].
Согласно точке зрения Бауэра в христианском государстве евреи
могут интегрироваться в гражданское общество, только отказавшись от своего иудаизма в пользу христианского всечеловечества. Юридическое равенство иудаизма было для него примером несовершенной «политической эмансипации», которая низводила человека до эгоистической, независимой личности, с одной стороны, и до нравственной личности гражданина, с другой. Вместо политического он требует «человеческого освобождения», при котором человек признает и организует свои силы как социальные.
Маркс, напротив, призывал к юридическому равенству евреев, видя в нем залог появления гражданского общества в политическом, а не религиозном государстве. В современном политическом государстве, писал он, в отличие от христианского государства, религия – личное дело каждого.
Во второй части своей работы Маркс пытается критически разрушить теологическую версию еврейского вопроса Бауэра. Он заявляет:
Вопрос о способности еврея к эмансипации превращается для нас в вопрос: какой особый общественный элемент надо преодолеть, чтобы упразднить еврейство? Ибо способность к эмансипации современных евреев есть отношение еврейства к эмансипации современного мира. Это отношение с необходимостью вытекает из особого положения еврейства в современном порабощенном мире. <…> Постараемся вглядеться в действительного еврея-мирянина, не в еврея субботы, как это делает Бауэр, а в еврея будней.
Поищем тайны еврея не в его религии, – поищем тайны религии в действительном еврее.
Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие.
Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги.
Но в таком случае эмансипация от торгашества и денег — следовательно, от практического, реального еврейства – была бы самоэмансипацией нашего времени.
Организация общества, которая упразднила бы предпосылки торгашества, а следовательно, и возможность торгашества, – такая организация общества сделала бы еврея невозможным. Его религиозное сознание рассеялось бы в действительном, животворном воздухе общества, как унылый туман [МАРКС].
Таким образом, обосновывая свою оригинальную интерпретацию термина «иудаизм», Маркс явно использует популярные антисемитские клише в адрес евреев, утверждая, например, что:
в еврейской религии содержится в абстрактном виде – презрение к теории, искусству, истории, презрение к человеку, как самоцели, <а> еврейство смогло достигнуть всеобщего господства и превратить отчужденного человека, отчужденную природу в отчуждаемые предметы, в предметы купли-продажи, находящиеся в рабской зависимости от эгоистической потребности, от торгашества. <…>
Маркс пишет, что «деньги – это ревнивый бог Израиля, перед лицом которого не должно быть никакого другого бога». Для Маркса мирской культ еврея – торгашество; в еврейской религии содержится презрение к теории, искусству, истории, презрение к человеку как самоцели. <…> Отождествление еврейства с буржуазным началом, общепринятое среди французских социалистов и нем