В ХХI веке из научных публикаций по данной теме наиболее интересными представляются статьи Р.Г. Назирова «Вражда как сотрудничество» (2005) и Дагне Бержайте «Перечитывая Тургенева: заметки на полях его последнего романа» (2018). В первой работе автор, идя по стопам Будановой, опять возвращается к вопросу об идейно-художественном взаимообмене Достоевского и Тургенева. По его мнению, такого рода взаимообмен представлял собой непрерывный процесс, который
протекал незаметно вследствие разности их художественных систем, но сами-то <писатели> этот обмен, несомненно, замечали: они как бы заключили молчаливое соглашение, по которому обмен стал формой их соперничества. При этом Тургенев всегда смягчал и артистически «облагораживал» материал, взятый у Достоевского; последний, напротив, гиперболически драматизировал и заострял тургеневские элементы [НАЗИРОВ. С. 176].
В статье Бержайте, посвященной главным образом анализу аллюзий из произведений М.Л. Михайлова («Вместе»), Достоевского (Бесы») и Гоголя («Старосветские помещики») в романе Тургенева «Новь», на примере его романа «Дым» затронута также тема «спора» Тургенева и Достоевского:
Роман «Дым» <…> выделяется большей символичностью и подчеркнуто развернутой, по-тургеневски ностальгически рассказанной историей неосуществленной любви, в которой, как в зеркале, отражается движение исторического времени. Особое значение приобретает последняя, совсем неожиданная, после многоточия следующая фраза романа: «Та девочка, которую поручили его <имеется в виду Потугина – Д.Б.> попечениям, недавно умерла». Ведь о той безымянной девочке во всем романе упоминалось всего лишь вскользь: когда-то Ирина поручила Потугину позаботиться о чужой девочке-сиротке. Последняя фраза романа еще раз доказывает, что в тексте литературного произведения нет ничего случайного. Но из-за нее становится не совсем понятным, почему, как считают многие, Ф.М. Достоевский в знаменитом баденском споре[279] так обиделся на Тургенева, приписав ему слова того же самого Потугина о том, что «… если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца все то, что тот народ выдумал, – наша матушка, Русь православная, провалиться бы могла в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы, родная: все бы преспокойно осталось на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут – эти наши знаменитые продукты – не нами выдуманы» (Тургенев 1968, 86). Даже если Тургенев и на самом деле подтвердил, что придерживается той же точки зрения, что и его персонаж Потугин, как такой писатель, как Достоевский, еще в «Униженных и оскорбленных» (1861), а потом в «Преступлении и наказании» (1866) и вслед за «Дымом» написанном «Вечном муже» (1870) настойчиво вводивший мотив смерти девочки, так легко поверил словам литературного героя, который не сумел сберечь доверенного ему ребенка? Это только подтверждает, что в основе спора Достоевского с Тургеневым были другие, более приземленные причины[280] [БЕРЖАЙТЕ (II). С. 45].
Работы западных ученых ХХ в. собраны в подборке, опубликованной на сайте «О Достоевском и Тургеневе»[281] библиотеки Вассарского колледжа (Vassar College) – элитного частного университета в штате Нью-Йорк (США). Среди них выделяется статья профессора Русской школы Норвичского университета (США) Н.В. Первушина «О Достоевском и Тургеневе» (1983) [ПЕРВУШИН].
Итак, «Тургенев и Достоевский» – тема, привлекающая к себе внимание исследователей на протяжении уже более ста лет, является «многоуровневой». В ней напластовываются, не будучи поглощаемыми одна другой, проблемы, возникшие по самым разным поводам: из-за мелких обид, социального неравенства, конфликта на мировоззренческой почве, профессиональной ревности и соперничества за место на литературном Олимпе, глубинной личной неприязни и взаимовлияния. Одно цепляется за другое, поэтому любое оценочное умозаключение, касающееся «вражды» двух классиков русской литературы, неизбежно вызывает возражение. Здесь нельзя не вспомнить высказывание о. Павла Флоренского о том,
что истина есть такое суждение, которое содержит в себе и предел всех отменений его, или, иначе, истина есть суждение само-противоречивое [ФЛОРЕНСКИЙ. С. 147].
Знакомство Тургенева с Достоевским состоялось в ноябре 1845 г. в кружке Белинского. Достоевскому исполнилось 25 лет и, в тот год он был опьянен успехом, который выпал на его долю после публикации в «Петербургском сборнике» Николая Некрасова романа «Бедные люди» (1846), написанного им в 1844–1845 годах. Тургенев был старше Достоевского всего на три года, но к этому времени уже, что называется, «имел имя» на российской литературной сцене. О возникшей между ними с первой встречи симпатии Федор Достоевский писал 16 ноября 1845 г. своему брату Николаю:
Ну, брат, никогда, я думаю, слава моя не дойдет до такой апогеи, как теперь. Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное. Я познакомился с бездной народу самого порядочного. <…> Все меня принимают как чудо. Я не могу даже раскрыть рта, чтобы во всех углах не повторяли, что Достоев<ский> то-то сказал, Достоев<ский> то-то хочет делать. Белинский любит меня как нельзя более. На днях воротился из Парижа поэт Тургенев[282] (ты, верно, слыхал) и с первого раза привязался ко мне такою привязанностию, такою дружбой, что Белинский объясняет ее тем, что Тургенев влюбился в меня. Тургенев с первого раза привязался ко мне такою привязанностию, такою дружбой, что Белинский объясняет ее тем, что Тургенев влюбился в меня. Но, брат, что это за человек? Я тоже едва ль не влюбился в него. Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умен, образован, 25 лет <Тургеневу было уже 27 лет – М.У.>, — я не знаю, в чем природа отказала ему? Наконец: характер неистощимо прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе. Прочти его повесть в «От<ечественных> записк<ах>» «Андрей Колосов»[283] — это он сам, хотя и не думал тут себя выставлять. характер неистощимо прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе» [ДФМ-ПСС. Т. 28. Кн. 1. С. 115].
Достоевский явно с большим пиететом воспринимал в то время лирику Тургенева, поскольку ставит эпиграфом к своей повести «Белые ночи» последние строки из тургеневского стихотворения «Цветок»:
…Иль был он создан для того,
Чтобы побыть хотя мгновенье.
В соседстве сердца твоего?..
Само это стихотворение может служить образным выражением их личных отношений. В первые месяцы знакомства Тургенева и Достоевского вполне можно было назвать «добрыми друзьями», однако вскоре характер их дружбы стал иной. Произошло это из-за свойственной Тургеневу насмешливости, манеры иронического подтрунивания над находящимися с ним в близких отношениях людьми. В своих воспоминаниях французский генерал Батист Фори (1917) пишет:
Тургенева обычно представляют себе «исполненным добродушия и юмора, наивности и простоты». Что он был и прост, и добродушен – в этом не может быть никакого сомнения; но он часто бывал насмешлив, и его истинная благожелательность не была лишена некоторой язвительности [И.С.Т.-ВВСОВ. Т. 2. С. 279].
Насмешливость, как форма поведения, и по сей день является характеристикой российского литературного сообщества. Литераторы, как никто другой из представителей артистического мира, всегда «шутили метко и умно», подчас – язвительно и жестоко, не брезговали распространять сплетни и рассказывать друг о друге анекдоты. Такова специфическая форма жизнедеятельности профессиональной литературной среды, а также и ее окружения – литературной богемы. Кроме, того по словам свидетелей времени, Тургенев:
Говорят, в юности <…> был очень вспыльчив; с возрастом он стал сдержаннее и утверждал, что вот уже много лет, как он ни разу не вспылил [И.С.Т.-ВВСОВ. Т. 2. С. 279][284].
У матери Ивана Сергеевича – Варвары Петровны Тургеневой также было свое особое мнение касательно характера ее любимого сына:
Ты эгоист из всех эгоистов. А ежели ты и отдашь, что у тебя не попросят, то не от щедрости. Ты рад сбыть деньги куды бы то ни было, чтобы тебе их не считать, не записывать. Есть у тебя – будешь роскошничать, нет – будешь нуждаться… Ты будешь со временем муж, отец. – О! Нет! Пророчу тебе: ты не будешь любим женою. Ты не умеешь любить, т. е. ты будешь горячо любить – не жену, т. е. не женщину, а свое удовольствие [ТДиМ. С.].
Более того, в биографии Тургенева имеется одно обстоятельство, парадоксальным образом характеризующие его чуть ли не как бретера.
В силу известного пушкиноцентризма русской литературы напомним, что А.С. Пушкин участвовал примерно в 30-ти дуэльных эпизодах: далеко не все они были доведены до барьера, чаще вызов приводил лишь к церемониальным объяснениям, включая и первый вызов Дантеса, следующий конфликт с которым, точнее с его приемным отцом Геккерном, закончился так трагично. Почвой для поединков были не литературные, а светские столкновения, хотя среди противников встречались и писатели <…> Так или иначе Пушкин создал устойчивое представление о русском поэте как о дуэлисте. Далее шли А.С. Грибоедов, М.Ю. Лермонтов и И.С. Тургенев.
<…> Поэт-дуэлист вводит соответствующий сюжет и в свои произведения: сразу вспоминаются пушкинские «Евгений Онегин», «Выстрел», «Капитанская дочка». Таков же и И.С. Тургенев, который, в отличие от Пушкина, более вращался в среде, чуждой дуэли: помещицы, словесники, разночинцы. Но всякий читатель поразится, сколь часто в его произведениях дело идет к дуэли, это один из самых устойчивых авторских мотивов. Значит, в сознании нашего поэта дуэль застряла как очень яркий образ, приобрела свойства устойчивого, но и подвижного стереотипа поведения.