является Данило (Данилей) Иванович Иртищ (Ртищевич, Иртищевич, Артищевич), боярин Пинского князя Федора Ивановича Ярославича… 6 октября 1506 года князь Пинский… пожаловал своему боярину Даниле Ивановичу Иртищевичу несколько имений, в том числе «Достоев», расположенный к северо-востоку от Пинска, между реками Пиной и Яцольдой, на границе бывшего Кобринского уезда [САРАСКИНА (ИИ)].
Впоследствии, однако, шляхтичи Достоевские переселились в Малороссию, где перешли в духовное сословие. Отметим также, что во всех польских гербовниках упоминается фамилия Достоевский, как относящаяся к представителям неродовитой литовской шляхты. С переходом в духовное сословие шляхетство Достоевских и вовсе было утеряно. Прадед и дед писателя по отцовской линии являлись униатскими священниками [ХРД]. Михаил Андреевич Достоевский – отец будущего писателя, родился в Малороссии (село Войтовцы Подольской губернии) в семье священника-униата[265]. В 1802 г. он был определен в православную духовную семинарию, а в 1809 г. отправлен, по окончании класса риторики, в московское отделение Медико-хирургической академии на казенное содержание. В августе 1812 г. Михаил Андреевич был командирован в военный госпиталь, с 1813 г. служил в Бородинском пехотном полку, в 1816 г. был удостоен звания штаб-лекаря, в 1819 г. переведен ординатором в Московский военный госпиталь, в январе 1821 г. после увольнения в декабре 1820 г. из военной службы, определен в Московскую больницу для бедных на должность «лекаря при отделении приходящих больных женск<ого> пола».
Мать Ф.М. Достоевского – Мария Федоровна (урожд. Нечаева; 1800–1837) и вовсе являлась дочерью московского купца 3-й гильдии.
Достоевские стали дворянским родом, записанным в третью часть родословной книги московского потомственного дворянства только в 1828 г., когда Федору Михайловичу было неполных семь лет. Это позволило Достоевскому-отцу приобрести пару имений и, выйдя после кончины жены в отставку, стать в одном из них помещиком. За исключением Ивана Гончарова – выходца из богатого купеческого рода, знаменитые русские литераторы, современники Достоевского, являли собой, говоря его словами, «продукт нашего барства», «gentilhomme russe et citoyen du monde»[266] [ФМД-ПСС. Т. 21. С. 8]. Все они – Дмитрий Григорович, Иван Тургенев, Иван Панаев, Алексей Писемский, граф Лев Толстой, Николай Некрасов, Федор Тютчев, Николай Лесков, Александр Герцен, Михаил Салтыков-Щедрин… – были представителями родовитых дворянских семей, многие из них – помещиками: «наши проприетеры[267]» по ироническому выражению Достоевского. Таким образом, Федор Михайлович Достоевский был не только по рождению разночинцем[268], но и
исторически молодым гражданином России. Только одно поколение отделяло его от предков, живших на территории соседнего государства, в перекрестье наречий и вер [ВОЛГИН (I). С. 43],
В свою очередь Иван Сергеевич Тургенев по всем родовым линиям – коренной русак и «столбовой дворянин»[269]. Сам «европеизм» Тургенева был исконно русским явлением, проистекавшим из распространенного во второй половины ХVIII века вольтерьянского вольнодумства просвещенных русских бар. Как писала в статье «Из воспоминаний об И.С. Тургеневе» (1904) литератор Елена Ивановна Апрелева (урожд. Бларамберг)[270]:
Он был и остался большим барином в силу своего происхождения и той сферы материального обеспечения, в которой вырос, в силу привычки благовоспитанности, от которой не мог, да и не желал отрешаться; но барство его проявлялось не в оскорбительном высокомерии в обхождении с теми, кто стоял ниже по происхождению или состоянию, а в брезгливом отношении ко всему мелкому, пошлому, наглому, лживому и продажному [ФОКИН].
С Достоевским все обстоит гораздо сложнее. Его исступленно-декларируемая русскость, неприязнь к Западу[271]:
Болезненно обостренное отношение к Польше[272], вдохновенная защита вселенской миссии православия, глубокое недоверие к намерениям римской курии… Все это, помимо прочего, могло быть еще и следствием «отказа от наследства» – тем более мучительного, чем глубже переплелись старые и новые корни… [ВОЛГИН (I). С. 43].
В таком ракурсе видения Федор Достоевский, несомненно, должен был чувствовать себя некомфортно в обществе «западника» Тургенева и других литераторов 40-х годов. Худородность – по тем аристократическим временам, когда разночинная молодежь еще только начинала осваивать русскую литературную сцену, была болезненным для самолюбивого человека фактом его биографии. Сознание своей социальной незначительности и расщепленность национального самосознания – относятся к числу психологических парадоксов личности Достоевского. Ниже мы еще вернемся к обсуждению этого вопроса. Здесь же отметим, что все означенные обстоятельства, без сомнения, превращают Достоевского в «болезненно-самолюбивого литератора», когда он:
Из убогой обстановки Марьинской больницы, из замкнутого мирка Инженерного замка, из бедности и неизвестности, <…> вдруг попадает в «высший свет» [МОЧУЛЬСКИЙ. С. 378].
Заключительной работой первого советского десятилетия явилась книга «История одной вражды. Переписка Достоевского и Тургенева», увидевшая свет в 1928 году, – см. [ИОВ], в которой
к теме вражды Достоевского и Тургенева обратился И.С. Зильберштейн, впервые опубликовавший их переписку и сопроводивший ее большим предисловием и специальной статьей «Встреча Достоевского с Тургеневым в Бадене в 1867 г.». Исследователю удалось разыскать и привлечь новые биографические документы и материалы для освещения эпизода ссоры.
В 1930–1950-е годы тема «Тургенев и Достоевский» почти не привлекала специального внимания исследователей.
Интерес к этой теме оживился в 1960–1980-е годы в связи с предпринятыми в это время Пушкинским Домом академическими изданиями Полных собраний сочинений Тургенева и Достоевского.
Существенно расширив круг традиционных тем («История вражды», «Призраки», «Отцы и дети», «Дым» в восприятии Достоевского; пародия на Тургенева в «Бесах»), литературоведы обратились к сравнительно-типологическому изучению творчества двух писателей. Здесь прежде всего следует упомянуть интересные статьи В.В. Виноградова «Тургенев и школа молодого Достоевского (конец 40-х годов XИX века) [ВИНОГРАДОВ] и Г.А. Бялого «О психологической манере Тургенева (Тургенев и Достоевский)» и др. [БЯЛЫЙ (И) – (ИИИ)]. В.В. Виноградов отметил влияние «Бедных людей» на поэтику молодого Тургенева, также разрабатывавшего в конце 1840-х – начале 1850-х годов тему маленького, забитого и униженного человека.
Г.А. Бялый убедительно показал черты сходства и различия в художественной разработке писателями образов «лишних людей» и «Подпольного человека», с одной стороны («дневник лишнего человека» – «Записки из подполья»), и «новых людей» с другой (Базаров – Раскольников).
«Укоренившееся представление о кардинальной противоположности психологической манеры Тургенева и Достоевского сильно преувеличено, – пишет исследователь. – Не могло не быть значительного сходства у писателей, подходивших к человеку, прежде всего со стороны его идейного мира, ставивших своей целью изучение форм сознания современного человека, недовольного жизнью и измученного ею». Г.А. Бялый отмечает также принципиальное различие психологического метода у Тургенева и Достоевского: Тургенев при анализе того или иного социально-психологического явления «стремится выяснить его сущность и природу, он хочет показать, что представляет собою этот тип как культурно-историческое явление, каковы главные черты его характера, как этот характер проявляется в обычной жизни и в тех чрезвычайных обстоятельствах, которые безошибочно проверяют жизненную ценность человека <…>. Цель Достоевского иная, он идет дальше Тургенева и применяет другой метод выяснения сущности социально-психологических явлений. Для него эта сущность раскрывается не в сегодняшнем состоянии факта, а в том, к чему он ведет, во что может и должен прорасти при крайнем развитии его характерных свойств. Понять явление для Достоевского – значит довести его до предела, до “последней стены”».
Глубокая статья Г.А. Бялого, содержащая тонкие наблюдения и научные обобщения, открывает перспективы для сравнительного изучения творчества Тургенева и Достоевского 1870-х годов.
Некоторыми авторами затронут сложный вопрос о возможном влиянии Достоевского на позднего Тургенева (см. «Ученые записки» и «Труды» Орловского и Курского педагогических институтов за 1970-е годы).
<…> Личным и творческим взаимоотношениям Тургенева и Достоевского в 1860–1870-е годы посвящены <многие> обстоятельные статьи <…>[273] [БУДАНОВА. С. 3–5].
Помимо разве что Льва Толстого, ни один другой писатель из плеяды «гениев и талантов» второй половины XIX в. не мог сравниться с Тургеневым по силе эстетического воздействия на читателя. По воспоминаниям Душана Маковицкого – запись от 21 марта 1907 г., Толстой говорил:
Достоевский не был так изящен, как Тургенев, но был серьезный. Он много пережил, передумал. Умел устоять, чтобы не льстить толпе [МАКОВИЦКИЙ. Кн. 2. С. 399].
По мнению Юрия Лотмана, если
приглядеться внимательнее, <то> делается очевидным единство всей прозы зрелого Тургенева, с одной стороны, и ее своеобразие при сопоставлении с такими явлениями русского общественного романа, как проза Толстого или Достоевского, с другой.