[429]. Известность Полины Виардо в то время можно в какой-то мере сравнить с известностью ее великой современницы Жорж Санд, которая, кстати, сыграла большую роль в судьбе певицы и сохранила привязанность к ней до конца жизни[430].
Но, может быть, самым замечательным талантом Полины Виардо была ее способность к дружескому общению, которому она отдавалась со всей страстностью своей кипучей натуры. В дружбе она была щедра и великодушна, всегда готова прийти на помощь, поддержать в трудную минуту и материально, и морально; как никто, она умела радоваться успехам друзей.
<…> «Любовь, – писала она одному из друзей, – убивает, когда не может воспламенить. Погасить ее, о! это страшная мука… Не будь священной дружбы, я бы давно уже была мертва. Ей одной дано воскрешать меня, как Лазаря; без нее я не смогла бы жить. Это мое спасение, луч, согревающий мою жизнь»[431].
И <вместе с тем> это была любящая и заботливая мать, воспитавшая четверых детей, каждый из которых стал известным и даже знаменитым, как, например, Поль Виардо[432].
<…> Высоким трагизмом, без которою немыслима подлинная гармония, отмечены и отношения Тургенева и Полины Виардо. «Тот, кто прошел через это, кто умел страдать <…> тот несет на себе отпечаток страдания, облагораживающий его…», «страдание – это счастье, которое, например, эгоисту или человеку низкому неведомо», – пишет Тургенев Полине Виардо, вкладывая в эти слова много личного, выстраданного им самим. Но не только его письма свидетельствуют о глубине пережитых им чувств. Письма Полины Виардо к русскому писателю убеждают в том, что чувство, которое он к ней испытывал («никогда не виданное на земле», как он сам писал), не было безответным – оно было взаимным, оно было горнилом, в котором пережитые обоими художниками страдания переплавлялись в высокие и светлые образы искусства.
Наверное, именно поэтому Тургеневу удалось с такой силой запечатлеть ее образ в знаменитом стихотворении в прозе «Стой!», которое может быть в определенном смысле приравнено к эстетической декларации. Еще в повести «Довольно» (1862) Тургенев утверждал: «Красоте не нужно бесконечно жить, чтобы быть вечной, – ей довольно одного мгновения». Именно такое мгновение, творящее Красоту, и пытается, подобно гетевскому Фаусту, остановить писатель в этом стихотворении: «Вот она – открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет – и не надо. И в это мгновение ты бессмертна. Оно пройдет – и ты снова щепотка пепла, женщина, дитя… Но что тебе за дело! В это мгновение – ты стала выше, ты стала вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда».
Этот вдохновенный гимн женщине, олицетворявшей для Тургенева само искусство, не покажется преувеличением, если вспомнить, как высоко оценивали пение Полины Виардо многие и многие ее современники. Ш. Гуно сочинял для нее свою первую оперу «Сафо», Мейербер – «Пророка», Берлиоз мечтал о том, что она исполнит в его «Троянцах» одновременно две партии – Дидоны и Кассандры, Сен-Санс посвятил ей свою оперу «Самсон и Далила». Художники, скульпторы, музыканты стремились сохранить для нас ее облик, но ярче всего он запечатлелся в строках Тургенева, уже на склоне лет пропевшего свою «Песнь торжествующей любви».
<…> Тургенев не только откликался на каждое выступление Полины Виардо (иногда даже печатно), но и писал для нее тексты романсов, переводил стихотворения для ее мелодий, сочинял многочисленные либретто и сценарии, стараясь уже в 60-е годы, когда Полина Виардо рассталась с большой сценой, поддержать ее попытки проявить себя на композиторском поприще. Высоко ценя ее критическое мнение, он знакомит ее со всеми своими творческими замыслами и новыми произведениями. По письмам Тургенева нередко можно восстановить творческую историю того или иного его произведения.
Творческая дружба связывала Тургенева и с мужем Полины Виардо, известным тогда литератором, знатоком искусства, лучшим переводчиком «Дон Кихота» на французский язык. Благодаря своим поездкам в Россию и дружбе с Тургеневым, Луи Виардо стремится глубже ознакомиться с культурой и общественно-политическим строем России. Он помогает Тургеневу переводить на французский язык Гоголя, Пушкина, Лермонтова, его собственные произведения, вводит Тургенева в круг издателей и литераторов, где тот вскоре приобретает заслуженный авторитет и как мастер слова и как пропагандист русской литературы на Западе. Русский писатель становится другом и литературным советчиком П. Мериме и Г. Флобера, братьев Гонкур, Э. Золя и Мопассана.
В свою очередь, Тургенев высоко ценит работы Л. Виардо, автора нескольких исторических исследований, популяризатора западноевропейского искусства, публициста, <…>, уважает его политические убеждения[433], обсуждает с ним наиболее острые социальные проблемы, и, конечно, в первую очередь проблему отмены крепостного права в России. <…>
<Но> не только преданность Полине Виардо, но и стремление найти пути к установлению социальной справедливости, будь то русский крестьянин или француз-республиканец, стремление защитить того, кто обижен, желание помочь другу и отозваться на чужую беду – <сближало Тургенева и Луи Виардо>. Однако близким другом, таким, например, как Гюстав Флобер, Луи Виардо для Тургенева так и не стал. Причины тому лежали в глубоком различии их характеров, что наглядно проявилось <…> в тургеневском стихотворении в прозе «Эгоист», которое, как известно, было связано с образом Луи Виардо[434].
Полина Гарсиа родилась в артистической семье. Ее отец – Мануэль Гарсиа I или старший, знаменитый испанский оперный певец (тенор), вокальный педагог[435], композитор и музыкант (гитарист), был первым исполнителем партии графа Альмавивы в «Севильском цирюльнике» и Норфолка в «Елизавете, королеве Английской» Россини. С большим успехом исполнил в 1821 году роль Отелло в парижской постановке одноимённой оперы. Один из персонажей тургеневской повести «Вешние воды» – старик-певец Панталеоне, повествуя о превратностях своей артистической судьбы, вспоминал
о классической эпохе пения, о знаменитом теноре Гарсиа, к которому питал благоговейное, безграничное уважение.
Вот был человек! Никогда великий Гарсиа – il gran Garsia – не унижался до того, чтобы петь, как теперешние теноришки – tenoracci – фальцетом: всё грудью, грудью <…>… И какой актёр! Вулкан <…>, вулкан, un Vesuvio! Я имел честь и счастье петь вместе с ним в опере <…> Россини – в «Отелло»! Гарсиа был Отелло – я был Яго <…> [ТУР-ПСС. Т. 8. С. 266].
Мануэль Гарсиа-старший был уроженцем Севильи. Его семья, по разным данным, имела маврское, еврейское или цыганское происхождение[436]. Французский тургеневовед Александр Звигильский, основываясь на том, что бабушка Полины Виардо по отцовской линии Мариана, носила фамилию Агиляр (AGUILAR, AGUILLAR или AGUILLARD), часто встречающуюся у испанских маранов и евреев-сефардов, предполагает наличие у нее еврейских предков [ZVIGUILSKY (II)][437].
Сама Полина верила, что ее отец был цыганом. <…> Когда Полина Виардо осенью 1846 года второй раз приехала на гастроли в Россию, в домах русских аристократов она с большим вниманием прислушивалась к выступлениям цыган, а те завороженно слушали в ее исполнении испанские песни. Интерес был взаимный.
Есть еще одно свидетельство. В 1858 году в письме к своему немецкому другу, музыканту и дирижеру Юлиусу Рицу, Полина пишет о «богемской крови, унаследованной от отца и ставшей причиной некоторой (ее) неуравновешенности, неустанной жажды перемен и отвращения к железному закону, гласящему, что дважды два – четыре». Эвфемистическое словосочетание «богемская кровь», как кажется, служит здесь обозначением принадлежности отца Полины к цыганскому племени, издавна кочевавшему по просторам Богемии, расположенной в самом центре Европы. Возможно, до младшей дочери Мануэля Гарсиа дошли какие-то семейные рассказы, а может быть, она сама домыслила географию скитаний семьи своего отца до того, как тот попал в Испанию.
<…> В России необычная внешность Полины Виардо также вызывала толки об ее цыганском происхождении. Известно, что мать Тургенева, заочно не любившая Полину, воскликнула после концерта «разлучницы»: «А все же хорошо поет проклятая цыганка!» Авдотья Панаева в своих «Воспоминаниях» считает Виардо еврейкой. По мнению Авдотьи Яковлевны, «в типе лица (Полины) было что-то еврейское; хотя Тургенев клялся всем, что она родом испанка, но жадность к деньгам в Виардо выдавала ее происхождение».
<…> Полина порвала отношения с Вагнером, когда ей в руки попалась его антисемитская книга «Еврейство в музыке». Возможно, об этой книге Вагнера идет речь в письме Полины к Юлиусу Рицу от 15 декабря 1860 года: «Книга, которую он опубликовал, вызвала возмущение у всех, кто ее читал» [ЧАЙКОВСКАЯ].
«Еврейство в музыке» (нем. «Das Judenthum in der Musik») – эссе Рихарда Вагнера, в котором он нападает на евреев в целом и на композиторов Джакомо Мейербера и Феликса Мендельсона в частности. Он опубликовал его под псевдонимом в «Новой музыкальной газете» в Лейпциге в сентябре 1850 года. Эссе было переиздано в значительно расширенном варианте в 1869 г., автором был указан Вагнер. Вагнер был особенно взбешён успехом «Пророка» в Париже, хотя ранее он был поклонником Мейербера, который оказал ему финансовую поддержку и использовал свое влияние, чтобы организовать постановку ранней оперы Вагнера «Риенци», состоявшуюся в Дрездене в 1841 г. и принесшую молодому композитору первую славу. Напомним, что успех премьеры «Пророка» во многом был связан с Полиной Виардо, которая пела в нем одну из заглавных партий. Мейербер писал по этому поводу своей матери: