их язык подчиняется, как он полагает, правилам той же грамматики. И он задает уместный вопрос: так почему политическая жизнь русского народа не может быть организована на тех же основах конституционализма, какие разделяют соседние западноевропейские страны?
Это можно считать политическим завещанием Тургенева… [КАРПОВИЧ].
Тургенев, как либерал, человек умеренных взглядов, симпатизировавший Александру Второму и одобрявший его политику реформ, всякий раз выступал против обличительно-резкого тона герценовских материалов, излишней критики им правительственных решений. В том же письме А.И. Герцену он пишет:
Не брани, пожалуйста, Александра Николаевича – а то его и без того жестоко бранят в Петербурге все реаки <реакционеры> – за что же его эдак с двух сторон тузить – эдак он, пожалуй, и дух потеряет[146] [ТУР-ПСП. Т. С. 3. С. 285–286].
Император «дух» не потерял и провел крестьянскую реформу, а за ней и целый ряд других – см. Гл. II, кардинально изменивших общественно-политический уклад российской жизни.
Ходили слухи, будто бы Александр II признавался, что «Записки охотника» Тургенева были одним из главных двигателей его крестьянской реформы. А М.М. Ковалевский в своих «Воспоминания об И.С. Тургеневе» [И.С.Т.-ВВСОВ. С. 134–148], впервые напечатанных в 1883 г., утверждал, что «некоторые англичане и французы до сих пор не прочь думать, что крестьян освободили у нас потому, что Тургенев написал свои “Записки охотника”» [ПРОКУДИН. С. 227].
Хотя все видные русские писатели второй половины ХIХ в. выступали против крепостного права и ратовали за его уничтожение, именно за Иваном Тургеневым навсегда осталась слава непримиримого борца с крепостничеством, которое он считал своим «личным врагом». Эдмон де Гонкур 2 марта 1872 г. записывает в дневнике следующее признание Тургенева:
Будь я человеком тщеславным, я попросил бы, чтобы на моей могиле написали лишь одно: что моя книга содействовала освобождению крепостных [ГОНКУР. Т. II. С. 151–152][147].
В этих словах,
которые из всех русских знаменитостей ХIХ в. произнес лишь Иван Тургенев, он предстает пред нами – его потомками, как истинный европеец, одно из самых крепких и живописных звеньев той великой цепи, которая связывает нас, русских, с жизнью человечества [МЕРЕЖКОВСКИЙ].
Вот благородное угасло сердце…
Своей мы гордостью и славой
Тебя недаром признаем;
За человеческое право
Являлся честным ты бойцом.
Когда, исполненный смиренья,
Народ наш в рабстве изнывал,
Великий день освобожденья
К нему ты страстно призывал.
Корыстных, суетных, беспечных
Твой голос смелый устыдил…
Любить в глубоко человечных
Своих созданьях ты учил.
На скорбь людскую и страданья
Ты находил в душе ответ;
Ты мысль будить, будить сознанье
Не уставал на склоне лет.
<…>
Да, человек он был! – словами
Поэта скажет край родной,
С благоговением цветами
Венчая холм могильный твой.
Глава III. Иван Тургенев в глазах современников и потомков
Счастливец! из доступных миру
Ты наслаждений взять умел
Всё, чем прекрасен наш удел:
Бог дал тебе свободу, лиру
И женской любящей душой
Благословил твой путь земной.
По силе своего поэтического таланта Тургенев не уступает никому из ныне живущих писателей Европы <…>, и чем глубже вчитываешься в его сочинения, тем больше поражаешься его дарованию и мастерству <…>. Нация, которая <…> породила такого писателя – и не его одного, – поистине может оправдать любые надежды.
Но ты, наш друг, учитель и поэт,
Средь нас живешь! Сверкает над тобою
Бессмертия нетленный, чистый свет!
Из всех литературных знаменитостей ХIХ века Иван Тургенев выделяется прежде всего тем, что, будучи самым известным на Западе в 1860–1880-х гг. русским беллетристом, он не только
один из первых открыл удивленному Западу всю глубину, всю прелесть и силу русского духа [МЕРЕЖКОВСКИЙ (I)],
– но и лично вошел в современную ему европейскую литературную жизнь, оставив в ней заметный след. В глазах современников Тургенев был первым и по сей день, пожалуй, остался единственным из русских писателей, кто тесно сдружился с Западным литературным и интеллектуальным сообществом в лице его ведущих представителей. В культурологическом плане, Иван Тургенев, всем восприятием рецепцией своей личности современными ему западными литераторами и критиками, наглядно иллюстрирует точку зрения Михаила Бахтина, что:
Чужая культура только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже <…>. Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим смыслом: между ними начинается как бы диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур [БАХТИН. С. 354].
Существует мнение, что:
И.С. Тургенев интересовал западного читателя не только своими образами русской жизни, но и тем ещё, что эти образы помогали лучше понять и себя, и окружающую действительность [ТОМАН. С.67].
Именно на Западе, в преддверии «La Belle Époque»[149], Иван Тургенев познакомился с евреями, в большинстве своем видными общественными деятелями, литераторами, издателями, художниками и врачами. Примечательно, что, как уже отмечалось, он не придавал какого-либо особого значения этно-религиозному происхождению этих своих знакомых и ничем не выделял их из общего круга общения. В то же самое время и в тех же сферах Тургенев не менее тесно общался с лицами, известными своими антисемитскими настроениями, например, писателями Альфонсом Доде, Жюлем Верном, братьями Гонкурами, а из русских литераторов, подолгу обретавшихся за рубежом, – с графом Алексеем Константиновичем Толстым, Афанасием Фетом, Болеславом Маркевичем, Иваном Гончаровым и др.
Среди многочисленных русских эмигрантов-революционеров, с которыми поддерживал отношения Тургенев, оголтелый антисемитизм манифестировал Михаил Бакунин – см. в Гл. I[150].
Сам по себе «еврейский вопрос», столь живо дискутировавшийся на Западе в свете широкой волны эмансипации еврейства и связанных с нею общественно-политических проблем, явно не интересовал Тургенева. Отчасти это, видимо, было связано с тем, что, как он утверждал в письмах П.В. Анненкову от 25 марта (6 апреля) 1862 г., а затем Герцену от 23 октября (4 ноября) 1862 г.:
политической искры, к сожалению, во мне нет. Я вполне согласен с тобою, что я – не политическая натура [ТУР-ПСП. Т. 5. 45 и С. 123].
Вместе с тем, по мнению историков, Тургенев был,
одним из самых светлых русских политических умов. Поразительна проницательность и верность его суждений, сохранивших до наших дней всю свою содержательность и свежесть[151].
Эта точка зрения легко подтверждается при детальном знакомстве с письмами Тургенева к Герцену. Скорее всего, на фоне бурных политических событий, происходивших в Европе и России «еврейский вопрос» не представлялся Тургеневу и ни особенно важным, и не слишком интересным. Во всех странах, включая Российскую империю, по ходу развития общеевропейской тенденции либерализации общества он постепенно решался самым благоприятным образом, – см. об этом в Гл. IV. К тому же, исповедуя, как свободомыслящий либерал, принцип терпимости к различным взглядам и мнениям, Тургенев, скорее всего, не находил ничего предосудительного в антиеврейских высказываниях своих французских друзей и знакомых. Такого рода манера поведения с его стороны вполне соответствовало правилам хорошего тона того времени. Даже в самом либеральном обществе над евреями охотно подтрунивали, относились к ним свысока, порой с оттенком презрения… Такие выдающиеся фигуры, как Гейне, Мендельсон-Бартольди, Мейербер, Иоганн Якоби, Кремьё, Лассаль или же Бертольд Ауэрбах часто становились объектами антисемитских нападок. Неприязненно, а подчас и грубо антисемитски позволяли себе высказываться о евреях самые видные представители западноевропейского интеллектуального сообщества, такие, например, как писатель-демократ Виктор Гюго, которого Тургенев недолюбливал, или же его большой поклонник, знаменитый философ, историк религий и писатель Эрнст Ренан, писавший в частности:
Если все нации во все века преследуют кого-либо, то, конечно, должна же быть этому какая-то причина. До нашего времени еврей втирался всюду, требуя себе общего права; он сохранял свой особый статус; он хотел получить гарантии, какими все пользуются, а сверх того, и изъятия в свою пользу… Он хотел пользоваться преимуществами нации, не будучи нацией… Нации <…> созданы крестьянами и воинами; евреи ничем не участвовали в их учреждении… Несправедливо требовать себе прав члена семьи в доме, который вы не строили