Лечение в Виши продолжалось двадцать пять дней и было успешным для Тургенева. Он почувствовал себя совсем здоровым и стал планировать совместный отдых с дочерью в Куртавнеле. Однако Полинетт не хочет больше находиться в семье Виардо, это для нее мучительно, ведь она ощущает себя там лишней и нелюбимой. Она с большой осторожностью пишет об этом своему отцу и немедленно получает от него жестокую отповедь: «…Если говорить по-серьезному, как ты выражаешься, я не очень доволен остальной частью твоего письма. В нем господствует такой тон по отношению к г-же Виардо, какого я не могу ни допустить, ни разрешить. Ты слишком забываешь всё, чем обязана ей. Знай, что я не желаю, чтобы ты словно старалась настроить меня против нее, да это, впрочем, ни к чему и не послужит, потому что в десяти случаях из десяти я найду ее вполне правой: и зачем далеко ходить – каким образом, например, можешь ты считать ее неправой относительно твоих уроков пения – и что могла бы она иметь в виду, кроме твоей пользы?
Повторяю, ты должна повиноваться ей беспрекословно – и, поверь мне, для тебя было бы большим несчастьем, если бы она перестала интересоваться тобой и позволила бы укрепиться в тебе некоторым наклонностям, которые надо искоренять. Ты себялюбива, обидчива и любишь не тех, кто этого заслуживает, а тех, кто выказывает любовь к тебе или балует тебя. Итак, дитя мое, довольно этих штучек, довольно советов не ездить в Куртавнель: я поеду туда столь надолго, что, по всей вероятности, мы именно там проведем каникулы, вместо того чтобы слоняться туда-сюда» (Виши, 26 июня 1859 года).
Взаимоотношения Ивана Тургенева с Полиной Виардо начиная с 1857 года и в течение последующих пяти-шести лет ограничивались редкой перепиской, дружескими встречами в Париже и поездками в летний период писателя с дочерью в Куртавнель. Но и эти поездки становились с каждым годом все короче, дочь не любила туда ездить, да и Тургенев чувствовал себя во время этих визитов все хуже. Ведь, по свидетельству современников, у Полины Виардо были постоянные любовные связи и об этом знал или догадывался Тургенев. Писатель мучился, страдал, уезжал и пытался забыть ее с другими женщинами…. На родине у него случались любовные истории, но каждый раз, стоило очередному роману набрать обороты, Виардо звала Тургенева к себе, очевидно, упускать раз завоеванное было не в ее привычках. Примечательно, что письма с вызовом от Виардо приходили именно в то время, когда у нее не все было хорошо в плане карьеры и, главное, денег. Тогда Тургенев внезапно становился ей необходим.
Все-таки в июле Тургенев, заранее испросив разрешение на это Луи Виардо, едет с дочерью на отдых в Куртавнель. Вскоре он пишет оттуда Ламберт, которая в это время отдыхает в Ревеле. Как всегда, в своих письмах-исповедях высказывает он ей свои сокровенные чувства и мысли:
«Любезная графиня, Вы пишете такие милые письма, что человеку самолюбивому отвечать Вам было бы трудно – но мне легко не потому, чтобы во мне не было самолюбия – а потому, что Вам я не стараюсь показываться с лицевой стороны. Мы хотя недавно знакомы, но уже много перечувствовали и передумали вместе и – я смею думать – привязались друг к другу не в силу наших надежд, а в силу воспоминаний и общих жизненных опытов; следовательно, нам можно отложить в сторону всякую суету и быть друг с другом такими, какими нас бог создал. Я очень рад тому, что Вы прямо высказываете мне всё, что у Вас на душе; мне только жаль Вас, когда у Вас на душе темно, и хотелось бы быть с Вами, чтобы помочь Вам немножко и рассеять этот мрак. Надеюсь, что пребывание Ваше на берегу моря будет Вам полезно, и с радостью думаю о тех вечерах, которые буду проводить нынешнею зимой в Вашей милой комнате…
Я пишу Вам из замка г-жи Виардо; имя ему Courtavenel – он находится верстах в пятидесяти от Парижа. – Я недавно возвратился из Виши, где с большим успехом пил воды. Здоровье мое хорошо; но душа моя грустна. Кругом меня правильная семейная жизнь… для чего я тут и зачем, уже отходя прочь от всего мне дорогого, – зачем обращать взоры назад? Вы поймете легко, и что я хочу сказать, и мое положение. Впрочем, тревоги во мне нет; говорят: человек несколько раз умирает перед своей смертью… Я знаю, что во мне умерло; для чего же стоять и глядеть на закрытый гроб? Не чувство во мне умерло; нет… но возможность его осуществления. Я гляжу на свое счастье – как я гляжу на свою молодость, на молодость и счастье другого; я здесь – а всё это там; и между этим здесь и этим там – бездна, которую не наполнит ничто и никогда в целую вечность. Остается одно: держаться пока на волнах жизни и думать о пристани – да отыскав товарища дорогого и милого как Вы, товарища по чувствам, по мыслям – и главное – по положению (мы оба с Вами уже немного ждем для себя), крепко держать его руку – и плыть вместе, пока… Вот Вам исповедь человека, который не «сирена» увы!.. не «тигр» и не «белый медведь», а просто старик, который еще не разучился любить – и очень Вас любит… Ив. Тургенев» (июль 1859 года).
Об этом же он пишет Маркович, но более сдержанно и коротко, но и в этом письме есть важные слова: «…ветер веет мне в лицо – а на сердце у меня – едва ли не старческая грусть. Нет счастья вне семьи – и вне родины; каждый сиди на своем гнезде и пускай корни в родную землю… Что лепиться к краешку чужого гнезда?» (22 июля 1859 года).
По всем этим письмам ясно видно, что дочь Тургенева была права и не только она, но и Тургенев теперь чувствует себя «лишним человеком» в семье Виардо. Тургенев уже душевно отдалился от певицы и между своим прошлым и настоящим видит непроходимую пропасть.
Тургенев планировал после сдачи дочерью выпускного экзамена поехать с ней на неделю по Рейну и приглашал Маркович присоединиться к ним. Но поездка эта не состоялась по причине весьма прозаической – нехватки у Тургенева денежных средств. Однако он все-таки до отъезда в Россию непременно хотел встретиться с Маркович и писал ей об этом. «Где Вы будете начиная с 12‐го до 20‐го сентября нового стиля? Где бы Вы ни были, я к Вам приеду и проведу с Вами дней пять» (1 августа 1859 года).
Маркович пригласила Тургенева приехать к ней в Остенде, однако встреча не состоялась. Он пишет: «Бейте меня, ругайте меня, топчите меня ногами, милая Марья Александровна: я безобразный, гнусный человек – я не приеду в Остенде, я прямо скачу в Берлин, а оттуда в Штеттин на пароход (который отходит в четверг) – а там в Петербург, в Москву и в деревню – куда мне непременно нужно попасть к 20‐му сент. нашего стиля! – Я уж и счет потерял, в который раз я Вас обманываю – я красен, как рак, от стыда в это мгновенье, я даже не смею просить у Вас прощенья. Но Вы будьте все-таки великодушны и напишите мне: Орловской губернии, в город Мценск – где Вы намерены провести зиму? – Я буду в Петербурге» (Парнас, 6–8 сентября 1859 года). Непонятно, что задержало Тургенева, известно лишь, что в Парнасе он был с братом Виардо Мануэлем. Похоже, что взаимоотношения Тургенева с Маркович были иными, чем с графиней Ламберт, более земными. Письма к ней, как правило довольно короткие, написаны в телеграфном стиле, но все дышат желанием встретиться. Тургенев ничего не скрывал от Виардо, и та подшучивала над писателем по поводу его «толстой украинки Вовчек».
В 1859 году директор парижского лирического театра Л. Карвальо задумал поставить «Орфея» Глюка с Виардо в главной роли. Музыкальное руководство он поручил Берлиозу, и, чтобы пройти с Полиной партию Орфея, тот приехал в Куртавнель летом 1859 года. Там в это же время находился Тургенев. Современники утверждали, что певица для своего творчества нуждалась в вдохновении, и в этот раз источником вдохновения и «близким другом» стал для нее Берлиоз.
Из Бельфонтена, куда Тургенев едет из Куртавнеля, чтобы поохотиться, он пишет графине Ламберт:
«Я четвертого дня получил Ваше письмо 26‐го июня, любезная графиня – оно дней двадцать пролежало на почте… А теперь я нахожусь в гостях у княгини Трубецкой (матери княгини Орловой) – очень доброй и милой, хотя несколько эксцентрической женщины. У меня отдельная комнатка в отдельном флигеле, и я много работаю над новым моим романом. Эта работа отвлекает мои мысли ото всего другого и придает им что-то плоское и безжизненное, которое, вероятно, отразится в этом письме.
А между тем я бы так желал именно теперь владеть всеми своими способностями, чтобы отвечать Вам на Ваше милое, слишком милое письмо. Как можно говорить человеку такие лестные вещи, и говорить их так умно и красиво – что он, хотя краснел от незаслуженных похвал, не может не любоваться их выражением? Пожалуйста, не балуйте меня слишком, а то вы будете виноваты, если я стану тщеславным; кроме того, уверяю Вас, самые тонкие похвалы все-таки не стоят в моих глазах Вашей доброй дружбы и расположения, которыми я дорожу больше всего на свете и за которые я с нежной благодарностью сто раз сряду целую Ваши прекрасные руки.
Мне очень приятно видеть из Вашего письма, что настроение Вашей души спокойнее и светлей. Жизнь – не что иное, как болезнь, которая то усиливается, то ослабевает: надобно уметь переносить ее припадки – и Вы в этом деле мастерица. Разница этой болезни от других состоит в том, что лучший для нее врач – другой больной, т. е. другой живущий, в особенности друг; мы часто в Вашей комнатке на Фурштатской помогали своим недугам. Мысль об этой комнатке всегда представляется мне, когда мне тяжело…» (23 июля 1859 года).
То новое произведение, над которым начал работать Тургенев, – это роман «Накануне». «Дворянское гнездо» было трогательным прощанием с устаревшими порядками жизни, уходящими в историю, причем все высшие, идеальные их потребности и стремления были выставлены в лучезарном свете, как это бывает почти всегда и с людьми, и с порядками, с которыми прощаешься навсегда. В самом упоении славой и на первых же порах общего одушевления Тургенев почувствовал, что есть опасность продолжать такие же отношения к отжившему времени и далее. После «Дворянского гнезда» Тургенев попрощался с дворянским периодом в своем творчестве и, начиная с романа «Накануне», стал описывать «новых людей», которых он увидел в революционерах-разночинцах.