Помимо указанных минут высокого наслаждения, искупающих многие тяжелые мелочи жизни, Тургенев, несомненно, встречал со стороны Виардо частое дружеское внимание, сочувствие своим трудам и понимание их значения.
Вдали от родины он вовсе не находился в положении человека, которому, по выражению Достоевского, «некуда больше идти»… В семье Виардо он не был гостем, а был своим – был не только умиленным почитателем высокодаровитой, образованной и умной женщины, но и другом ее и ее мужа, послужившего своими трудами ознакомлению французской публики с произведениями русского писателя. «Мужчины, пережившие свою молодость, – говорит Вольтер, – почти все нуждаются в обществе приветливой женщины, и ничто так не побуждает к деятельности, как иметь свидетелем и своим судьею любимую женщину, уважением которой дорожишь».
С сочувствием к положению Тургенева в Баден-Бадене относился Борис Николаевич Чичерин: «Конечно, человеку, не имеющему своей собственной семьи, естественно на старости лет приютиться к дружескому семейству, которое его холит и голубит. Но, по-видимому, Тургенев играл в этой дружеской семье весьма подчиненную и покорную роль. Его просто забрали в руки. Ханыков, который близко видел их отношения в Бадене, рассказывал мне, как Тургенев среди дружеского разговора с приехавшим навестить его приятелем вдруг, по первому мановению, стремглав бежал на отдаленную почту, чтобы отнести чужое письмо; как он в своей карете возил семью в театр и ночью, в проливной дождь, влезал на козлы и отвозил ее домой; как он на частном спектакле должен был разыгрывать совершенно несвойственные ему комические роли, кувыркался, выкидывал фарсы и потешал публику. Друзья говорили, что жалко было его видеть. Он сам понимал свое положение, но не в силах был от него отделаться. В один из последних приездов его в Москву я в разговоре с ним сказал по какому-то случаю: «Это – фальшивое положение; стало быть, надобно из него выйти». – «Фальшивое положение! – воскликнул с живостью Тургенев. – Да в жизни нет ничего прочнее фальшивого положения. Раз вы в него попали, вы ни за что на свете из него не выберетесь».
Таким образом у мадам Виардо начиная с баденского периода образовалось два мужа: старый – искусствовед Луи Виардо и молодой – знаменитый писатель Иван Тургенев. Многие задавали себе вопрос: как уживались эти два мужа в одной семье, какие отношения были между ними? С. Ромм, ученица Полины Виардо, вспоминала: «Когда мне случалось видеть рядом господина Виардо – сутулого старичка и Тургенева – этого орла, невольно являлся вопрос: какие отношения связывали эти три существа? Ведь они прожили целую жизнь вместе, ведь они были молоды, ведь они любили… Он (Луи Виардо) был на двадцать лет старше m-me Виардо, молчаливый, сгорбленный старик. Мы знали от m-me Виардо, что она вышла за него замуж, когда ей было 20 лет, во время своего первого ангажемента в Париже, в итальянской опере, которая была под дирекцией г. Виардо. Он знал всю ее семью: отца, знаменитого тенора Гарсиа, ее мать, которая была испанкой (m-me Виардо и ее дочери говорили часто между собою по-испански), ее сестру, знаменитую Малибран».
Тургенев с радостью погрузился в теплый климат семейства Виардо, в атмосферу интеллектуальной дружбы с ее мужем, любви к женщине и нежности к детям. В 1864–1865 годах в Бадене Тургенев был занят работой по написанию либретто для маленьких опер Полины Виардо. Сочинял он их по-французски, хотя это он когда-то утверждал, что писать настоящий художник должен только на родном языке. Но чего не сделаешь ради мадам Виардо! На работу над собственными произведениями у него ни времени, ни сил не оставалось. Пишется ему в баденский период совсем плохо, издал он лишь три небольших мистических произведения: «Призраки», «Довольно» и «Собака». Однако первые два произведения были задуманы и в основном написаны еще до Бадена, а третье – рассказ «Собака» – Тургенев написал, когда был вдали от Виардо, в Париже у дочери, весной 1864 года.
Удивляет расхожее мнение о том, что Виардо якобы вдохновляла писателя на написание его лучших произведений. Распространяла эти слухи она сама, когда утверждала, что «русские должны быть мне благодарны, потому что Тургенев ничего не публиковал без моего совета». Это, конечно, неправда, стоит лишь сопоставить даты написания им своих лучших произведений с датами проживания рядом с Виардо. Напротив, все его лучшие произведения – «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» – были написаны Тургеневым в России или же в периоды явного охлаждения отношений с мадам Виардо и редких встреч с ней. Вот что пишет сам Тургенев в одном из своих писем: «До того времени (то есть до моего 45‐летнего возраста), я почти безвыездно жил в России, за исключением 1848–1850 годов, в течение которых я написал именно «Записки охотника», между тем как «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне» и «Отцы и дети» написаны в России».
Роман «Рудин» написан во время шестилетнего пребывания Тургенева в России, рукопись представлена и напечатана в журнале «Современник» в начале июня 1855 года. «Дворянское гнездо» писатель создавал в течение нескольких месяцев, начиная с середины июня 1858 года, когда он приехал в Спасское, и до середины декабря того же года, когда в Петербурге им были сделаны последние исправления. «Накануне» был начат в Виши и закончен 6 ноября 1859 году в Спасском. «Отцы и дети» – к весне 1861 года в Париже была написана лишь треть романа. В это время Тургенев жил «со своими дамами» – с дочерью и ее гувернанткой. Однако И.С. Тургенев признавался, что за границей работа над задуманным произведением шла плохо. В мае 1861 года он вернулся в Россию и в Спасском закончил этот роман. Год написания романа – 1861‐й. Даже замысел «Записок охотника» возник в Петербурге в конце 1846 году и первый рассказ «Хорь и Калиныч» был напечатан в первом номере «Современника» за 1847 год. Часть рассказов написана в Зальцбрунне, в Париже и в Куртавнеле. Хотя, когда Тургенев был в Куртавнеле, певица гастролировала, приезжала лишь изредка, а писатель, отчаянно нуждавшийся в деньгах, творил без передышки, чтобы раздобыть средства для пропитания.
Лишь последние крупные произведения Тургенева «Дым» и «Новь» написаны вблизи Виардо, в Бадене и в Париже, однако именно эти произведения считаются чрезвычайно неудачными, и они не прославили имени Тургенева. Наталья Тучкова-Огарева в своих воспоминаниях о Тургеневе совершенно верно писала: «Для Виардо он покинул Россию, отвык от нее, она становилась все дальше, дальше, будто в тумане; он продолжал писать, но талант его изменился, угасал, как и талант Огарева…»
Она была права, это подтверждает и сам Тургенев в письме графине Ламберт: «Я повесил свое перо на гвоздик… Россия мне стала чужда – и я не знаю, что сказать о ней. В таких случаях – как говорится – le silence est d’or (молчание – золото (фр.)» (26 февраль 1865 года). В жизни Тургенева наступила полоса духовной эмиграции, которая угрожала его творчеству: «Я очень хорошо понимаю, что мое постоянное пребывание за границей вредит моей литературной деятельности – да так вредит, что, пожалуй, и совсем ее уничтожит; но и этого изменить нельзя».
Вскоре после переезда в Баден Тургенев, вдохновленный мадам Виардо, начинает вынашивать идею о строительстве собственного дома – замка поблизости от владений певицы. Здесь он намеревался прожить оставшиеся годы. Уже 6 июля 1864 года он пишет графине Ламберт: «Купил себе землю – и скоро собираюсь строиться». В ответ же на ее попреки в отступничестве от религии и призывы «служить отечеству» Тургенев с раздражением пишет, что для писателя нет необходимости жить на родине и «стараться улавливать видоизменения ее жизни». Однако год спустя в письме к П.В. Анненкову от 31 января 1865 г. Тургенев, напротив, жаловался на невозможность создавать художественные произведения, живя вдали от родины.
В сентябре 1864 года закладывается фундамент и начинается строительство нового дома. В том же году Тургенев встретился в Баден-Бадене с мужем своей знакомой Н.А. Островской: «Похвалился мне Иван Сергеевич, что дом хороший себе строит, что Баденом и вообще своею судьбою он очень доволен. «Об одном, – говорит, – молю теперь Бога, чтобы батюшка вторник был похож на батюшку понедельника». Приятели в это время нечасто с Тургеневым виделись, он целыми днями сидел у Виардо или же на постройке дома. Своему дому он радовался, как ребенок, и подолгу друзьям рассказывал, какой у него будет кабинет с дверями вместо окон прямо в сад. Главное, конечно, его радовало, что будет он жить рядом с Виардо.
Многие знакомые удивлялись его восторженному отношению к певице и рассуждали, что, по-видимому, должна Полина обладать большим умом, ведь известна была ее жестокая некрасивость. Действительно, Тургенев уверял всех, будто «она так умна, что сквозь человека видит спинку стула, на котором он сидит». Н.А. Островская встретила Виардо раза два на гулянье и вспоминала: «Она была очень некрасива: с длинным желтым лицом, с крупной челюстью, и, действительно, как говорили о ней, напоминала лошадь. Только у ней и было хорошего, что большие черные глаза да свободная легкая походка, да еще я заметила маленькую ножку очень красивой формы».
Муж Островской как-то навестил Ивана Сергеевича, когда тот заболел: «Тургенев пищит, к Виардо просится, а его не пускают. Он говорил, что Виардо живут близко, что дойти до них ему было бы очень возможно». Пошел он к нему на другой день снова.
– И след его простыл, – сообщил он жене, возвратившись. Хозяйка говорит: «Хоть бы вы посоветовали ему поберечься, ведь совсем больной ушел. Я ему говорила, что он губит себя – не слушается. Solch ein guter Mann, aber so kindisch (такой хороший человек, но такой ребячливый (нем.). – П.Р.)». Тут же сидел на крыльце хозяин, – серьезный важный немец. И он вмешался в разговор: «Der Herr», говорит, «не может просидеть два дня сряду дома!» И так это он сказал презрительно, что, видно, он невысокого мнения об Иване Сергеевиче.