Что спасло Россию в 1863 году? Другими словами: в чем была опасность, которая угрожала ей? Последствия показали, что угрожавшая ей опасность заключалась в ней самой. Истинной опасностью для нее был упадок ее общественного духа и политическая безнравственность, которая сознательно и бессознательно овладевала умами. Дела наши усиленным ходом шли в направлении антинациональном и вели неизбежно к разложению цельного государства. Вот зло, которым страдала Россия и которым поспешили воспользоваться внутренняя измена и расчет иностранных правительств. Россия была на волос от гибели не потому чтобы она в действительности была немощна, а потому, что она была больна мнением, находилась под властью ошибки и сама налагала на себя руки. Россия была спасена пробудившимся в ней патриотическим духом, и этим прежде всего она обязана своим врагам, которые слишком рано сочли ее за мертвое, преданное разложению тело. <…> Впервые явилось русское общественное мнение; с небывалой прежде силой заявило себя общее русское дело, для всех обязательное и свое для всякого, в котором правительство и общество чувствовали себя солидарными[390].
Павел Анненков писал Ивану Тургеневу 1(13) февраля 1863 г:
Общество решилось принять войну, если война будет предложена <Западом> – это очевидно. Из этого следует, что оно развязывает руки правительству и уже согласилось молчаливо ни от чего ни приходить в ужас, какой бы ужас ни был. <…> Затем от последнего копииста до светлейших особ – все заняты чтением журналов – и, хотите верьте, хотите нет, – известия о расправах повстанцев и ругательства иностранных газет, обращенные к России, держат всех в удивительно напряженном состоянии и всех собирают в кучу. <…> мерещится всем раздробление и попирание государства. Или я жестоко ошибаюсь – или это настоящая историческая минута в нашей жизни [АННЕНКОВ (III). Кн. 1. С. 135].
Другой «западник»-либерал В.П. Боткин, обращаясь своему старому другу и единомышленнику И.С. Тургеневу[391], в письме от 11 (23) июля 1863 г. заявлял:
Нас польский бунт застал в период сантиментально-космополитических воззрений, мы забывали в них существенные интересы нашего отечества, в нас было так мало политического и государственного смысла, что мы готовы были прервать и разрушить все движение нашей истории и готовы были желать восстановления Польши, не думая о том, что этим поставим в постоянную опасность и смуту наши западные провинции с перспективою лишиться их и многого другого. <…> Лучше неравный бой, чем добровольное и постыдное отречение от коренных интересов своего отечества. <…> Нам нечего говорить об этом с Европою, там нас не поймут, чужой национальности никто, в сущности, не понимает. Для государственной крепости и значения России она должна владеть Польшей, – это факт, и об этом не стоит говорит. Мы можем удивляться решимости и героизму поляков, бьющихся за свою самостоятельность, можем приходить в омерзение от их лжи, клевет и коварных действий, – какова бы ни была Россия, – мы прежде всего русские и должны стоять за интересы своей родины, как поляки стоят за свои. Прежде всякой гуманности и отвлеченных требований справедливости – идет желание существовать, не стыдясь своего существования.
<…> Прости меня, любезный друг Иван Сергеевич, что я все продолжаю тебе писать об этом предмете, – но что мне делать, когда он охватил все мое существо [БРОДСКИЙ (II)].
На почве единой патриотической ненависти к полякам, как «губителям отечества», союз между западниками и славянофилами оформился не только в журналистике, но и в практической деятельности: ближайшими помощниками «западника» Н.А. Ми лютина в его преобразованиях в царстве Польском стали славянофилы
А.Ф. Гильфердинг, А.И. Кошелев, Ю.Ф. Самарин и др. «Благодетельный мятеж» – так окрестил события 1863 года Иван Аксаков, также считавший, что они являют собой
эпизод русской истории, в котором именно русскому обществу пришлось принять самое деятельное участие, а русскому правительству опереться преимущественно на содействие русского общества и русской печати[392].
При всем этом в кругах славянофильски ориентированных мыслителей, грезивших о всеславянском братстве, полонофобия встречала целый ряд интеллектуальных возражений.
Стереотипный образ поляков как народа, «стоящего на высшей степени цивилизации сравнительно с Россией», был, по свидетельству Д.А. Милютина, весьма распространен в русском обществе. Современники неоднократно фиксировали проявления русского комплекса неполноценности по отношению к полякам в быту, во всяком случае в Западном крае. Показателен скандал из-за статьи Н.Н. Страхова «Роковой вопрос», в результате которого в 1863 г. был закрыт вполне националистический журнал братьев М.М. и Ф.М. Достоевских «Время». Страхов, в частности, написал: «Очевидно, наше дело было бы вполне оправдано, если бы мы могли отвечать полякам так: “Вы ошибаетесь в своем высоком значении; вы ослеплены своею польскою цивилизациею, и в этом ослеплении не хотите или не умеете видеть, что с вами борется и соперничает не азиатское варварство, а другая цивилизация, более крепкая и твердая, наша русская цивилизация” (здесь и во всех последующих цитатах курсив авторов. – С.С.). Сказать это легко; но спрашивается, чем мы можем доказать это? Кроме нас, русских, никто не поверит нашим притязаниям, потому что мы не можем их ясно оправдать, не можем выставить никаких очевидных и для всех убедительных признаков, проявлений, результатов, которые заставили бы признать действительность нашей русской цивилизации. Все у нас только в зародыше, в зачатке; все в первичных, неясных формах; все чревато будущим, но неопределенно и хаотично в настоящем. Вместо фактов мы должны оправдываться предположениями, вместо результатов надеждами, вместо того, что есть, тем, что будет или может быть». Эти слова были встречены бурей возмущения (даже со стороны людей, которых нельзя заподозрить в квасном патриотизме), восприняты как пощечина русскому общественному мнению, несмотря на то что исходили из уст правоверного националиста: Страхов задел больное место.
Главная претензия русских националистов к полякам – обвинение последних в предательстве «славянского дела» (Польша – «главная препона панславизма» (А.А. Киреев), «Иуда» славянства (Ф.И. Тютчев)[393]предательстве не только политическом, но и религиозно-культурно-историческом, историософском. Поляки продали свое славянское первородство, став частью западной цивилизации, более того, передовым отрядом католицизма в борьбе против центра славянской цивилизации – православной России. «Польша, оставаясь славянскою, сделалась вполне членом латиногерманской семьи народов, единственной славянскою страною, вступившею в эту семью всецело и свободно, не в силу материального завоевания, а добровольным принятием западноевропейских стихий в основу своей собственной, славянской жизни». «Ни одно из племен славянских не отдавало себя на службу латинству так беззаветно, как польское»[394]. Тем не менее националисты-славянофилы выражали надежду, что Польша еще способна переродиться и вернуться к своему славянскому естеству: «Далее самоубийства ни отдельное лицо, ни народ идти не может. Польша дошла до этого предела, но переродиться в племя неславянское, изменить свою природу или променять ее на другую она все-таки не смогла. <…> Как две души, заключенные в одном теле, славянство и латинство вели и доселе ведут внутри самой Польши борьбу непримиримую, на жизнь и смерть. <…> Окончательное разрешение польского вопроса <…>немыслимо без коренного, духовного их возрождения. Нужно, чтобы Польша отреклась от своего союза с латинством и, наконец, помирилась бы с мыслью быть только собою, то есть одним из племен славянских, служащим одному с ними историческому призванию; нужно, с другой стороны, чтобы Россия решилась и сумела сделаться вполне сама собою, то есть историческим представительством православно-славянской стихии. Иными словами: нужно торжество не военное и не дипломатическое, а торжество, свободно признанное, одного просветительного начала над другим»[395] [СЕРГЕЕВ С.М.].
Видный славянофил Алексей Хомяков писал в стихотворении «Ода» (конец 1830-х гг.):
Да будут прокляты сраженья,
Одноплеменников раздор
И перешедший в поколенья
Вражды бессмысленный позор…
Да будут прокляты преданья,
Веков исчезнувший обман,
И повесть мщенья и страданья,
Вина неисцелимых ран!
И взор поэта вдохновенный
Уж видит новый век чудес…
Он видит: гордо над вселенной,
До свода синего небес,
Орлы славянские взлетают
Широким дерзостным крылом,
Но мощную главу склоняют
Пред старшим северным орлом.
Их тверд союз, горят перуны,
И будущих баянов струны
Поют согласье и покой!..
Подобного рода идеи озвучивал в своих патриотических стихотворениях и политической публицистике Федор Тютчев – близкий Тургеневу по жизни человек и высоко ценимый им поэт[396]. Но столь чаемые романтиками-славянофилами «согласье и покой» так и не наступили: поляки продолжали бороться за восстановление своей государственности[397]. А русские национал-патриоты обвинять их в том, что в
обреченной на поражение борьбе против России поляки не гнушаются никакими средствами, они неблагодарны, коварны, лицемерны, лживы. «Иезуитская двуличность, вкрадчивость и вероломство» – вот, по мнению