…процесс освобождения и <быстрое внедрение> евреев <во все социальные институции> вызывает глубокое смущение во многих душах и пробуждает чувство новой неясной угрозы, напоминающей о средневековых легендах, сотканных вокруг «народа-богоубийцы»: приспособленные к вкусам эпохи, т. е. утратив религиозный аспект и политизировавшись, в своем окончательном виде они получат название «Протоколы сионских мудрецов»[210] [ПОЛЯКОВ Л. С. 26].
Со своей стороны либералы и – на «левом» фланге, социалисты, анархо-синдикалисты и революционные демократы, декларировавшие просвещенческие принципы «свободы равенства и братства», ратовали за построение гражданского общества, в котором независимо от религиозной принадлежности все равны перед законом и имеют одинаковые гражданские права. Однако в их рядах повсеместно звучало недовольство «евреями-эксплуататорами», высказывалась жесткая критика еврейской предпринимательской активности, особенно в кредитно-банковской сфере. Сам «еврейский вопрос» левые, как правило, предпочитали не выдвигать на повестку дня, но, если уж вступали в дискуссию, то выказывали толерантные взгляды, поддерживая в целом устремления евреев к гражданскому равноправию. Однако, как уже отмечалось выше, и в этом лагере имели место ярко проявлявшиеся антисемитские тенденции. Их выразителями выступали видные мыслители-демократы: социалисты Фурье и Дюрринг, анархисты Прудон, Марр и Бакунин, либерал Трейчке и др. Основные антиеврейские тезисы у них строились на презумпции антагонистической моральной и культурной ориентации евреев – представителей чужеродной для европейцев («арийские народы») семитской расы. При этом евреи объявлялись носителями всех грехов капиталистического общества, им приписывались такие пороки, как исключительное своекорыстие, торгашество, жажда наживы, обожествление денег и т. п. (см. Гл. I).
Что касается позиции власть имущих, то и монархические, и республиканские правительства Западного мира, начиная с 20-х годов ХIХ в., в целом проводили политику, способствующую еврейской эмансипации и уравнению евреев в гражданских правах с христианским населением.
Эмансипация несла в себе аккультурацию евреев, что предполагало принятие ими частично или, желательно, целиком культуры народа, среди которого они проживают, при сохранении своей религиозной идентичности. Если не эмансипированные евреи были отдельным народом с собственной культурой и религией, имели собственные общины, школы и профессии, иначе одевались, писали и говорили, то аккультурация превращала их в немцев, французов, датчан… «Моисеева закона». Иудаизм же в этих странах становился третьей равноправной государственной религией наравне с христианскими конфессиями – католицизмом и протестантизмом. Однако, как утверждал Карл Маркс в статье «К еврейскому вопросу» (см. об этом в Гл. I), при сохранении религии даже в форме «частного дела» граждан, «еврейский вопрос» отнюдь не исчезнет, поскольку будет сохраняться идейная между христианским и еврейским сообществами.
В ХIX в. для характеристики процессов эмансипации тех или иных народов широко употреблялся термин «ассимиляция», который подразумевает гораздо более радикальное их приспособление, чем аккультурация, граничащее с поглощением в среде титульного народа того или иного государства. В этом случае евреям со стороны европейских элит предлагалось (по умолчанию) полностью отказаться от своей национальной идентичности, чтобы в культурном отношении они стали немцами, французами и т. д. Некоторые сторонники ассимиляции предполагали, что эмансипированное еврейское сообщество примет, в конце концов, христианство и благодаря смешанным бракам в итоге исчезнет. К ассимиляции евреев призывали и социалисты, которые вслед за своим учителем Карлом Марксом полагали «еврейство химерической национальностью».
Включившееся в движение Хаскала евреи были не только потребителями европейской культуры, но и сами стремились участвовать в ней. Наиболее талантливые представители аккультурированного еврейства очень скоро стали играть заметную роль в искусстве, науке и литературе. Во второй трети XIX века в культурной и общественной жизни Парижа, Вены, Берлина и Праги самое активное участие принимали аккультурированные еврейские элиты[211].
Участие эмансипированных евреев в экономической, научной и культурной жизни западноевропейских стран в целом поощрялось их правящими кругами, но, одновременно, встречало резкое недовольство традиционалистов, – см. например, [ХДЕРИ]. Выразителями антиеврейских настроений на культурной сцене выступали также и многие интеллектуалы. В первую очередь речь идет о «немецких романтиках» – таких, например, как поэты Ахим фон Арним, Клеменс Брентано, филологи-фольклористы братья Гримм. В своих романтических фантазиях они особое место уделяли «корням» и «почве» – т. е. исконно немецкой сущности, и для них евреи представляли чужеродное семя.
На политической арене антиеврейские позиции занимали националисты и клерикалы – как католики, так и протестанты. В семидесятых годах XIX в. в только что объединенной Бисмарком в империю Германии (Второй Рейх) развернулась жаркая полемике по «еврейскому вопросу»[212]. Именно в это время для характеристики отношения христиан к евреям-иудаистам стали использоваться такие понятия, как антисемитизм и его антоним – филосемитизм. Оба эти понятия появились практически одновременно. Немецкий журналист Вильгельм Марр – политический анархист, противник капитализма и страстный борец против еврейского засилья, впервые употребил термин «антисемитизм» взамен аналогичных ему понятий «антииудаизм» и «юдофобия» в своем памфлете «Путь к победе германства над еврейством» («Der Weg zum Sieg des Germanenthums über das Judenthum», 1880 г.)[213]. Этот термин, несмотря на его псевдонаучность – семитами Марр считал лишь «расовых» евреев (sic!)[214] – прочно вошел в международную политико-публицистическую лексику, – см. [PUSCHNER], [ХДЕРИ].
Значительный резонанс в среде немецкой социал-демократии получили идеи философа и политэконома Евгения Дюрринга, согласно которому причиной социального неравенства, эксплуатации и нищеты является насилие. Социалистическое преобразование общества, по Дюрингу, должно исключать революционный переворот и идти в духе мелкобуржуазного социализма Прудона, путём кооперирования мелких производителей. В своей апологии «еврейского засилья» в экономической и общественной жизни народов мира Дюрринг[215] приобрел стойкую репутацию отъявленного антисемита. С жесткой критикой его идей и личности выступали такие разные мыслители как Фридрих Ницше:
В самых священных местах науки можно было услышать хриплый, возмущённый лай патологически нездоровых собак, лживость и ярость «благородных» фарисеев. Я ещё раз напоминаю моим читателям, имеющим уши, о том берлинском апостоле мести Евгении Дюринге, который в сегодняшней Германии использует неприличнейшую и отвратительнейшую шумиху о морали. Дюринг – первейший горлопан из тех, кто сегодня есть среди равных ему антисемитов [ЙОНКИС],
– и Фридрих Энгельс. Этот основоположник научного коммунизма в своей знаменитой книге «Анти-Дюрринг»[216], писал, характеризуя Дюринга:
Он не может изготовить свою философию действительности, не навязав предварительно своего отвращения к табаку, кошкам и к евреям – в качестве всеобщего закона – всему остальному человечеству, включая евреев. Его «действительно критическая точка зрения» по отношению к другим людям состоит в том, чтобы упорно приписывать им вещи, которых они никогда не говорили и которые представляют собой собственный фабрикат г-на Дюринга.
Другой поклонник марксизма, национал-эконом и классик немецкой социологии Вернер Зомбарт в начале ХХ в. развивал теорию, согласно которой именно евреи создавали в Западной Европе предпосылки для развития капитализма современного типа. Делалось это ими, в частности, путём разрушения патриархальных принципов «традиционного» общества. По мере увеличения роли евреев в хозяйственной жизни Англии, Франции, Германии, Швеции, Польши… писал Зобат, на них со всех сторон сыплются стереотипные обвинения в «обмане» и в том, что они «лишают пропитания жителей страны»:
Главным образом здесь подразумеваются не формальные правонарушения, а разрушение обычаев, норм морали в области торговли – традиций, сложившихся в феодальном христианском обществе.
<…> Всё увеличивающаяся скорость изменений хозяйственной жизни достигает в развитом капитализме такого предела, что традиция, нарушенная каждым конкретным изменением, не успевает восстанавливаться. В результате, капиталистическому предприятию чуждо всё органическое, естественно выросшее, основанное на опыте человечества. Оно чисто рационалистически конструируется, является искусственным механизмом. Конкретно это осуществляется благодаря процессу, который Зомбарт называет «подчинением хозяйственной жизни торговым операциям». Вексель, ценные бумаги, биржа придают развитому капитализму анонимный, безличный характер. Если раньше, например, долг имел характер отношения двух конкретных людей, кроме денежной стороны включал в себя и чувство благодарности, то в форме векселя он отрывается от человеческих отношений, полностью теряет личный характер. А биржа, «рынок ценных бумаг», подчиняет этому новому духу всю хозяйственную жизнь в национальном и мировом масштабе.
Возникшее в средние века и сохранившееся в раннем капитализме мировоззрение исходило – беря за модель земледелие – из представления об «участке», с которого человек имеет право «кормиться». Это могла быть и определенная сфера деятельности, которую охраняли, например, гильдии и цеха. В связи с этим считались морально недопустимыми все приёмы, имевшие целью получить прибыль за счёт другого – посягательство на его «участок». Например, реклама или конкуренция с понижением цен, тем более продажа ниже себестоимости, для захвата рынков. Часто отвергалось применение машин, так как они могли многих лишить работы. Все виды подобного поведения считались «нехристианскими» (нем., unchristlich). Основой было представление о «справедливой цене», которая давала бы возможность производителю поддерживать традиционно сложившийся уровень жизни. Стремиться к большему, повышая цены или увеличивая размеры деятельности – считалось, как правило, неморальным и бессмысленным.